Согласно новой книге немецкого историка Генри Лейде, спецслужбы Восточной Германии скрывали информацию, которая изобличала нацистских преступников, в том числе печально известного доктора из Аушвица Йозефа Менгеле, сообщает Israel Hayom.

В Auschwitz und Staatssicherheit Лейде рассказывает, что спецслужба, обычно именуемая Штази, похоронила в своих архивах показания доктора Хорста Фишера, также работавшего в концентрационном лагере Аушвиц‑Биркенау, которые могли бы способствовать аресту Менгеле, бежавшего в Южную Америку после Второй мировой войны.

Фишер был арестован восточногерманскими следователями в 1965 году за руководство процессом селекции в Аушвице и концентрационном лагере Моновиц. Сотрудники Штази хотели получить от врача информацию о нацистских преступниках, которые еще не предстали перед судом, и Фишер, которому грозил смертный приговор, предоставил им подробные показания в надежде смягчить приговор.

Он думал, что сотрудничество поможет спасти ему жизнь, но 8 июля 1966 года он был казнен в Лейпциге.

Показания, которые Фишер дал Штази, изобличают Менгеле, известного как «Ангел смерти», проводившего ужасающие эксперименты над узниками Аушвица, особенно над близнецами.

Вместо того чтобы использовать показания Фишера для поиска Менгеле, Штази скрыла их в своем архиве о нацистской эпохе, который находился в Берлине рядом со штаб‑квартирой Штази.

Лейде сообщает, что документ не использовался, несмотря на попытки Западной Германии, Израиля и охотников за нацистами выследить Менгеле. Восточная Германия якобы вела борьбу с фашизмом, но на деле помешала попыткам привлечь Менгеле к ответственности.

В своих показаниях Фишер рассказывал о первой встрече с Менгеле летом 1941 года, когда он служил врачом в дивизии СС «Викинг», участвовавшей в операции «Барбаросса» — вторжении нацистской Германии в Советский Союз.

«Во время нашей первой встречи, которая была очень поверхностной и короткой, Менгеле произвел впечатление скромного человека, очень замкнутого и сдержанного», — заявил Фишер.

В следующий раз, когда они встретились уже в Аушвице, Фишер вернулся в Германию с войны, заразившись туберкулезом. Он был назначен врачом в лагере Моновиц, где работал завод химической компании IG Farben, производившей пестицид на основе цианида «Циклон‑Б», который нацистский режим использовал в газовых камерах для убийства миллионов евреев.

Фишер отвечал за процесс отбора евреев, которых отправляли в Аушвиц. Он решал, кого объявлять здоровым и отправлять в концлагерь, а кого — на смерть.

По свидетельству Фишера, у них с Менгеле были хорошие отношения. «Мы часто встречались в нерабочее время и ходили на торжества с другими врачами СС, — рассказывал он. — Вопреки моему первоначальному впечатлению, в Аушвице Менгеле был полон уверенности и вел беседы. Он был больше всех нас убежден в необходимости истребления евреев».

Последнее стало особенно очевидно, когда дело дошло до его объяснения, почему евреи Галиции должны быть убиты в ходе «окончательного решения».

«Менгеле утверждал, что именно среди этих евреев [из Галиции] «западный и выродившийся иудаизм» биологически обновляется и поэтому они должны быть включены в «окончательное решение»», — рассказал Фишер. Он также пояснил, что «дежурство на рампе» изначально было круглосуточным, но из‑за большого количества поездов, прибывающих из Венгрии, смены сократили с 24 часов до 12, чтобы офицеры могли отдохнуть.

Менгеле был среди тех, кто поддержал это изменение, «потому что оно позволило ему посвятить время своей работе в качестве врача лагеря в Биркенау. Менгеле также потребовал, чтобы мы исключили близнецов из числа выбранных для целей его исследования», — пояснял Фишер.

