Commentary: Нюрнберг, 75 лет спустя
мир отмечает 75‑летие Нюрнбергского процесса — он начался в ноябре 1945 года — как годовщину события, которое стало образцом международного права. Но для первого нациста, казненного в Нюрнберге, этот судебный процесс был воплощением не мультилатерализма , а мести евреев. Это стало очевидно спустя одиннадцать месяцев в такой момент, в котором было что‑то сверхъестественное, причем исторические и теологические уроки, преподанные этим моментом, по сей день влияют на нашу жизнь.
16 октября 1946 года Юлиуса Штрейхера — то был всем нацистам нацист, издатель «Дер Штюрмер», человек, лично приказавший разрушить Большую нюрнбергскую синагогу в «Хрустальную ночь», — повели на эшафот. Как сообщал «Ньюсуик», Штрейхер встретил смерть отнюдь не с достоинством. «Его пришлось подталкивать, чтобы он шел вперед, он смотрел дикими глазами и вопил: «Хайль Гитлер!» Поднимаясь по ступенькам, он выкрикнул: “А теперь я иду к Господу”. Уставился на свидетелей, стоявших лицом к эшафоту, и заорал: “Пуримфест 1946”».
Это была отсылка к еврейскому празднику Пурим, отмечаемому в память об истории, которая рассказывается в книге Эстер, — истории о возвышении персидского визиря Амана и его попытке истребить евреев. В финале самого Амана казнят на виселице, а позднее, после войны с его союзниками, вешают и десятерых сыновей Амана. Упомянув о Пуриме, Штрейхер воспользовался антисемитской риторической фигурой, у которой в Германии долгая история. В восприятии Мартина Лютера Пурим был отражением кровожадной натуры евреев, как заметил сам Лютер в трактате, озаглавленном «О евреях и их лжи»:
Они настоящие лжецы и кровавые псы, они не только постоянно извращали и фальсифицировали своими ложными толкованиями все Писание с самого начала до сегодняшнего дня. Самые горячие воздыхания, чаяния и надежды в их сердцах устремлены к тому дню, когда они смогут расправиться с нами, неевреями, так, как они поступили с неевреями в Персии во времена Эсфири. О, как любят они книгу Эсфири, прекрасно гармонирующую с их кровожадными, мстительными, смертоносными чаяниями и надеждами.
То, что Штрейхер шел на смерть, вторя антисемитизму Лютера, совершенно уместно, потому что свою жизнь он прожил в соответствии с советом Лютера: «Первое: поджечь их синагоги или школы, а все, что не сгорит, закопать и забросать грязью, чтобы никто больше никогда не увидел ни камня, ни золы, которые от них останутся… Я советую также сровнять с землей и разрушить их дома».
Для евреев, ищущих признаки промысла Б‑жьего, отсылка к книге Эстер — нечто ошеломительное. Гитлер и впрямь был современным Аманом, а те, кого повесили в Нюрнберге, — его духовными сыновьями. И — в этом есть что‑то сверхъестественное — на эшафот взошли ровно десять из них; в Нюрнберге приговорили к повешению одиннадцать человек, но Герман Геринг в ночь перед казнью совершил самоубийство в камере. Это общее звено между Аманом и Гитлером напоминает нам, почему евреи празднуют Пурим — не потому, будто мы кровожадны, но потому, что история Эстер напоминает нам, что со злом надо бороться, пока не поздно.
Персия времен Эстер была Германией своей эпохи, средоточием цивилизации, которая внезапно наделила властью маньяка, замышлявшего геноцид. Никто не понимал этого лучше, чем рабби Йосеф Соловейчик: он учился в Берлине в пору его интеллектуального расцвета, но бежал от ада, в то время только надвигавшегося. Эстер, написал он, — это «книга об уязвимости человека вообще и об уязвимости еврея в особенности». Перед лицом такой уязвимости евреи должны учиться у Эстер и бороться против наших врагов; именно в мире, где так небезопасно и столько зла, необходимо воспевать героизм Эстер и радостно отмечать крах злодеев. Сколько мудрости в старом анекдоте, предположительно появившемся в 1930‑х годах: еврей предсказывает, что в конце концов Гитлер умрет в день еврейского праздника. Когда его друг спрашивает, как он пришел к этой пророческой догадке, еврей отвечает: «Потому что, в какой бы день ни умер Гитлер, этот день будет еврейским праздником».
