кабинет историка

Приглашение на казнь

Еремей Парнов 11 августа 2021
Поделиться

Шестьдесят девять лет назад, 12 августа 1952 года, были расстреляны 13 членов Еврейского антифашистского комитета

Из пятнадцати членов ЕАК лишь одна Лина Штерн избежала в 1952 году расстрельного приговора. Судьба этой женщины уникальна во всех отношениях. В 1939 году ее избрали действительным членом Академии наук СССР. Именно Лине Соломоновне было суждено стать первой женщиной-академиком, что явилось столь же ошеломляющей сенсацией, как позже полет первой женщины-космонавта.

Судьба распорядилась так, что ее триумф совпал с роковым для мира событием: в том же году Молотов и Риббентроп подписали «Договор о дружбе и границах» со всеми его секретными протоколами.

До этого дня академик Штерн свято верила коммунистической пропаганде. Она и мысли не допускала, что Гитлер в один миг превратится в друга и союзника Кремля. Лина Соломоновна была бесхитростным и наивным человеком и, разумеется, не удержалась от негодующих реплик. Этого, казалось бы, было более чем достаточно для ареста и обвинения по печально знаменитой 58-й статье, но, к вящему удивлению доносчиков, все ограничилось воспитательной беседой в инстанциях. Весьма высокопоставленный товарищ снисходительно разъяснил академику, что «пакт с Гитлером — это брак по расчету».

— Но от брака бывают детки, — заметила Штерн, так и не усвоившая за проведенные в Советском Союзе годы психологию коммунистического двоемыслия. Пророческим оказалось брошенное ею замечание, в чем пришлось убедиться на собственном горьком опыте.

Лина Штерн

…Лина Штерн родилась в 1878 году в Лиепае, называемой в то время Либавой. Незамерзающий порт со множеством кораблей был любимым местом прогулок девочки. Еще Лина любила читать, научившись этому увлекательному занятию очень рано. Особенно нравились ей книги о природе, жизни и привычках животных, происхождении человека. Столь явный интерес всячески поощрял отец — видный предприниматель с европейскими связями. Он пророчил дочери великое будущее — вроде как в шутку, но с серьезной надеждой. В гимназию он ее устроил, обойдя благодаря своим связям процентную норму для евреев, однако в университет по законам Российской империи путь женщине, да еще еврейке, был заказан. Тут уж даже Соломон Штерн оказался бессилен. Пришлось отправить дочь за границу.

В 1903 году она с блеском закончила Женевский университет и была оставлена на кафедре физиологии человека. Научные интересы молодой ассистентки отличались удивительной широтой, особенно влекли «белые пятна». Тогда еще только подступали к изучению химических основ биологических процессов, а Штерн уже задумывалась о биохимии нервной системы. Вместе со швейцарцем Ф. Беттели ей удалось разработать новый метод исследования дыхания, что стало подлинным прорывом в медицине. Ученый совет университета удостоил доктора Штерн профессорского звания.

Жить бы спокойно и работать во славу мировой науки в сытой и благополучной стране. Ан нет! Потянуло вдруг Лину Соломоновну в загадочный Советский Союз, который из швейцарского далека представлялся чуть ли не раем для трудящихся, самым справедливым обществом в истории человечества.

Первопроходческие работы Штерн были хорошо известны в Москве, где в спешном порядке создавались исследовательские учреждения типа Института экспериментальной медицины. Главная задача — победить старость, а то и саму смерть. Сталин, раз и навсегда уверовавший в догму, что «нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики», постоянно требовал «оседлать природу».

В швейцарскую лабораторию Штерн зачастили коллеги из московских и ленинградских институтов, сопровождаемые агентами ОГПУ — естественно, под видом дипломатов. Все в один голос расписывали прелести советской жизни, сулили радужные перспективы.

Одинокая женщина, погруженная с головой в свою науку, прямодушная и бесхитростная, поверила сладким посулам о неограниченных возможностях для научных работников в стране социализма, где сказки превращают в быль. Да и как не поверить, если в этой чудо-стране на полном государственном обеспечении трудились такие корифеи мировой науки, как Павлов, Вавилов, Кольцов!

Материальная сторона заботила Штерн меньше всего. Ее получившие практическое применение разработки принесли приличное состояние…

И вот Москва. Для начала ей предложили должность профессора во Втором медицинском институте, а в перспективе — возглавить в ближайшем будущем Институт физиологии. Восторженная профессор Штерн тут же вложила в него почти все свои капиталы. Ничего, кроме работы, она не знала, ничего не видела. Агония НЭПа, раскулачивание, широковещательные процессы, на которых с покаянными речами выступали «буржуазные интеллигенты» — инженеры, экономисты, врачи, — все эти роковые события если и бросили черную тень, то на сердце, а не на стеклышко микроскопа. Открытие следовало за открытием: Штерн обнаружила барьерную функцию организма, установила роль мембран в жизнедеятельности клеток. Оказалось, что особый барьер регулирует образование и состав спинно-мозговой жидкости, отчего во многом зависит деятельность нервной системы.

