Сейчас время вопросов, вопросов новых или старых, заданных по‑новому, время, когда ответы вроде как и ни к чему, и, возможно, поэтому художественная литература (а это способ задавать вопросы без надоедливых вопросительных знаков) выглядит наиболее перспективным способом разобраться с проблемой враждебности между неграми и евреями. Я имею в виду такие книги, как «Американская мечта» Нормана Мейлера, «Позовите сторожа» Ната Хентоффа, «Большой человек» Джея Нейгеборена Норман Мейлер (1923–2007) — американский писатель, драматург, сценарист; Нат Хентофф (1925–1917) — американский историк, писатель, музыкальный критик; Джей Нейгеборен (р. 1938) — американский писатель.
, а также (смею надеяться) мой роман «Последний еврей в Америке». Б‑г весть почему евреям‑писателям теперь вменяется в обязанность создавать новый образ негра — избегая старых, сентиментальных и злобных, клише белых протестантов‑англосаксов, равно как и более свежих и еще более слезливых и истеричных негритянских клише. Естественно, рано или поздно чернокожему писателю самому придется придумать «нового негра» — как Гарриет Бичер‑Стоу, Марк Твен, Д. У. Гриффит и Фолкнер придумали «старого негра». Однако в переходный период этим придется заниматься евреям, поскольку нынешние негры‑писатели с этой работой не справляются: Эллисон в этом отношении слишком старомоден, Болдуин мечется между зовом своего поэтического дарования и политической деятельностью, Лерой Джонс Ральф Эллисон (1914–1994) — писатель и литературовед; Джеймс Болдуин (1924–1987) — писатель, борец за права человека; Лерой Джонс ( 1934–2014) — поэт и писатель из поколения битников. В 1967 году взял имя Амири Барака.
пал жертвой своих тоски и мишигас Навязчивые идеи, заморочки (идиш).
. Но если за эту задачу возьмется еврейский писатель, может статься, в результате непонимание и трения между двумя группами только усилятся.

Далее — несколько вопросов по делу, собственно, все, что последует, это череда вопросов, даже когда, руководствуясь чувствами или стратегией, я опускаю вопросительные знаки. Разве не следовало бы назвать статью на эту тему «И бедному не потворствуй в тяжбе его» Исход, 23:3.
 — чтобы напомнить нынешнему просвещенному еврею о некоторых терапевтических антилиберальных моментах из его собственной традиции: священническое предупреждение, которое в 1930‑е могло избавить его от иллюзий касательно рабочего класса и его партий (но не избавило), а теперь могло бы сработать антидотом от иллюзорных надежд касательно негров и их организаций (но, видимо, не сработает). Или же лучше будет — ввиду моей собственной непреходящей озабоченности — использовать название «Конец (еще одной) невинности»; поскольку либеральная традиция в Америке — а еврейский интеллектуал причисляет себя к ней, к либерализму он примкнул чуть ли не первым — утверждает, что следует брести, спотыкаясь, от одной иллюзии к другой, в промежутке предаваясь приступам самобичевания. И это не один лишь «белый бумеранг» (сам термин выражает всю наивность людей в оборонительной позиции), это простая мудрость (то, что некогда называли здравым смыслом): замечать, что, как и все подобные движения, движение за гражданские права становится, неминуемо должно было стать, заработав успех, своекорыстный, самоубийственный, чреватый самообманом, ориентированный отнюдь не на поиск справедливости, а на борьбу за власть. Однако либералы (евреи‑либералы, как любят говорит критики‑негры) признают это последними; поскольку либерал — это человек, который может дважды утонуть в одной и той же реке, и в этом, поясню я, и его триумф, и его безумие, свойство невероятной щедрости духа, которая незаметно скатывается до упертой глупости: комбинация, прибегая к языку мифа, идише херц Сердце еврея (идиш).
и гоише коп Голова гоя (идиш). .