«Менгеле с энтузиазмом рассказывал о своей научной работе в концлагере Аушвиц. На частных встречах он показывал нам фотографии с особыми характеристиками цыган и близнецов. Он рассказывал, среди прочего, что в крематории 2 лагеря Биркенау было создано отделение патологической анатомии, где на него работали врач и таксидермист. Осенью 1944 года я сам видел части тел, хранившиеся в стеклянных контейнерах в подвале здания, где содержали арестованных в Аушвице‑1. Менгеле рассказал мне, что приказал [своему персоналу] подготовить для него сохраненные органы и части тел близнецов. С этой целью близнецы были убиты, неизвестно сколько <человек>, с целью сохранения их частей тел».

Фишер также сообщил, что в 1944 году Менгеле получил инструкции от тогдашнего главного врача СС, доктора Эдуарда Виртса, отбирать заключенных с «антропологическими и расовыми характеристиками», чтобы сохранить их тела для будущих исследований в исследовательском институте.

Он заявил: «Я помню, [однажды] врачи говорили об отборе в бордель для заключенных. Менгеле отвечал за то, чтобы отобранные заключенные прошли тщательный медицинский осмотр».

Ближе к концу войны, когда приближалась Красная Армия, офицеры СС, которым было поручено разрушить крематорий, сбежали, рассказал Фишер: «Менгеле сам позаботился о взрыве [крематория]».

«Я хотел также посмотреть, как Восточная Германия относилась к процессам по Аушвицу, которые проходили в Западной Германии в 1960‑х годах, и это превратилось в отдельное исследование», — рассказал Лейде в интервью Israel Hayom.

«Я смотрел на то, как восточные немцы на самом деле обращались с преступниками из Аушвица, а не на то, что говорила пропаганда. Восточная Германия всегда поддерживала СССР, который выиграл войну. Коммунистический режим <ГДР> не говорил о своей ответственности за времена нацизма. Вместо этого он переложил всю вину на Западную Германию и Польшу, утверждая, что Восточной Германии «нечего делать» с этими преступлениями. Было ощущение полного отсутствия вины. Кто‑то кроме нас ответственен за то, что произошло, — Западная Германия, кто‑то еще, — а не наши бабушка и дедушка <говорили они>. Они облегчили себе жизнь и видели себя жертвами нацистов, потому что были коммунистами. Их не интересовал вопрос, соответствует ли это действительности».

Тема Холокоста вновь появилась в повестке дня Восточной Германии только в 1980‑х годах, когда она хотела заручиться поддержкой Американо‑израильского комитета по связям с общественностью в Соединенных Штатах, чтобы быть добавленной в список стран, получивших привилегированный статус в торговых отношениях с США.

«До самого последнего дня Восточной Германии, в 1990 году, никому из переживших Холокост не выплачивались репарации», — говорит Лейде. Вместо этого «восточноберлинское правительство предпочло поддерживать враждебных соседей Израиля и всех его врагов не только идеологически, но и финансово».

«Полное пренебрежение Восточной Германией темы Холокоста передалось будущим поколениям: многое из того, что мы видим сегодня в регионах Восточной Германии, основано на этом коллективном «освобождении» от вины», — заключает он.

Лейде родился в ГДР в 1965 году и испытал на себе лично господствовавшее там уклонение от ответственности, входившее в противоречие с тем, как немецкие исторические книги описывали нацистскую эпоху. Будучи подростком, он начал бунтовать против режима и вынужден был бежать из страны незадолго до падения Берлинской стены.

«Я говорил со своими бабушкой и дедушкой о военном времени, до 1945 года, — вспоминает он. — Они много чего мне рассказали. Мой дед по материнской линии был солдатом вермахта, водителем грузовика в Польше и Италии. Он рассказывал ужасные вещи. Моя бабушка [его жена] могла присоединиться к нему, когда он находился где‑то длительный период времени. Они оба наблюдали ужасные вещи в Польше. Например, в одном польском прибрежном городе они видели, как эсэсовцы разбили голову ребенку о стену. Они были тогда довольно молоды — и держались на расстоянии.

