11 декабря исполняется 100 лет со дня рождения американской писательницы Грейс Пейли

Есть рассказчики хорошие. Таковы все писатели, если только они не заведомо плохие. Есть рассказчики классные — начиная с дописьменного Гомера и кончая ближайшим к нам по времени Довлатовым. Сам очень любил его слушать и читать — и наблюдать восхищенную реакцию других слушателей и читателей. «Если мы сейчас не выпьем, это будет искусственно». Или: «Ах так! — сказал я, повернулся и ушел. Точнее, остался». И есть рассказчики самого редкого дарования — которые рассказывают про кошку под дождем, а получается, что про любовь и смерть. Такие наперечет. И на такого — такую — я, что называется, наткнулся, когда открыл очередную книжку из серии «Проза еврейской жизни». Сборник рассказов «Мечты на мертвом языке». Имя писательницы — Грейс Пейли. Несколько лет назад «Лехаим» напечатал один ее рассказ, живой, смешной, умный — прелестная вышивка, оттененная этаким фоном общей бархатной грусти. Однако автора я причислил ко второй категории — замечательных, но не исключительных. А «Мечты на мертвом языке» — вот именно что другие.

Пейли умерла на 85-м году жизни в ранге американского писателя, получившего признание, имя, премии. А родилась в Бронксе, в семье еврейских эмигрантов с Украины, в 1922-м. И героини ее рассказов вышли из круга ее подруг, ее школы, ее квартала. Так что номинально Пейли с полным основанием может быть зачислена в прозаики еврейской жизни. Но в том-то и дело, что номинально, формально. И круг, и речь, и взаимоотношения, и интересы этого поколения были куда больше американские, чем еврейские. Чем еврейские — их родителей и всех предков, проживших в черте оседлости.

За эталон еврейской жизни нам в России уже больше полутора веков выдают быт миллионной совокупности людей, объединенной обычаями и религией. Эта масса разбита на отдельные общины, группы. Замкнутые: если вступающие в отношения с неевреями, то вынужденно, говорящие на идише, а когда по-русски, украински или польски, то с акцентом и не вполне правильно. Быт, полный унижений, гонений, бесправия, горя — и так называемого юмора. В той или иной степени — гетто. Наиболее внушительно описанный авторами в диапазоне от Шолом-Алейхема до Бабеля и Башевиса-Зингера. Подверстать к этой литературе — или, если угодно, исторической хронике — Бруно Шульца можно лишь с порядочной натяжкой. Кафку невозможно.

Между тем за последние 70 лет положение дел существенно переменилось. 70 я предлагаю как среднее арифметическое нескольких сроков. Прежде всего, отсчитываемого от времени Холокоста. От образования государства евреев. От равенства, не объявленного, а реального, евреев Европы и Америки с прочими гражданами. Наконец, от конца советской власти, приведшего к нынешней ситуации — постепенному освобождению от страха и уменьшению антисемитизма. Израиль — государство новых качеств и целей, отбросившее стиль мышления общинной обособленности, обращенное в будущее. Описывать мимоходом, в газетной колонке его независимый дух и чувство собственного достоинства нелепо. Роль, которую оно играет для евреев рассеяния, всем известна. В частности, оно в значительной степени обусловило то, что узловой вопрос: сохранять национальную отгороженность или ассимилироваться — за эти 70 лет разрешался ими в пользу ассимиляции. Не ассимиляции как идеи, как категории обсуждения в конце XIX, первой трети XX столетий, а органической. Ну, живешь с соседом на одной лестничной клетке или через забор, и от отношений безразличных постепенно переходишь к заинтересованным, соучастливым, так же, как он к тебе. И равноправным. У вас с ним жизнь общая в не меньшей степени, чем у тебя с твоими дедами-бабками.

Это — встает из книги Пейли не просто неоспариваемым фактом, а как нечто само собой разумеющееся. Феминизм, борьба за права негров, фермеров, работа с неблагополучными детьми, путешествия за границу — женщины, воспитанные в еврейской среде, участвуют во всем этом совершенно так же, как все американки. Американские праздники, американские специальные семинары — это их праздники и семинары. И как иначе, если они с младших классов школы самые активные участники рождественских спектаклей? Всё так — с той единственной поправкой, что они делают это по-своему. По-еврейски. Въедливо, не пропуская ни одной детали, анализируя каждую со всех сторон, доводя мысль и взятый курс до самого конца. Даже если это приводит к личному краху.

Со своими мужчинами они разговаривают на темы, которые предлагают те, о политике, о театре Арто. Только роль играют мужчины у рассказчицы второстепенную, чтобы не сказать, вспомогательную. Мужья и любовники, которых можно сменить. И это тоже общее знамение времени, особенно в Америке, где женщины раньше стали самостоятельны, понимай, стоят на своих ногах, зарабатывают, ведут семью. Отличия, разумеется, есть и тут: по складу характера, страстности натуры, непримиримости — еврейки в авангарде. Под эмансипацию они подводят идеологическую базу, для них это дело принципа.

И при этом они же — хранительницы рода. В книге Пейли мир старших, тех самых шолом-алейхемовских и зингеровских персонажей, как бы выведен в параллельное пространство. В дома престарелых, безусловно, разрешающие для членов семьи проблему ухода за стариками и инвалидами, но ведь и разъединяющие преждевременно. Навещать родителей несколько раз в неделю ездят, как правило, дочери. Они бунтуют против взглядов старших, но они любят. Любят отца, пишущего управляющему фондом, что быть народом Книги не значит читать только Библию и Талмуд. «Для меня и моего поколения — мы все идеалисты — книга означает КНИГИ. Улавливаете?» И кончает: «Проснись, брат, пока еще не растерял остатки ума».

В этом повороте — «для меня и моего поколения» — пронзительный ответ на тот же вопрос об изоляции и слиянии, только под иным углом зрения. «Я и мое поколение» убеждены, что выбор исключительно важен, другое «я и его поколение» может сделать его походя. Преемственность обеспечивается тем, что «все мы идеалисты».

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 633)

Сборник рассказов Грейс Пейли «Мечты на мертвом языке» можно приобрести на сайте издательства «Книжники»