Так почему бы не продолжить говорить на языке мифов, ведь мифология дает базовый подход к проблеме враждебности между евреями и неграми, а она, как выясняется, социологически не существует вовсе, то есть ее нет на сознательном уровне (используя методы бихевиористской науки, исследователи продолжают, получая от этого удовлетворение и озадачивая всех нас, прочих, находить подтверждения тому, что негры на самом деле любят, уважают и почитают евреев), а есть она лишь на подсознательном — на уровне легенд и кошмаров.

Какие, собственно, мифологии действуют — сначала в умах негров касательно евреев, а затем в умах евреев касательно негров? «Под‑умы» — так было бы точнее называть места, где поселяются мифы, и разве не лучше ли в связи с этим напомнить себе о том, как различен вес ума и под‑ума, сознательные и подсознательные факторы в случае с негром и евреем. Общеизвестно, что в Америке еврейское сообщество в основном посвятило себя жизни логоса, культивации эго и всем гутенберговским штучкам, крах которых Маршалл Маклюэн Герберт Маршалл Маклюэн (1911–1980) — канадский философ, исследовал воздействия электрических и электронных средств коммуникации на человека и общество. очень не по‑еврейски предсказал; негритянское же сообщество по большей части продолжает жить (и даже зарабатывать на жизнь) вне мира слов, в мире нерационализированных импульсов и свободной фантазии.

Так или иначе, разве негры не начинают обычно с расистских мифов белых англосаксов‑протестантов (подкрепляя их ненавистью к себе или же выворачивая наизнанку в бессильном бунте), а они делят мир лишь на два этнико‑мифологических сегмента — на белых и цветных и предполагают, что это различие иерархично, грубо говоря, соотносится с высшим и низшим. Еврейское же этнически‑мифологическое деление глубже, в нем три части, о чем нам напоминает легенда о трех сыновьях Ноя. Нас некогда учили, что у нас, потомков Сима, есть два злобных и не столь достойных брата, Хам и Иафет. Негр с его более простой мифологией рассматривает еврея либо как цветного, ловко выдающего себя за белого, либо как треклятого белого человека, претендующего по причинам, которых и не вообразить, на судьбу отверженного цветного человека. Еврей тем временем борется с остаточным чувством, что он — нечто третье, не то и не другое, и поэтому он полагает (его тип осознанности неукротимо влечет его от чувств к мыслям), что волен «двигаться» в любом направлении в мире, который странным образом требует, чтобы он идентифицировал себя с одной из двух групп чужаков — хамитов и иафетитов. Он знает, что в истории представители его народа делали и так, и так (одни притворялись белыми, а потом попадали в капкан собственного притворства, другие придерживались второй стратегии), что в Израиле, например, можно встретить представителей обеих групп — и «белых евреев», и «черных евреев», враждующих между собой. Поэтому он озадачен, даже возмущен, когда обнаруживает, что его, лишив возможности выбрать, записали в «белые» и он оказался жертвой расовой войны между белыми и черными; ровно так же он когда‑то был озадачен и возмущен, обнаружив, что его, не дав выбрать, соотнесли с неграми и закрыли ему вход в клубы, отели и рестораны для белых. Он вдвойне озадачен и возмущен, когда негр перестает ненавидеть его как белого, а начинает презирать — переняв отношение американцев, в числе первых приехавших из Северной Европы, которые считали себя куда белее его.

Разве может еврей не видеть антисемитизм негра как своего рода стремление подняться по культурной лестнице, как незаконную попытку подражать стилю белых англосаксов‑протестантов? Попытку запоздалую и бессмысленную, поскольку белые англосаксы отказываются от расистского поведения, к которому негр стремится как раз тогда, когда начинает им подражать. Даже Гитлера наиболее невежественные или истовые негры считают еще одним белым человеком, просто куда эффективнее остальных уничтожавшим врагов‑евреев, поэтому не испытывают стыда за свой антисемитизм, даже несмотря на подъем и упадок нацизма — в отличие от аналогично настроенных белых англосаксов (те не могут не считать Гитлера в каком‑то смысле таким же, как они). У негров в общем и целом наибольшую ярость вызывают евреи не ассимилированные и не ассимилирующиеся, например хасиды с их бородами, пейсами и длиннополыми сюртуками.

