Одинокое дело

Михаил Майков 20 июля 2014
Поделиться

13 июля в Йоханнесбурге на 91-м году умерла писательница Надин Гордимер.

Надин Гордимер всю жизнь повторяла, что она в первую очередь писатель, а не политик, но, как выясняется, ей мало кто поверил. Никто не ставит под сомнение литературные достоинства ее произведений, но все же журналисты куда охотнее говорят о ее активизме и дружбе с Манделой, а «Wall Street Journal» и вовсе поместил некролог Гордимер в рубрике «Политический дневник».

Как ни парадоксально, такой репутации немало поспособствовал нобелевский комитет, вручивший ей премию по литературе в 1991 году, сразу после освобождения Манделы и начала межрасового диалога в ЮАР. В результате имя Гордимер оказалось накрепко вписано в историю борьбы с апартеидом, и ее книги стали восприниматься как разоблачительные листовки, обвинительный акт южноафриканским расистам.

В России Надин Гордимер и вовсе не повезло. В Советском Союзе она переводилась, начиная с 1970-х — но почему-то исключительно как новеллист (кажется, главные ее вещи не изданы по-русски до сих пор). Кроме того, советская читающая публика подозревала в ней очередного «прогрессивного писателя» и «большого друга СССР» и оттого относилась к ее книгам с априорным недоверием.

На самом деле Гордимер — прозаик куда более сильный, чем многие и многие нобелевские лауреаты как до нее, так и после. За свою долгую жизнь она написала очень много — полтора десятка романов, полторы сотни рассказов, не считая разнообразного нон-фикшн, — но лучшие ее произведения вполне стоит читать и сейчас. Более того, может быть, время читать Гордимер настало именно теперь, когда все то, что делало ее прозу злободневной и ангажированной, ушло в историю.

Дело в том, что в центре ее книг не политическая ситуация как таковая, а человек в политическом контексте. «Живи я в другой стране, — признавалась Гордимер, — я едва ли интересовалась бы политикой». Но в ЮАР любой разговор, любой жест, любовь, смерть — все оказывалось производными от политики. Не было уголка в обществе, который можно было бы описать, игнорируя основу этого общества — систему апартеида. И тонкий психолог, яркий стилист, мастер деталей и нюансов Надин Гордимер стала политическим романистом.

Дочь часовщика-ювелира, приехавшего в Южную Африку из-под Ковно, и ассимилированной уроженки Лондона, она принадлежала к привилегированному белому меньшинству и в детстве воспринимала такое положение как должное, однако к моменту начала писательства ее взгляды коренным образом переменились. Профессиональным писателем она стала уже в конце 1940-х, но пик ее творчества приходится на 1970-1980-е годы. Между двумя этими датами — членство в Африканском национальном конгрессе, участие в демонстрациях, выступления в поддержку политзаключенных.

В 1974-м Гордимер становится букеровским лауреатом за роман «Хранитель» — о богатом бизнесмене, обнаруживающем на своей ферме труп черного мужчины. «Война» героя с мертвым телом и становится основным сюжетом романа. «Хранитель» — самый лиричный и в то же время самый технически изощренный роман Гордимер, полный внутренних монологов, видений, символики, флэшбеков и образов зулусской мифологии.

Сложная нарративная структура, игра с повествованием от первого и третьего лица характерна и для романа 1979 года «Дочь Бургера», героиня которого, дочь белых коммунистов, погибших в тюрьме, разбирается с идейным наследством родителей. Наконец, в 1981-м появляется роман «Народ Джулая», который считается центральным в творчестве Гордимер: в стране начинается революция, и белая супружеская пара бежит из Йоханнесбурга в деревню, к своему черному слуге Джулаю. Выводы Гордимер пессимистичны: между черными и белыми — ментальная пропасть, они не могут найти общий язык, апартеид отвратителен, но избавление от него не принесет Южной Африке мира.

Реальность, как известно, подтвердила мрачные пророчества писательницы: эпоха апартеида закончилась, но на смену ему пришли коррупция, жестокий экономический кризис, массовая уличная преступность. В отличие от многих белых интеллектуалов Гордимер не уехала из ЮАР, и при новых властях продолжив борьбу за гражданские права, против цензуры и эпидемии СПИДа. Она открыто высказывала свои сомнения в перспективах страны, но считала своим долгом изнутри бороться за лучшее будущее для всех ее граждан.

Ее несгибаемость пришлось испытать на себе не только политикам: многие редакторы признавались, что боятся работать с ней, — Гордимер, как Шерлок Холмс, нередко бывала резка, «сталкиваясь с проявлениями ума, менее тонкого, чем ее собственный». И все же все знавшие Надин Гордимер подчеркивают не только силу духа и бесстрашие, но также обаяние и интеллект этой миниатюрной женщины, несмотря на весь свой общественный темперамент считавшей, что писательство — «дело одинокое» и даже в смерти видевшей «одинокий путь к самому себе».

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Баба Женя и дедушка Семен

Всевышний действительно поскупился на силу поэтического дарования для дедушки Семена. Может быть, сознавая это, несколькими страницами и тремя годами позже, все еще студент, но уже официальный жених Гени‑Гитл Ямпольской, он перешел на столь же эмоциональную прозу: «Где любовь? Где тот бурный порыв, — писал дед, — что как горный поток... Он бежит и шумит, и, свергаясь со скал, рассказать может он, как я жил, как страдал... Он бежит... и шумит... и ревет...»

Дело в шляпе

Вплоть до конца Средневековья в искусстве большинства католических стран такие или похожие головные уборы служили главным маркером «иудейскости». Проследив их историю, мы сможем лучше понять, как на средневековом Западе конструировался образ евреев и чужаков‑иноверцев в целом

«Охота на евреев» в Амстердаме подталкивает голландских евреев к алие

«Это не как в нацистской Германии. Власти здесь не антисемитские. Но на каждое слово, сказанное о насилии в отношении евреев, немедленно начинается целый разговор об исламофобии, чтобы отвлечь от проблемы. Действует мощное исламское и левое политическое лобби. Я не хочу обобщать, но просто достаю свой "калькулятор" и подсчитываю всю поддержку, которую получаю от левых и мусульман. Окончательная цифра равна нулю», — говорит главный раввин Нидерландов Биньомин Якобс