НОРМАН ЛЕБРЕХТ
Песня имен
Пер. с англ. В. Голышева и О. Качановой. М.: Книжники, 2016. — 457 стр.

Книга начинается довольно заурядно. Сюжет закручен вокруг юного дарования Довидла Рапопорта, оказавшегося после настигшей его семью в Польше Катастрофы в Англии, и его сложной натуры, склонной отнюдь не только к игре на скрипке в Лондоне, но и к поиску в нем всяческих злачных отдохновений. При нем Мартин Симмондс из приютившей гения семьи потомственных импресарио — верным оруженосцем, лучшим другом и почти братом, а по совместительству — рефлексирующим и любопытным рассказчиком. Здесь бы впору немного и заскучать, ведь о непростой судьбе скольких вундеркиндов приходилось уже читать и слышать. Но у книги, как у шулера в рукаве (Довидл с его любовью к картам оценил бы), есть несколько козырей.

Во‑первых, это послевоенный Лондон, где самые обычные продукты почти по карточкам, но при этом в откупленных от полиции подпольных казино дым коромыслом. А поселения ортодоксальных евреев более чем компактны — не каждый таксист повезет «к этим», да и «эти» не жалуют сторонних, даже не всегда говорят по‑английски с ними.

Во‑вторых, это действительно своеобычная жизнь ортодоксов, повествование о том, как вековые, тысячелетние обыкновения преломляются в современной жизни. Они не подают руку незнакомцам (даже евреям, но с «непокрытой» головой), избегают называть свои имена и на самое торжественное общественное мероприятие не повяжут галстук (процедура напоминает наложение на себя креста). Но они вполне освоили схемы той новой жизни, которые позволяют им вести свою жизнь старую: не очень законно перевозят южноафриканские алмазы, меняют имена и пароли‑явки, чтобы скрыть от вездесущего английского общества тех, кто отказывается жить по его законам…

В‑третьих, это звучащая постоянно на страницах книги классическая музыка, разговоры о ней профессионалов, ее ощущения и самые живые переживания. Ведь автор — это тот самый Лебрехт, написавший провокационное «Кто убил классическую музыку», захватывающий «Путеводитель по музыке ХХ века», едкий инсайдерский «Миф о Маэстро. Великие дирижеры в схватке за власть» и другие книги. Ведущий музыкальный обозреватель буквально всех периодических изданий Великобритании, он выпустил и две художественные книги (второй роман, «Игра противоположностей», кстати, тоже о последствиях Холокоста). Поэтому музыки и о музыке будет много — не раз отложишь книгу и залезешь в интернет найти и послушать ту или иную обработку…

И как Лебрехту удалось увязать все эти темы, заставить их звучать в своей композиции? Именно за счет их разительного противоречия, мучительного антагонизма. Ведь Довидлу, который сбежал накануне своего первого и главного концерта, исчез на 40 лет, выбрав жизнь истинно верующего и почти цадика в ешиве, даже дважды в жизни пришлось делать этот выбор: искусство, общество, его игра, которая принесет славу и миллионы, или же не очень видимая миру работа над собой, работа и жизнь ради своей семьи и людей в своей ешиве. Закопал ли он свой талант — или вручил его Б‑гу? Выжило ли пшеничное зерно, но осталось одно, или умерло и принесло много плодов? «Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» — где было большее единение с людьми и верой? Ведь когда Довидл играл, он тоже чувствовал это единение, но это «все равно был протез, пристегнутый культурой». Или же «музыкант — повелитель времени, подвластный воле одного только Г‑спода Б‑га. Представь, что у тебя в руках стрелки часов, по которым вращается мир, и что ты волен по своему усмотрению заставлять их то бешено крутиться, то застывать на месте. А ну давай, сыграй в своем собственном времени».

Да и действительно ли светское искусство и иступленный религиозный поиск — это столь уж разные вещи? Ведь истина едина, к ней лишь ведут разные дороги. «Я не отгородился наглухо от прежнего мира. Я видел определенные параллели между Брамсом и Раши, Виленским гаоном и Стриндбергом. Лично для меня все они были подлинными искателями истины, братьями‑первопроходцами в борьбе за признание права на страдания. Поделиться этой мыслью со своими товарищами‑раввинами я, конечно, не мог, они бы сочли меня еретиком. Но для меня спокойное приятие факта, что существует много путей, ведущих к познанию, стало стрелкой, на которой мое прежнее “я” уступило дорогу “я” новому, ответом на твой исходный вопрос».

Для обретения ответа на этот вопрос понадобилась целая цепь случайностей, работы, сомнений, «признания права на страдания» и двух исчезновений и перемен имени и жизни. Такая вот мелодия у «Песни имен».