Открытие быстро подтвердила клиника. С помощью сывороток (а позднее и антибиотиков) стало возможно успешно бороться с такими тяжелыми недугами, как туберкулез, менингит, энцефалиты, столбняк. Одна только противостолбнячная сыворотка помогла спасти в годы войны многие тысячи жизней.

Но никакие заслуги перед человечеством и родиной не спасают от произвола. Скорее напротив — чем ярче, масштабнее личность, тем больше шансов угодить под топор.

 

Лина Штерн с сотрудниками Института физиологии. Москва, 1930 год


Лина Соломоновна уже не могла не видеть, что вокруг нее один за другим бесследно исчезали люди. И не в состоянии была найти этому объяснение. Но уж вовсе невдомек ей было, что Сталин собственноручно вычеркнул ее фамилию из «альбома», который принес на согласование глава НКВД Ежов. Там в числе других видных деятелей науки она значилась как агент сразу нескольких разведок. Зачем-то очень нужна была Штерн «корифею всех наук»… В наркомате здравоохранения ей настоятельно посоветовали вступить в партию. Она послушно написала заявление…

Между тем ее «пророчество» насчет «деток» начинало постепенно сбываться. В разделенной между Гитлером и Сталиным Польше агентура НКВД успешно сотрудничала с гестапо. Заявление советского правительства о том, что оно «не заинтересовано в судьбе польских евреев», обрекло на смерть миллионы людей. Крен в ленинско-сталинской национальной политике стал особенно заметен в годы войны.

В 1943 году по приказанию наркома здравоохранения Г.А. Митирева Штерн навестил директор Института тропической медицины П.Г. Сергиев и в ультимативной форме потребовал уволить всех евреев из журнала «Бюллетень экспериментальной биологии и медицины». Разговор шел без обиняков, открытым текстом. Сергиев ссылался на инструкцию ЦК.

— Видите ли, — счел необходимым пояснить он, — Гитлер забрасывает листовки, в которых говорится, что в СССР засилье евреев, а это унижает культуру русского народа.

— Хочу напомнить, что главного редактора журнала зовут Лина Соломоновна, — едва не потеряв дар речи, заметила Штерн.

— О вас вопрос не стоит, — ответствовал ей Сергиев.

О ней «вопрос» действительно пока не стоял — все-таки академик, орденоносец, одна из первых лауреатов только что учрежденной Сталинской премии.

Штерн бросилась за советом к Емельяну Ярославскому. Автор сталинской биографии порекомендовал написать «вождю всех народов». Лина Соломоновна, не стесняясь в словах, излила свое негодование на бумаге. Незамедлительно последовал вызов на Старую площадь. В ЦК ее, по поручению Сталина, принял Маленков. Со свойственной ей прямотой Штерн в резкой форме заявила, что антисемитская кампания — «это дело вражеской руки, и возможно, даже в аппарате ЦК завелись люди, которые дают такие указания». Непривычный к подобному поведению рядовых товарищей по партии, Маленков смешался и принялся все валить на шпионов-диверсантов, которых немцы забрасывают в советский тыл. По словам Штерн, он сильно ругал Сергиева, потом сказал, что необходимо восстановить редакцию в том виде, в каком она была,

«Наверху» понимали: час погромов с открытым забралом пока не настал. Страна, ведущая смертельную схватку с фашизмом, еще нуждалась в международном авторитете академика Штерн — члена Еврейского антифашистского комитета.

Члены еврейского антифашистского комитета

Комитет этот был создан в апреле 1942 года, когда армия и тыл особенно остро ощущали нужду в финансовой и материальной помощи союзников. В его состав, помимо председателя С.М. Михоэлса и Л.С. Штерн, вошли возглавлявший Совинформбюро С.А. Лозовский, артист еврейского театра В.Л. Зускин, поэты Перец Маркиш, Ицик Фефер, главврач Боткинской больницы Б.А. Шимелиович, ряд других видных деятелей.

Основная ставка делалась на США, в частности на Нью-Йорк с его двухмиллионной еврейской диаспорой. Яркие пропагандистские выступления Михоэлса нашли горячий отклик у таких знаменитостей, как Чарлз Чаплин, Альберт Эйнштейн, Теодор Драйзер… Триумфальная поездка представителей Комитета за океан принесла миллионы долларов в фонд Красной Армии. А Штерн в 1944 году в числе первых была избрана в созданную по решению правительства Академию медицинских наук СССР…

Победоносно завершилась война. Отпала надобность в Еврейском антифашистском комитете, а вскоре началась оголтелая борьба с «безродными космополитами». И вот 20 ноября 1948 года в протоколе заседания Политбюро появился пункт № 81 «О Еврейском антифашистском комитете» под грифом «Особая папка». МГБ поручалось комитет «немедля распустить… органы печати этого комитета закрыть, дела комитета забрать. Пока никого не арестовывать».

