Материал любезно предоставлен Tablet

Статья Лайела Лейбовица берет под прицел хорошо известную мишень. Не пускаясь в дискуссию по поводу основного тезиса автора, мне хотелось бы сосредоточиться на некоторых оценочных высказываниях в отношении биографии Билли Джоэла, которые, насколько позволяет мне судить собственный опыт, в корне неверны. <…>

В январе 1939 года, спустя несколько дней после прибытия в Англию из Швейцарии через Францию отец Билли Джоэла Хельмут Йоэль (позже он сменит имя на Ховард) в возрасте 16 лет поднялся на борт знаменитого лайнера «Арандора Стар» компании «Блю Стар Лайн». Вместе с родителями он спасался от преследований нацистов, которые вскоре примут масштаб геноцида, известного как Холокост. Через две недели они прибыли на Кубу: здесь Хельмут будет посещать ту же школу, что и Фидель Кастро, пока наконец не сможет попасть в США, где в 1942 году были расширены иммиграционные квоты.

Могу поспорить, что очень немногим из тех, кто заполняет концертные залы, чтобы послушать Билли Джоэла, известны эти подробности его семейной истории. Билли родился через десять лет после того, как его отец рискнул отправиться за океан ради спасения своей жизни, и в какой‑то мере сам является сыном Холокоста. Мы провели долгие часы в беседах, пока я писал его биографию, и он поведал мне следующее: «Я испытываю бесконечную благодарность за то, что семья моего отца получила возможность высадиться на Кубе — в том, что власти острова предоставили убежище евреям, был залог моего спасения».

Даже страстные поклонники музыканта, который станет известен как Пианист (Piano Man) по названию своего самого популярного сингла, ставшего его визитной карточкой, вероятно, ошибаются в отношении генеалогии своего кумира. Вполне возможно, что его жалоба в адрес штата Вирджиния о том, что «католические девчонки начинают слишком поздно», намекала на его собственную религиозную принадлежность. Но Бренда и Эдди из песни «Сценки из итальянского ресторана» «продолжали встречаться до самого лета 75‑го», а в песне «Выход из игры (песня Энтони)» фигурируют Мама Леоне, сержант О’Лири и Мистер Каччиаторе: не означает ли это, что мы знакомимся с Нью‑Йорком в сопровождении истинного католика?

Нет, не означает. Каким бы привлекательным ни казался афоризм «не верь художнику — верь повествованию», он вводит в заблуждение: Уильям Мартин Джоэл (как раз подходящее имя для церковного служки) рос нерелигиозным и временами испытывающим неудобства из‑за своей национальности евреем в квартале, построенном Уильямом Левиттом; как писала о последнем газета New York Times в 1997 году, «хоть он и был внуком раввина, но евреям квартиры в своих домах на Лонг‑Айленде не продавал» — только «белым».

Подобные ограничения не останавливали Билли — в юности его кумиром был Джеймс Браун, выступавший в театре «Аполлон» в Гарлеме, — и не мешали ему черпать сильнейшее вдохновение у таких исполнителей как дуэт Сэм и Дэйв (Sam & Dave) и Рэй Чарльз. Но перед тем, как стать клавишником, вызывающим восторг у девчонок на концертах в местных клубах, он был большеглазым мальчишкой, которому лет в шесть соседская девочка «как ни в чем ни бывало» сообщила: “У тебя вырастут рога, ты же еврей”.

Билли Джоэл расскажет вам, что в тот вечер он действительно ощупывал голову. Но он не ищет сочувствия. В мире продано 110 миллионов копий его альбомов, регулярные концерты на Мэдисон‑Сквер‑Гарден имеют неизменный успех, а выступления на стадионах в 2016 году принесли 68 миллионов долларов. Билли Джоэл точно знает, что имеет полное право наслаждаться счастливым браком (четвертым по счету) и недавним прибавлением семейства — маленькой дочерью.

И все же, как мне довелось узнать из бесед в процессе написания биографии, не далее как в 2009 году немного сочувствия ему бы очень пригодилось. Страдая от хронической боли в тазобедренных суставах (впоследствии оба сустава придется заменить), от переживаний в связи с третьим разводом (им закончился пятилетний брак с Кэти Ли) и от горя после смерти отца, он, казалось, переносил боль стоически ( мне не раз приходилось слышать от него фразу: «Бывало и хуже»). Но близкие друзья были обеспокоены его подавленностью.

Утрата отца неизбежно вывела на свет давние переживания, связанные с проявлениями антисемитизма, с которыми пришлось столкнуться в юности. Не успев сойти на берег в Нью‑Йорке в 1942 году, отец Билли Хельмут Йоэль стал Ховардом Джоэлом, был призван на фронт и в составе Пятой армии высадился в Италии, с трудом продвигался на север, где кровопролитные сражения под Монте‑Кассино позволили союзникам прорвать фронт, прошел с боями через Францию с генералом Паттоном и участвовал в освобождении Дахау. Ховард развелся с матерью Билли Розалин, когда мальчику было всего восемь лет, и в жизни его наступили серьезные перемены. Теперь к религиозным предрассудкам их тесного квартала одинаковых домиков примешивалось подчеркнутое неодобрение по отношению к разведенной Розалин, которая с трудом сводила концы с концами в этом районе степенных домохозяек.

