The Guardian: «Мы стыдились своего голоса»: потаенная история еврейского театра Британии
В США существуют богатые традиции еврейского театра, но Соединенное Королевство было в этом отношении куда более опасливо. В чем причины, объясняют театральные деятели — от Хофеша Шехтера до Трейси Энн Оберман.
Я спрашиваю у хореографа Хофеша Шехтера, уроженца Израиля, проживающего в Великобритании, считает ли он себя преимущественно еврейским художником. Он вздыхает, затем кивает: «Увы». Пожалуй, ответ самый что ни на есть еврейский: сардоничность, печаль, самоанализ — все в одном слове.
Во времена напористой политики идентичности остроумный отказ ввязываться в нее, кажется, не ко двору. Но — по крайней мере, на британской сцене — еврейство является маркировочным знаком именно такого сорта. Еврейские театральные деятели имели основополагающее значение, но часто не воспринимались как евреи. Возможно, это нежелание народа‑иммигранта привлекать к себе недоброжелательное внимание? «Наша община предпочитает держаться в тени, — говорит драматург Саманта Эллис, — высовываться нам боязно». Гарольд Пинтер — самый влиятельный британский драматург ХХ века, но звездная ретроспектива его пьес в театрах Вест‑Энда не стала поводом к обсуждению вопроса о том, что Пинтер унаследовал от еврейской культуры.
«Думаю, особый британско‑еврейский голос есть, как ему не быть, но мы стыдились его и держали под спудом», — говорит мне при встрече Трейси Энн Оберман. И достает баклажку с куриным бульоном, состроив при этом веселую гримасу: знаю‑знаю, супчик самый стереотипный. «Я из того поколения, когда нам, в особенности девушкам, внушали: если в театральном мире прознают, что вы евреи, это скажется на кастингах», — говорит она. В театральном училище ей посоветовали англизировать фамилию, «потому что вы не настолько похожи на Анну Франк, чтобы вам давали роли евреек». Однако на пробах для телесериала Би‑би‑си «Гордость и предубеждение» ей заявили: «Мы были бы рады вас взять, но в эпоху Джейн Остен так, как вы, никто не выглядел».
Показательно, что крупный исследовательский проект британского еврейского театра под названием «Культуры с дефисом» — проект германо‑израильский; кстати, прошлой осенью он провел международную конференцию. Существует традиция, более близкая к магистральному направлению театра, — американская, с глубокими корнями в Нью‑Йорке. Такие воинственно интеллектуальные драматурги, как Тони Кушнер и Пола Фогель , следуя за Артуром Миллером и Клиффордом Одетсом , пишут как люди, уверенные в том, что у них есть свое место в культуре. Своя американская аудитория есть даже у постановок классики в переводе на идиш — «В ожидании Годо», например, или «Смерти коммивояжера». В Великобритании нет такой четкости в вопросе о том, кто создает «еврейские» произведения и кто — куда деваться! — признает их как произведения еврейские. «В театральном мире — сотни евреев, которые просто‑напросто делают свою работу», — говорит Элинор Тёрни, содиректор ежегодного фестиваля молодых талантов «На подходе». Европейская традиция, родом из которой большинство британских евреев, означает, что внешность стараются просто не замечать. «Вы должны признаваться, кто вы, — продолжает Тёрни, — сказать: “Кстати, я еврей”, причем так, как, мне кажется, прочие меньшинства не говорят. Но есть что‑то любопытное в том факте, что еврейство не замечают».
Натали Абрахами, которая вскоре собирается ставить в Национальном театре восточноберлинский триллер «Анна», смотрит на меня озадаченно, когда я спрашиваю, видит ли она британский еврейский театр как отдельное направление. Ее родители — израильтяне, она отождествляет себя с евреями в культурном отношении («В синагоге я никогда в жизни не бывала»), но уверяет: «Я ненавижу любые ярлыки любого сорта. Точно так же я не определила бы себя как “женщину‑режиссера”. Я не думаю о своей работе в таких категориях».