На глубинном уровне разве не религия евреев, не их этническое наследие раздражают негров? Это, разумеется, было бы вполне понятно, ведь, поскольку они христиане, фундаменталисты, евангелисты, протестанты, разве не унаследовали бесхитростную антиеврейскую мифологию Евангелия (к которой у католиков долго хватало такта не допускать малограмотных) с ее простодушной мелодрамой про «нашего» Христа, убитого «евреями»? Разве не именно для негров есть еще один сентиментальный миф о Симоне Киринеянине (порой его считали негром), который помог Христу нести крест, в то время как евреи с воплями требовали крови Христа? Когда они становятся мусульманами (почему же не удалась первая попытка злополучного основателя этого движения создать иудаизм чернокожих?), разве легенды о злом Иакове, Израиле‑узурпаторе, как и об Исааке до него, лишившем бедного Измаила наследства, не стали для них навязчивой идеей? А будучи мусульманами, разве они (наряду с членами других немагометанских организаций африканцев) не усваивают арабо‑американскую антиеврейскую политическую мифологию, опираясь на которую они считают евреев Америки, равно как и Израиля, еще опаснее, чем все прочие ревнители порока? И наконец, разве христианство и ислам, выросшие из наиболее примитивного иудаизма, не подвержены приступам межродственного соперничества, которое порой доходит до братоубийственных распрей? И разве на еврея, ходящего в шул Синагога (идиш).
или посещающего синагогу, не давят с двух сторон — с одной негр‑христианин, для него еврей (в духовном смысле) недостаточно белый, недостаточно омыт кровью агнца, и негр‑мусульманин — для него еврей (в мифологическом смысле) недостаточно черен — недостаточно отдалился от Б‑га белого человека?

Однако среди негров антиеврейскими мифами увлечены не только верующие во Христа или последователи Магомета. Наиболее продвинутые и самые рьяные хиппи из негров хоть и кажутся себе людьми мирскими, привержены системе мифов — назовем ее, чтобы удобнее было распознавать, религией битников, — самой недавней из старых романтических антицерковных религий. Разве эта церковь без всякой необходимости, с учетом ее архетипических предшественников, не видит негра как воплощение (вызывающих восхищение) импульсивности и иррациональности, а еврея — инкарнацией (презренных) сублимации и рациональности? На эти темы я довольно подробно писал раньше и обдумывал их достаточно долго, поэтому не удивился недавним попыткам отлучить Аллена Гинзберга Аллен Гинзберг (1926–1997) — американский поэт, один из основателей битничества.
от истинной церкви (а он — все равно как апостол для битников‑неевреев или, того лучше, — Троцкий революции хиппи, его статус немного аномален). Во всяком случае, никому не нужно изображать удивление, услышав, как из задних рядов зала, где Роберт Крили Роберт Крили (1926–2005) — американский поэт и прозаик.
читает вслух: «Эти стихи посвящаются Аллену Гинзбергу», негр кричит: «Эй, приятель, может, хватит талдычить про этих еврейских поэтов?»