Мой дед по отцовской линии служил в СС. Отец однажды навещал его в концентрационном лагере. В 1942 году мой дедушка был убит в России. Я не знаю, разыскивался ли он за какие‑либо преступления нацистской эпохи, потому что он был убит в начале войны».

Лейде сыграл некую личную роль в захвате центрального архива Штази в Берлине в 1990 году, когда ведомство намеревалось уничтожить свои документы.

В 1992 году, после завершения учебы, он был принят на работу в Агентство по архивам Штази, созданное бывшим президентом Германии Иоахимом Гауком, противником коммунистического режима. В настоящее время Лейде работает в офисе этого агентства в северном портовом городе Росток — одном из 13 офисов по всей Германии, созданных на месте бывших штаб‑квартир Штази.

«Меня всегда интересовала Вторая мировая война. Когда меня взяли на работу в агентство, я начал изучать те досье, которые Штази собирала о нацистской эпохе. Я был единственным, кто работал над этим, и даже сегодня я фактически единственный, кто глубоко исследует этот вопрос. Восточная Германия была коммунистической диктатурой и отличалась от Западной Германии своим антифашизмом. Официально считалось, что она состоит только из антифашистов.

Это правда, что многие высокопоставленные члены правящей партии СЕПГ [Коммунистическая партия ГДР] подвергались преследованиям со стороны нацистов в прошлом. Но если посмотреть на более широкую картину, ситуация выглядела иной: на оккупированных <в конце войны> СССР территориях, которые позже стали ГДР, было большое количество нацистских преступников и коллаборационистов. Восточная Германия пыталась отрицать то, что произошло на самом деле, и всю вину переложила на Западную Германию.

Школы учили мифу об основании ГДР и сосредоточивали внимание на коммунистической оппозиции нацистам. Другие жертвы — евреи, цыгане и многие другие — были оттеснены. Хотя они знали, что были убиты шесть миллионов евреев, они не потрудились углубиться в эту тему. Для них Холокост был частью мифа о «сопротивлении нацистам».

Вдали от общественного внимания Штази собрала документы времен нацизма, занимающие полки общей длиной почти 11 километров в специальном архиве, расположенном на старой берлинской вилле «Хайке». Все документы, которые они нашли, хранились там», — заявляет Лейде.

«Очень немногие люди знали об этом, и почти никто не имел доступа к этому месту, за исключением горстки сотрудников Штази. Они решали, кто получает информацию из этих документов, а кто нет. Они не предоставили ни одного из этих документов ни восточногерманской правовой системе и прокуратуре, ни каким‑либо академическим исследовательским учреждениям. Только после падения Берлинской стены в 1989 году стало известно, что существуют все эти документы о нацистском периоде. Помимо оригиналов, там были также миллионы микрофильмов нацистских документов из Польши, Болгарии, Чехословакии и Советского Союза. Люди, работавшие в архиве, просмотрели архивы стран Восточного блока и сфотографировали то, что показалось им интересным.

Штази хотела знать все обо всех. Она особенно сосредоточилась на сборе информации о людях, которые занимали высокие должности в Западной Германии: в различных правительственных учреждениях и университетах там работали люди с нацистским прошлым, а Восточная Германия использовала эту информацию в качестве пропагандистского материала против Запада.

Но ситуация в Восточной Германии не сильно отличалась. Конечно, высокие посты были предоставлены тем, кто во время войны воевал в подполье и выступал против нацистского режима, но должности среднего звена также были заняты бывшими нацистами».

По оценкам исследователей, в Восточной Германии жили около полутора миллионов бывших членов нацистской партии, интегрировавшихся в различные системы, как и в Западной Германии. За ярыми коммунистами оставались только руководящие посты.

«Данные собирались в том числе с целью шантажа. Например, люди, работавшие в Аушвице, становились информаторами Штази. Это было рутинной частью работы спецслужбы», — говорит Лейде.

Большинство нацистских преступников, схваченных в Восточной Германии, подверглись судебному преследованию в начале 1950‑х годов, вскоре после окончания войны. В то же время нацисты интегрировались в различные государственные учреждения, как это произошло и в Западной Германии. Власти предпочли закрыть глаза на их прошлое ради более важной миссии восстановления страны.