Знала ли Штерн о нависшей над ней беде? Догадывалась, но продолжала самоотверженно трудиться. Ей удалось, используя стрептомицин, разработать эффективные методы лечения туберкулеза. Но что значили ее новые открытия по сравнению с кампанией, затеянной Сталиным.

На допросе первой женщине-академику и мировой знаменитости припомнили все: не только ее письмо «вождю народов», но и каждое неосторожное высказывание за все годы в «стране чудес». «…Я признаю себя виновной в том, что, практикуя широкое общение с иностранцами, я была с ними откровенна и свободно рассказывала им о достижениях советской науки, совершенно не учитывая того, что этим самым наносила вред Советскому Союзу», — записано в протоколе допроса Штерн от 28 марта 1949 года.

Воистину — Королевство кривых зеркал!

31 марта 1952 года заместитель министра госбезопасности Рюмин утвердил обвинительное заключение, в котором деятельность 15 арестованных по делу Еврейского антифашистского комитета квалифицировалась как измена родине. В сопроводительном письме министра госбезопасности Игнатьева на имя Сталина, Маленкова и Берии предлагалось «осудить Лозовского, Фефера и всех их сообщников, за исключением Штерн, к расстрелу. Штерн сослать в отдаленный район страны сроком на 10 лет».

Приговор Военной Коллегии Верховного суда СССР был исполнен, как следует из надписи на машинописном протоколе, 22 августа 1952 года.

И все же академику Штерн вместо 10 лет дали 3 года и 6 месяцев с последующей высылкой на 5 лет в город Джамбул в Казахстане. Кремлевский тиран, очевидно, приберег человека, владеющего, как он полагал, сокровенными тайнами продления жизни.

Сразу после смерти вождя Штерн вернули в Москву. Надломленная, полуслепая, она все же возобновила прерванные исследования центральной нервной системы. Монография, вобравшая бесценный многолетний опыт, вышла в свет в 1968 году, уже после смерти Лины Соломоновны…

 

ИЗ ДОПРОСА

…Если бы я не была доверчивой, я бы не сидела бы здесь, но я не жалею, что была доверчивой. Сегодня я стою перед судом и понимаю, что каждое мое неправильное или неосторожное слово может оказаться для меня вредным, но мне очень приятно думать, что ничего плохого мне от моей откровенности не будет. Я очень доверчивый человек и не жалею об этом. Я имела счастье знать очень хороших людей, я имела счастье и возможность видеть самых учших людей нашей страны. За границей, в Женеве, например, у меня также знакомыми были самые лучшие люди. В этом отношении я достаточно счастливый человек. Эти люди впоследствии сыграли большую роль для нашей страны. Я хочу сказать, если бы среди моих знакомых не было таких людей, я бы по-другому смтрела на жизнь. Вы совершенно правы, что я была очень доверчива ко всем людям. И если я буду жить, то это для меня будет очень хорошим уроком в дальнейшем.

 

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 84)

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Влюбленный в жизнь. Заметки о Льве Квитко

"Есть люди, которые излучают свет", — писал о Квитко русский писатель Л. Пантелеев. Все, кто знал Льва Моисеевича, говорили, что от него исходят доброжелательность и жизнелюбие. Всем, кто встречался с ним, казалось, что он будет жить вечно. "Он непременно доживет до ста лет, — утверждал К. Чуковский. — Было даже странно представить себе, что он может когда-нибудь заболеть"

Пока они были живы

В «Большом концерте…» был впервые показан универсальный механизм раскручивания репрессий, подробно расписана стратегия преступной власти, рассказана, наконец, правда не только в документах — хотя и в них тоже, но прежде всего, в показаниях свидетелей, которые 25 лет назад были еще живы. Не все, конечно, но хоть кто‑то из них.

Мозаика еврейских судеб. ХХ век

Еще в 1941 году Василий Гроссман узнал об антисемитских выходках Шолохова. «Приехал позавчера с фронта, — писал в ноябре 1941 года Гроссман Илье Эренбургу в Куйбышев. — Несколько раз с болью и презрением вспоминал антисемитскую клевету Шолохова. Здесь на Юго-Западном фронте тысячи, десятки тысяч евреев... Если Шолохов в Куйбышеве, не откажите передать ему, что товарищи с фронта знают об его высказываниях. Пусть ему стыдно будет».