Если Билли Джоэл не нуждался в сочувствии, то он определенно испытывал внутреннюю потребность в примирении: находясь на грани прорыва в музыкальной карьере (до этого дела не ладились и Билли устроился пианистом в бар в Лос‑Анджелесе, которому отдал шесть месяцев, играя, «пока бизнесмены медленно напивались»), он решил разыскать отца, который после развода с матерью Билли поселился в Вене с новой семьей. После поездки к отцу родилась задумчивая песня «Вена» и началась дружба со сводным братом Александром — гением классической музыки, который впоследствии станет широко известным в Европе дирижером.

Если эта дружба не помогла Билли изгнать призраки Холокоста, то по крайней мере заставила его взглянуть им в лицо. Режиссер‑документалист Беата Тальберг, работая над фильмом об Александре, выяснила множество фактов биографии семьи Джоэл. Она узнала о травле, которой нацисты подвергли отца Ховарда Карла Йоэля, — нацистский еженедельник «Дер Штюрмер» («Штурмовик»), издаваемый Юлиусом Штрейхером в Нюрнберге, обвинял «бельевого жида» в дурном обращении с работниками, и вскоре после Хрустальной ночи его процветающая фирма, торговавшая бельем и другими текстильными товарами, была «ариизирована», проще говоря, отнята. Даже просторный дом неподалеку от территории съездов НСДАП, был конфискован. (Как сообщает немецкий историк Штеффен Радлмайер, в 1994 году Билли сыграет там один концерт, на котором посвятит композицию «Вена» отцу и выкрикнет: «Я надеюсь, что эта нацистская дрянь никогда больше не повторится».) Карлу, оклеветанному мелким нацистским чиновником, членом городского совета по имени Фриц Тиллман, не оставалось ничего иного, как принять грабительские условия сделки и продать предприятие почти даром начинающему бизнесмену Йозефу Неккерману. Сопротивляться было опасно — во время последнего визита Карла и его жены Меты в Берлин (они сделали последнюю попытку договориться о справедливой цене) стало известно, что Йоэля поджидает гестапо, и тогда, как вспоминает Билли, «той же ночью мои дедушка и бабушка сели в поезд с поддельными паспортами и бежали через границу в Швейцарию».

Вслед за этим они совершили бросок через весь континент и отправились за океан, чтобы начать там новую жизнь. Но спасение удалось найти далеко не всем покинувшим берега Европы: брат Карла Леон Йоэль с женой Йоханной и маленьким сыном Гюнтером прибыл на Кубу на борту лайнера «Сент‑Луис», но кубинское правительство не разрешило ни одному из 937 пассажиров сойти на берег. Равнодушие Соединенных Штатов к судьбе беженцев хорошо известно: они отказались превысить иммиграционную квоту и корабль отправился обратно в Европу. Семья Йоэля оказалась во Франции и через несколько месяцев была отправлена в Освенцим, где Леон и Йоханна погибли в сентябре 1942 года. (Их осиротевший сын будет спасен и переправлен в США при финансовой поддержке Карла; там он проживет долгую жизнь, примет участие в Корейской войне и будет похоронен на национальном кладбище в нескольких минутах от тех мест, где Билли Джоэл вырос и где живет теперь.)

Когда Тальберг узнала о ключевой роли Неккермана — после войны он проведет год в тюрьме, но в годы немецкого «экономического чуда» станет «королем торговли по каталогу» (Time Magazine, 1960) — она разыскала его внуков и обратилась к ним с предложением встретиться с Билли и Александром и постараться понять друг друга и сравнить свои оценки прошлого. К сожалению, молодые Неккерманы, один из которых сообщил, что является страстным поклонником Билли, не выразили ни раскаяния ни сочувствия. Один из них заявил, что во время войны главной задачей их отца (который вел дела умело и получил государственный заказ на поставку не только обмундирования для солдат, а говорят, что и формы для заключенных) было «создание рабочих мест».

Все эти годы процесс виктимизации продолжался, а значительной эмоциональной переработки так и не произошло. Дедушка, потерявший свою фирму, открыл в Нью‑Йорке небольшую мастерскую, где делал ленты для волос, а затем вернулся в родной Нюрнберг. Его сын Ховард работал в компании General Electric во время послевоенного экономического подъема, а в 1957 году оставил семью — говорят, не смог оправиться после ужасов войны. Сын сел за пианино — подержанное и не лучшее пианино — и не просто заработал на хлеб, а достиг невероятного успеха. Но его по‑прежнему преследуют воспоминания: «Я все время старался заменить его в качестве кормильца и главы семьи … и в то же время я постоянно был занят поисками самого себя. В каком‑то смысле это освобождает — можешь стать кем угодно и двигаться в любом направлении. Но в то же время, можно так никогда и не ощутить своего собственного внутреннего стержня». 

Оригинальная публикация: No, Billy Joel is Not the Soulless ‘Donald Trump of Pop Music’