Согласно исследованию Лейде, около трети всех государственных служащих в ГДР в 1954 году были бывшими членами нацистских организаций. Около 14% высокопоставленных чиновников МВД были членами нацистской партии, 1% из них — бывшими членами СС. Около четверти всех членов коммунистической партии ранее состояли в нацистской партии или в организациях, которыми она руководила.

Таким образом, нацистским преступникам было несложно интегрироваться в общество. Доктор Хорст Фишер, например, избежал судебного преследования со стороны союзников и работал врачом в небольшом городке в Восточной Германии, даже не скрывая своего имени.

В то время Восточная Германия стремилась к международному признанию и делала все возможное, чтобы представить себя «Новой Германией», а Западную Германию — продолжением нацистского рейха.

ГДР достигла важной вехи, когда ее лидер Вальтер Ульбрихт был приглашен с первым визитом в некоммунистическую страну, Египет.

В ответ Ульбрихт сделал антиизраильские заявления, обвинил еврейское государство в империализме, и его слова заложили основу официальной политики Восточной Германии в отношении Израиля.

Так восточногерманский антифашизм стал движущей силой антисемитизма, подобного нацистской пропаганде. После того, как Восточная Германия получила дипломатическое признание Египта, Западная Германия в ответ установила дипломатические отношения с Израилем.

В 1965 году Восточная Германия опубликовала Braunbuch, «Коричневую книгу» (коричневый был цветом нацистской партии), в которой были перечислены имена более 1800 высокопоставленных нацистов и военных преступников, которые оказались назначены на различные должности в Западной Германии, пытаясь доказать, что Западная Германия не преследовала нацистских преступников на своей территории, а вместо этого интегрировала их в свое общество.

С ростом напряженности между Восточной и Западной Германией Штази решила привлечь внимание к Фишеру, имя которого было упомянуто во время первого Освенцимского судебного процесса во Франкфурте, когда привлекли к ответственности старших офицеров, служивших в трудовых лагерях и лагерях смерти.

Агенты Штази прослушивали телефонные разговоры Фишера с родственниками в Западной Германии и отслеживали письма, которые он им отправлял. Наблюдение выявило симпатии Фишера к Западной Германии и побудило Штази собрать более полную информацию о нем, а проверка секретного архива на вилле «Хайке» показала: он служил в Аушвице.

Штази арестовала Фишера 11 июня 1965 года. По мнению Лейде, арест был вызван не искренним желанием привлечь к ответственности высокопоставленного нацистского чиновника, а пропагандистскими мотивами: Восточная Германия хотела публично покритиковать Западную Германию за желание установить срок давности по нацистским преступлениям в преддверии очередного раунда Освенцимского судебного процесса (который был назначен на декабрь того же года) и, что наиболее важно, упрочить свое международное положение ввиду желания быть принятой в ООН.

В феврале 1966 года Фишер был осужден за участие в «окончательном решении» в концентрационном лагере Моновиц, а также в нескольких других лагерях — за руководство процессом селекции евреев, привезенных в Биркенау, и за участие в процессе уничтожения газом в лагере.

На суд над Фишером, который начался 10 марта 1966 года, были приглашены иностранные журналисты. Двое судей и генеральный прокурор были жертвами нацистских преследований, сами прошли лагеря. Фишер не отрицал выдвинутых против него обвинений, а иногда даже сам себя обвинял. Две недели спустя Фишер был приговорен к смертной казни за совершение преступлений против человечности. Обвинение отклонило все прошения о помиловании.

В своей книге Лейде показывает, что во внутренней переписке элита Штази постановила, что «Фишер не проявил милосердия к своим многочисленным жертвам. Осуществление приговора имеет особое национальное и международное значение для Западной Германии как предупреждение всем тем, кто намеревается совершать такие преступления снова».