Собственно, в день, когда Юлиус Штрейхер шел на смерть, действительно был еврейский праздник, но не Пурим, а Суккот, когда евреи семь дней пируют в утлых постройках. В этом календарном совпадении можно усмотреть другую отсылку к Писанию, не замеченную Штрейхером. Каждый раз на Суккот евреи читают апокалиптическое видение Йехезкеля о «Гоге и Магоге». Пророк описывает международную ось стран, вздумавшую уничтожить евреев, причем ее окончательный разгром будет отмечен празднованием Суккота.
Этот отрывок блестяще разъяснил рабби Шимшон‑Рефаэль Гирш — живший в XIX веке раввин из Франкфурта. В старинной истории о Вавилонской башне, писал он, показано языческое, тираническое общество, которое воздвигло постройку, чтобы обожествить свое собственное могущество; только такие страны ненавидят евреев, проповедующих Б‑га морали и справедливости. Празднуя семь дней в сукке, которая кажется всего лишь шалашом, евреи выражают уверенность в том, что дух, выраженный в принципах Вавилона, в конце концов потерпит крах. Народ, больше всего пострадавший от тирании, тем не менее уверенно предрекает, что мировая история, начавшаяся с тоталитарной башни, закончится Праздником кущей, разгромом зла и признанием того, что подлинный источник могущества и справедливости — это Б‑г.
Таким образом, обнажается незаметная на первый взгляд симметрия, которую никогда не смогли бы предугадать страны антигитлеровской коалиции. Именно в Нюрнберге Альберт Шпеер возвел «Зал Славы» — гигантское сооружение, возвышающееся над полем для съездов, где нацисты собирались, чтобы самим себя славословить. Зал, прославившийся на всю Германию своей архитектурой, вдохновлен древнегреческим Пергамским алтарем. Смотреть документальные кадры съездов, которые проводились в Нюрнберге в воссозданном языческом сооружении, — значит лицезреть ужасающее осуществление пророчества, высказанного немецко‑еврейским поэтом XIX века Генрихом Гейне:
Из забытого мусора восстанут старые каменные боги, протрут глаза, засыпанные тысячевековой пылью… Немецкий гром, конечно, тоже немец, он не особенно подвижен и приближается с некоторой медлительностью; но он грянет, и тогда, услышав грохот, какой никогда еще не гремел во всемирной истории, знайте: немецкий гром попал, наконец, в цель. В Германии будет разыграна пьеса, в сравнении с которой французская революция покажется лишь безобидной идиллией .
В конце концов нацистский «Зал Славы», как и Вавилонская башня в старые времена, обратился в развалины. Самые кошмарные кадры нацистских съездов Лени Рифеншталь снимала в Нюрнберге, именно в этом здании и окрест него. Но она не засняла одно из прекраснейших зрелищ в конце войны — миг, когда американские солдаты взорвали свастику, венчавшую это здание. Итак, совершенно уместно, что за фиаско нацистского «комплекса градостроительства» должна была последовать казнь нацистов через повешение в том же самом городе в день Праздника кущей. Штрейхер действительно умер в день еврейского праздника, и его заслуженная гибель на Суккот придала торжествам добавочный смысл.
К октябрю мир переключится с воспоминаний о Нюрнбергском процессе на что‑нибудь еще. Но на Суккот в 2021 году некоторые евреи, возможно, будут стоять в синагоге и вспоминать, что нынче 75‑летняя годовщина с тех пор, как десять сыновей Амана предстали перед Б‑гом. Мы вспомним, как Юлиус Штрейхер умер с названием еврейского праздника на устах, и отметим «Суккотфест 2021» с размахом: памятуя о разгроме зла в прошлом и горячо мечтая об окончательном разгроме зла, который еще впереди.
Оригинальная публикация: Nuremberg, 75 Years After
Сны о Гитлере: вспоминая о ненависти к себе
Ханна Арендт об Эйхмане: о блеске извращенности