Разве так не заведено в мифологической литературной жизни Америки, что, когда негр подымается, еврей опускается? Что было верно в 1920‑е, стало снова верно теперь, когда еврейские 1930‑е, 1940‑е и начало 1950‑х от нас отдаляются. Да и кто может быть слугой двух господ? Нужно выбирать между Солом Беллоу Сол Беллоу (1915–2005) — американский писатель. Нобелевская премия (1976 год).
и Лероем Джонсом, между Иерусалимом (ну, пусть северо‑западной частью Чикаго) и Гарлемом (ну, пусть это будет Третий район Ньюарка). Иными словами, мифологические, равно как и исторические факторы определили тот факт, что некоторые хиппи сейчас выступают против еврейского литературного истеблишмента («Плавучее гетто Нормана Подгореца Норман Подгорец (р. 1930) — американский публицист и политолог.
» — так шутят внутри сообщества), от имени движения, ключевые фигуры которого — архетипичные гои: Чарльз Олсон Чарльз Олсон (1910–1970) — американский поэт.
, Норман О. Браун Норман Оливер Браун (1913–2002) — американский писатель и философ.
и Маршалл Маклюэн. Еврейские писатели, от Мейлера до Ната Хентоффа, могут пытаться избежать мифологических чудачеств, переопределившись в воображаемых или «белых» негров (сам термин был, естественно, придуман евреем В 1957 году Норман Мейлер опубликовал эссе «Белый негр: поверхностные размышления о хипстере», где писал о молодых людях, которые, не принимая нонконформистскую культуру, стали копировать модель поведения афроамериканцев.
), так же, как их более политизированные собратья пытались приспособиться в мире, чья мифология отвергает их: они поддерживали негров, участвовали в их протестах и демонстрациях. Но хотя молодые евреи имеют склонность не только к протестам, но и к фолку, джазу и марихуане (они с гораздо большей готовностью приспособились к травке, а не к виски — лекарству бледнолицых) — к синдрому в целом, им трудно переступить черту, за которой начинаются легенды: они всегда рискуют услышать, что не могут по‑настоящему посвятить себя движению, не могут по‑настоящему играть джаз, не могут по‑настоящему петь блюзы. Суть в том, что к ним предъявляются другие мифологические требования — изображать фальшивого либерала, «мистера Гольдберга» По‑видимому, имеется в виду один из героев радиосериала «Гольдберги» (1929–1946) о выбивающейся в средний класс еврейской семье. На его основе с 1949 по 1956 год выходил одноименный телесериал. или, в конце концов, суперэго в той или иной устаревшей форме.

Ну да ладно — на время оставим негритянскую или подделывающуюся под негритянскую мифологию евреев; впрочем, полагаю, стóит хотя бы упомянуть «черный социализм» (термин появился раньше, чем его стали употреблять сами черные) — этот, по всей вероятности, революционный антисемитизм, который бедные негры унаследовали от белых рабочих, люмпенов, крестьян и батраков. С этой точки зрения (жертвой которой некогда оказался Лео Франк Лео Франк (1894–1915) обвинялся в изнасиловании и убийстве 13‑летней девочки, был признан виновным на основании сомнительных доказательств, приговорен к смерти, помилован, а затем выкраден из тюрьмы и повешен группой возмущенных граждан. Линчевание Лео Франка выявило проблему антисемитизма в США.
) еврей представляется богатым, могущественным, хитрым, находящимся за кулисами, а то и в средоточии власти — одним словом, хозяином положения. Но эта точка зрения становится все менее влиятельной по мере того, как ведущие фигуры негритянского движения становятся состоятельнее, гибче, образованнее и могут позволить себе выражать антисемитизм открыто. Разумеется, он вполне реален, но разве это наконец уже не едва заметный след — в нынешней ситуации он столь же старомоден, второстепенен, как сохранившиеся среди престарелых представителей еврейской буржуазии простодушные антинегритянские настроения, неуместные в нынешнюю эпоху социальной мобильности: презрение так еще и не почувствовавшей себя уверенно еврейской домохозяйки по отношению к шварце Черная (идиш).
, которая у нее убирает, или мелкого еврейского бизнесмена к негру‑привратнику, или еврейского продавца на мизерной зарплате к негру, покупающему товар в рассрочку? Разве нам не нравится пересматривать такие незамысловатые предубеждения через столько времени после того как мы показали их несостоятельность, именно потому, что они уже давно неактуальны, ведь, отказавшись от них, мы должны будем обратиться к другим отношениям, а их куда труднее анализировать и признаваться в них труднее.