Суд явно был зрелищем: Восточная Германия стремилась показать миру, что она намного строже своего соседа в преследовании нацистских преступников. В то время как Западная Германия не применяла смертную казнь и приговаривала своих преступников к короткому тюремному заключению, которое в большинстве случаев еще и сокращалось, Восточная Германия казнила 24 нациста за совершенные ими преступления.

Смертная казнь была отменена в ГДР лишь в 1987 году.

«Восточная Германия утверждала, что к 1950 году наказала всех нацистских преступников и все последующие судебные процессы были результатом случайного обнаружения преступников, — подчеркивает Лейде. — Официальная версия заключалась в том, что в Восточной Германии больше не осталось нацистов и все нацисты были в Западной Германии. Но эта версия должна была соответствовать действительности, то есть они должны были убедиться, что ситуация «на земле» соответствует пропаганде. Поэтому архивы нацистской эпохи были переданы Штази, что дало им возможность решать, что делать с нацистами, упомянутыми там: арестовывать и преследовать их, или вербовать в качестве агентов, или наказывать без суда. Режим в Восточной Германии не чувствовал себя обязанным соблюдать закон, в результате подозреваемые не обязательно обращались в суд, скорее Штази решала, исходя из своих политических потребностей, как следует рассматривать то или иное дело».

Ассоциация жертв нацистского режима в Восточной Германии протестовала против подобного обращения с бывшими нацистами, но ее деятельность была запрещена в 1953 году, и она стала Комитетом борцов антифашистского сопротивления, в котором доминировали члены правящей партии.

Чиновники правящей партии давали понять, что не все люди с преступным прошлым будут разоблачены, что режим стремится построить новое общество и нуждается в некоторых людях для этого. Им сообщали: пока они лояльны новому обществу, правящей партии и СССР, с ними ничего не случится. Это было предложение, от которого они не могли отказаться.

Как подчеркивает Лейде, многие из этих людей придавали новому режиму некоторые черты старого. С другой стороны, были коммунисты, вернувшиеся в Восточную Германию из СССР после 1945 года и стремившиеся выполнять волю Сталина. Они контролировали немцев, переживших войну, и проводили просоветскую политику.

После войны в Восточной Германии осталось около 4000 евреев. В результате антисемитских преследований режима в начале 1950‑х годов большинство из них перебрались в Западную Германию.

На момент падения Берлинской стены в 1989 году в Восточной Германии проживало всего около 500 евреев. Однако были евреи, которые достигли высоких постов в правящей партии, отмечает Лейде: «Они верили в коммунизм. Я полагаю, они были шокированы развитием событий в Западной Германии, где нацисты официально занимали руководящие должности в судебной системе, полиции и других сферах. Более того, они чувствовали себя в большей степени коммунистами и немцами, чем евреями. Их еврейство играло роль только тогда, когда они становились жертвами сталинского режима».

Многие из документов Штази содержали информацию об усилиях израильского охотника за нацистами Тувьи Фридмана найти Менгеле и препятствиях, которые создавала ему Восточная Германия.

Фридман, уроженец Польши, переживший Холокост, иммигрировал в Израиль и основал в Хайфе Институт документации нацистских военных преступлений.

Институтом руководил один лишь Фридман, он существовал исключительно на пожертвования, без какой‑либо государственной помощи. Фридман поддерживал контакты с официальными лицами в ГДР, не имевшей дипломатических отношений с Израилем. В Штази были убеждены, что институтом управляет «Моссад» с целью создать проблемы для ГДР.

В 1972 году прокуратура Западной Германии попросила ГДР допросить Феликса Аманна, политического заключенного, который ранее работал капо в дезинфекционных камерах Биркенау непосредственно под руководством Менгеле.

Аманн давал показания на первом Освенцимском процессе. Но Западной Германии требовались подробные доказательства против Менгеле, чтобы начать судебное дело по его экстрадиции. Тогда считалось, что Менгеле нашел убежище в Парагвае.

Показания, которые Аманн дал чиновникам Штази в Восточной Германии, изобличали Менгеле, но власти решили не передавать эту информацию Западной Германии по факту запроса, полученного от Фридмана.

4 января 1973 года Фридман направил письмо главному прокурору ГДР Йозефу Штрайту, в котором сказал, что было бы лучше, если бы Менгеле экстрадировали в Восточную Германию, а не в Западную, потому что коммунистический режим может вынести ему смертный приговор.

«Пожалуйста, дайте мне знать, заинтересована ли Восточная Германия в привлечении к суду доктора Менгеле, — написал Фридман. — Для этой процедуры должна быть правовая основа, поскольку Аушвиц расположен ближе к Берлину, чем к Франкфурту, и Менгеле также работал в других концентрационных лагерях на территориях, принадлежащих Восточной Германии».

Он также спрашивал, поможет ли ГДР выделить денежную премию тем, кто поймает Менгеле.

Письмо вызвало подозрения у должностных лиц Штази, что «Моссад» собирается провести еще один показательный захват, подобно тому, как они это сделали с Адольфом Эйхманом.

ГДР была близка к вступлению в ООН, а Израиль мог помешать этому достижению. Общепринятое мнение в Восточном Берлине заключалось в том, что любая поддержка поимки Менгеле приведет к нежелательным дипломатическим осложнениям.

Штази не ответила на письмо Фридмана.

«Мы не знаем цели Израиля, Фридмана и других политических групп», — заявил тогда Рольф Вагенбрет, глава отдела дезинформации Штази. По его мнению, «они могли привезти нам поддельного доктора Менгеле или похитить Менгеле и заявить, что это было сделано по нашему приказу».

Штази решила довести дело Менгеле до сведения Польши. Они проинформировали директора Высшей комиссии по расследованию нацистских преступлений в Польше Чеслава Пилиховского о письме Фридмана и спросили, собирается ли Польша запросить экстрадицию Менгеле, поскольку его преступления были совершены на территории Польши.

Не уверенные в реакции Польши, восточные немцы сообщили Фридману, что польское правительство запросит экстрадицию и что ГДР поддержит ее.

Но поляки ничего не сделали и не дали ответа Восточной Германии. Польша предпочитала работать с Западной Германией, которая, в отличие от коммунистов, давала им много информации.

В 1978 году властям ГДР снова пришлось заниматься делом Менгеле. На этот раз после письма, отправленного основателем Центра Симона Визенталя в Лос‑Анджелесе Марвином Хиром послу ГДР в ООН Петеру Флорину. Хир попросил посла содействовать усилиям Западной Германии по экстрадиции Менгеле из Парагвая.

Запрос был бесполезен с самого начала, поскольку Парагвай не признавал ГДР и, следовательно, не мог выполнить ее запрос об экстрадиции.

Восточный Берлин решил не отвечать на письмо Хира, хотя коммунистический режим в то время стремился заигрывать с еврейскими организациями в США.

Менгеле совершил свои преступления в Польше, поэтому ГДР не несет за них ответственности, говорится в переписке Штази. «Более того, нельзя с юридической точки зрения утверждать, что через 14 лет после суда над доктором Фишером на основании показаний Фишера может быть истребован ордер на арест Менгеле», — говорится в сообщении.

Вклад ГДР в попытки поймать Менгеле составили две его фотографии, переданные на второй Освенцимский процесс во Франкфурте и в Министерство юстиции США в 1982 году. Американские чиновники также получили личное досье Менгеле из архива «Ваффен‑СС».

В 1985 году главный прокурор Франкфурта обратился в Восточную Германию с еще одной просьбой допросить жертв нацистов и предоставить документы по делу Менгеле.

Восточный Берлин не прислал показаний Фишера и Аманна. В том же году они узнали, что Менгеле свои последние годы провел в Бразилии, где утонул в феврале 1979 года.

По словам Лейде, информация, собранная Штази, могла помочь в поимке Менгеле, но Восточная Германия решила не делиться этой информацией из‑за стремления сохранить свой антифашистский имидж. В конце концов, и Восточная, и Западная Германия сделали все возможное, чтобы избежать судебного преследования нацистских преступников на своей территории.