Почти настолько же знакомы — а посему так по традиции приятно обсудить их снова — давно уже ставшие частью расхожей мифологии старые добрые фрейдистские представления о неграх, например проекция на мужчину‑негра садистских кошмаров белого мужчины про собственных женщин и т. д. и т. п. Применительно к американским евреям эти представления немного спутались, поскольку в эротических фантазиях белых англосаксов‑протестантов аналогичную роль играли сами евреи: в последнем романе Нормана Мейлера Имеется в виду роман «Американская мечта» (1965).
в виде комической мелодрамы разыгрывается состязание между героем‑евреем (наполовину) — и исключительно могучим черномазым — кто заполучит всеамериканскую блондинку‑шиксу Нееврейка (идиш). , что, на мифологическом уровне, полагаю, приравнивается к спору по поводу того, о ком из нас она нынче мечтает. Куда интереснее и куда опаснее обсуждать вопросы касательно роли скорее гомо‑ нежели гетеросексуальных фантазий на ранних этапах становления движения за гражданские права. Я сейчас не о том, что наблюдается странное слияние восстания гомосексуалов (выход гомосексуальной Америки из подполья на свет) и негритянского движения, а о влиянии на это движение старой антиженской мечты о чистой любви между мужчинами, цветными и белыми, столь значимой для классической литературы США. Я сам могу свидетельствовать, что несколько раз в разных вариациях слышал, как молодые борцы за гражданские права вопили, настолько исконно по‑американски, что поначалу даже не верилось: «Господи, до чего же было здорово, когда мы, белые и черные, сражались бок о бок, а этим примазавшимся к нам белым девкам одного надо — с кем‑нибудь да переспать!»

Однако мне кажется, что все эти сексуальные запросы, сколь глубоки бы они ни были, в настоящий момент не так важны, как политические мифы. Сейчас отношения между неграми и евреями обостряет то, что евреи продолжают держаться за мифы либерального гуманизма. В этой докучливой системе мифов, частично выведенной из ветхозаветных источников, крепко укоренившейся в современном англосаксонском мире и подхваченной эмансипированными евреями‑интеллектуалами, присутствуют следующие догматы веры: все люди жаждут свободы и хотят, чтобы признавали их права человека, и отказывают другим в свободе и правах только когда им в этом отказывают; равные возможности приводят к максимальной самореализации и социальному благополучию; угнетенных и обиженных так облагородили угнетение и страдание, что они стали нравственно выше своих угнетателей; все люди жаждут быть образованными и иметь право голоса и могут пользоваться этими привилегиями, когда им их даруют; все вышеперечисленное — это не узкие представления крошечного меньшинства в ограниченный период времени, а то, во что люди верили всегда или верили бы, будь у них такая возможность. С этим кредо тесно переплетается, хотя и не так часто провозглашается республиканский мифологический взгляд на историю, согласно которому свободы постепенно ширятся — от прецедента к прецеденту, от страны к стране, от одной этнической группе к другой. Евреи всегда (во всяком случае, после выхода из гетто и прихода на Запад) считали, что они лучше всех прочих подготовлены, ввиду своей исторической ситуации более достойны проповедовать эту доктрину. Особенно праведными они себя чувствуют, когда речь идет о применении этих принципов к американским неграм, поскольку они как общность не участвовали в порабощении негров и считают, что издавна участвуют в борьбе за гражданские права, и процент таких борцов среди них поразительно велик. Ни один негр не пал в борьбе за дело евреев, говорят себе евреи, но некоторые из наших парней пали в борьбе за права негров.

Поэтому они оказались решительно не готовы к тому, что все больше негров отрицают не только их кредо, но и их самих, как его провозвестников, — одним словом, отвергают весь «еврейский либерализм» в целом. «Услышь наш призыв и спасешься!» — восклицают они не без легкого налета снисходительности и в ужасе слышат в ответ: «От вас, белые матери (или же еврейские матери), мы хотим одного: слезайте с нашей шеи, уйдите с нашей дороги!» Но куда хуже, что негры, какое кредо они бы ни исповедовали, самим своим существованием оспаривают основной тезис либеральной веры: равенство возможностей не дарует многим из них, изуродованных длительным промыванием мозгов и взращенных в результате неестественного отбора, пристойной жизни или вероятного благополучия. Требуют они, если судить не по тому, что они говорят, а по тому, какие они, как проявляют себя, как действуют, не равенства, а особых привилегий для того, чтобы хоть как‑то реализовать себя в мире, где процветают преимущественно евреи. И какой стыд, какой позор, что некоторые люди (то есть в основном евреи) преуспели в условиях, при которых кое‑какие представители рода человеческого ни за что бы не справились. Разве в свете этого может выжить либеральная мифология? Разве не получается, что «либерализм» — это всего лишь прикрытие для особого рода привилегий, шифр, используя который, единственные давно имеющие ключ к шифру люди могут восторжествовать над всеми прочими?

Марксизм, в особенности в своем самом жестоком большевистском изводе, давно уже предлагает альтернативную либерализму мифологию, но множество евреев‑интеллектуалов из тех, что могли бы выражать эти взгляды, давно достигли среднего возраста и успели через это пройти. Некоторые из тех, кто пережил утрату трех религий — сначала ортодоксальной, затем сталинизма или троцкизма и, наконец, просвещенного либерализма, — в настоящее время живы и способны выражать свои мысли, но что у них впереди, кроме отчаяния? А молодые и недалекие, те, кто ничего не помнит и ничему не выучился, чтобы оправдать или объяснить агрессию черных, невежество черных, расизм черных, могут снова скатываться — а порой это неизбежно — к уже дискредитированному антилиберальному большевистскому «гуманизму». Конечно, можно найти поверхностное утешение хотя бы в простодушной теории, что вся эта досадная проблема — экономическая, а расизм черных окончательно исчезнет («Вроде того, как исчез в Советском Союзе антисемитизм?» — раздается ворчливый голос), только когда основные средства производства перейдут в собственность народного государства. Но как может мыслящий человек жить по мифологии, бог которой почил в конце 1930‑х годов? И как в особенности еврей может смириться с судьбой своего народа, опираясь на марксистскую мифологию, отрицающую еврейскость евреев, как, собственно, и положено светской религии, изобретенной в основном бунтарями‑евреями? Безусловно, любые «еврейские проблемы» немедленно исчезают, когда отрицается истинная сущность прилагательного, но это — семантическое решение, скрыть тот факт, что настоящих евреев изводят и третируют, оно не может. И если нужно доказательство того, что эта семантическая стратегия — не только ложь, но и оскорбление, достаточно посмотреть недавнюю пьесу Петера Вайса Петер Вайс (1916–1982) — немецкий писатель и художник.
«Дознание», мрачную пародию на случившееся в Аушвице: там «евреи» ликвидированы, даже это слово вслух не произносится.

Нет, меня больше привлекает не вчерашняя, уже отжившая мифология, ценная прежде всего той жалостью к себе, которая легко в нее вписывается, а мифология более древняя, утверждающая, что главные злодеи в истории окончательно проявляют себя тем, как относятся к евреям, и что все враги евреев (с каких благочестивых лозунгов и с какой истории страданий они бы ни начинали) — враги человечества, будь они черными, коричневыми, желтыми или белыми, Аманом, Гитлером или лидером Конгресса расового равенства, заявляющего, что Гитлер недоработал и не избавился от нас окончательно. «В каждом поколении встают желающие нас погубить», — говорится в Агаде Сказание о Песахе.
, а далее в утешение нам звучат слова о том, что Г‑сподь всегда спасает нас от рук врагов. А как насчет рук наших предполагаемых и даже реальных союзников? И вообще, чего мы можем ожидать в эти мрачные дни, когда Г‑сподь мертв и только дьявол жив, дьявол, которого куклуксклановцы идентифицируют с неграми, а некоторые негры — с евреями? Что делать дьяволу в мире без Б‑га и даже без богов?

Отчаиваться? Шутить? Молиться в пустоту? Признаваться, что ничего поделать нельзя? Что по иронии истории возмещение страданий, которое следует неграм (за все то несправедливое, недостойное, в чем евреи почти, а то и вовсе не виноваты), увы, неизбежно приносит вред евреям? Что опять пришла наша очередь, наконец‑то и на этом континенте? Иногда я так и чувствую, и на меня накатывает отчаяние, но стóит мне взглянуть на улицы, на школьные дворы, кафе, сердце мое радостно бьется при виде молодых пар, держащихся за руки. И я думаю, что дочери наши спасут нас, любовь (не большая, теоретическая, а маленькая сексуальная любовь) спасет нас. Помню, год или два назад я летел в Иерусалим, и человек, сидевший рядом со мной (он работал в еврейском агентстве по усыновлению), сказал мне, что число незаконнорожденных детей‑негров, рожденных от евреек, резко возросло. А есть ли, спросил я, законнорожденные? Ответ я слушать не стал, был уверен, что да, и не ждал подтверждения. Разъединяют нас не в первую, а наоборот, в последнюю очередь сексуальные табу, и эти табу нарушаются каждый день, с благословения священнослужителей, как христианских, так и иудейских, а то и без оного, и нарушение табу — это начало (хотя и всего лишь начало) конца.

Естественно, изобретается новая мифология, подходящая к новому решению, впрочем, как и все новые мифы, этот содержит в себе очень старый миф о еврейской дочери Хадассе (переименованной в Эсфирь, а это имя пошло от Астарты), ради нашего спасения танцующей обнаженной перед персидским царем. Недавно я подслушал разговор совсем юных белых девушек — в основном хорошеньких блондинок‑евреек — с черными приятелями: они обсуждали, что будут делать, когда в Буффало начнутся первые расовые беспорядки. И одна из них предложила ходить между двумя толпами — белой и черной — с плакатами «Занимайтесь любовью, а не войной». Изящное и бесполезное — как чудный сон — решение, и я достаточно стар и циничен, я знаю это, так же, как знаю, сколько мрачности и безнадеги даже в их юной любви, как понимаю, что и в браке (а я уверен, некоторые из них выйдут замуж за своих черных возлюбленных) больше проблем, чем решений. Хуже того, я только что прочитал в «Ист‑Виллидж азер» Подпольная газета, выходившая в Нью‑Йорке в 1960‑х годах. заявление одного негритянского поэта, незадолго до этого написавшего, что «женился на еврейке, чтобы не стать богемой», о том, что еврейские девушки выходят за негров только для того, чтобы их выхолащивать. И я понимал, что это его дурная параноидальная мифология вызывает к жизни те напряженные ситуации, о которых изо дня в день кричат заголовки газет, но я также знал, что другая мифология, мифология этих юных девушек, тоже настолько сильна, что может вести за собой людей. И я по крайней мере предпочитаю жить с этой надеждой, а не с отчаянием негритянского поэта и убежден в ее превосходстве над всеми опостылевшими мифологиями, построенными на чистой политике. Разочарование, которое она неминуемо породит, еще впереди, а я (если повезет) столько не проживу.

1966 год

Об авторе:

Лесли Аарон Фидлер (1917–2003) — американский критик, прозаик, автор двух с лишним десятков книг, среди них «Любовь и смерть в американском романе» (1960), «Последний еврей в Америке» (1966), «Послание к не-евреям» (1972), «Фидлер на крыше. Эссе о литературе и еврейской идентичности» (1991), двухтомник «Избранные эссе Лесли Фидлера» (1971)