Так где же британский еврейский голос на сцене? Есть мощная когорта актеров классического репертуара — в том числе Джанет Сазман, Сара Кестельман, Генри Гудман и Энтони Шер (в его дневниках о работе над шекспировскими пьесами от «Ричарда Третьего» до «Короля Лира» открыто звучит беспокойство: как справиться с ролями высоких особ, когда чувствуешь, что твой статус незаслуженно низок?) Был ли Янг Вик Дэвида Лэна — интернационалистский, неуемно любознательный — еврейским театром? А Национальный театр при Николасе Хайтнере ?
Драматургов, в центре пьес которых — еврейские сюжеты, таких, как Арнольд Уэскер, Бернард Копс, а в недавние времена Джулия Паскаль , премьера чьей новой пьесы «План “Медея”» состоялась в мае нынешнего года в театре Финборо, — могут вытеснять из репертуара. Паскаль также исследовала тему «Присутствие евреек как персонажей на послевоенной британской сцене» — или тему их отсутствия. «Еврейками никто не интересуется, — заявляет она. — Еврейские писатели часто скрывают свою идентичность и пишут о сферах жизни, не имеющих ничего общего с их национальностью. Это идет оттуда же, откуда страх: не надо привлекать к себе внимание, это опасно». Часто, отмечает она, еврейки если и выводятся в пьесах, то как новообращенные христианки: «Хороший еврей — еврей, перекрашенный в блондина. Это невероятно удручает!»
Разгадать этническую принадлежность в хореографии еще сложнее. Хофеш Шехтер со своего переезда в Лондон в 2000 году — одна из ключевых фигур британского современного танца. Вдобавок к театральным проектам, за которые он время от времени берется (в их числе — бродвейская постановка «Скрипача на крыше» с уклоном в фольклор), в его спектаклях ставятся политические вопросы и часто присутствует черный юмор (так, в недавнем, «Гранд‑финал», — тема движения к Катастрофе на манер «Титаника»). Не мог бы он сформулировать, в чем его еврейское мировосприятие? «Думаю, есть что‑то особенное в юморе, но он не всем понятен, — говорит он, — а также в сарказме. Мрак, но одновременно — легкое отношение к жизни: всё ужасно, мы все умрем, но что с того: помирать — так с музыкой».
Здесь еврейская театральная традиция по преимуществу секулярная. «Не все могут без душевного дискомфорта поддерживать отношения с иудаизмом, — отмечает Тёрни, — хотя религия эта, что весьма ценно для драматургов, антагонистична». Некоторые молодые еврейские театральные деятели все же, так сказать, «пробуют воду» — предпринимают попытки обратиться к неведомым для них сферам опыта ортодоксов (если говорить о спектаклях Ника Кассенбаума «Баббл шмайсис» и Джоша Азуза «Проект “Миква”», то «пробуют воду» чуть ли не буквально). Другие берут опыт ортодоксов за отправную точку — замысел «Племен» Нины Рейн невольно подсказан жизнью ортодоксальных евреев нью‑йоркского Уильямсбурга — но, отталкиваясь от своего источника вдохновения, рассматривают тему более обширно.
Еще одна забота — об общечеловеческой ценности: если определить произведение как еврейское, не уменьшится ли она? «У меня крайне двойственные чувства по этому поводу», — признается Саманта Эллис. Она выросла в семье беженцев из Ирака и участвовала в экранизации книг о медвежонке Паддингтоне — неотразимо притягательного иммигрантского мифа.
«Когда тема беженцев стала важным элементом сюжета, мы много говорили об этом. Вероятно, в этих историях нет ничего еврейского, но…» — замечает Эллис.
Когда Эллис предлагает для постановки свои пьесы, тут‑то иногда и оказывается, что театры смотрят на еврейский материал с сомнением. Она испытывает давление: об общине, мол, недостаточно часто рассказывают в театре, так что хорошо бы изобразить ее позитивно. «Собственно, я услышала от одного завлита, что “Обвей меня, как плющ” — пьеса антисемитская, потому что она критически трактует некий спор в ортодоксальном сообществе. Слышать такое просто поразительно, а защититься от таких претензий нелегко», — сообщает Эллис. Она стоит на своем: «Я оставляю за собой право писать все, что захочу». На вопрос: «А что, героиню пьесы “Как встречаться с феминисткой” обязательно было делать еврейкой?» Эллис ответила: «А почему нет?» Она вздыхает: «По‑моему, на этот вопрос невозможно ответить, да к тому же он нелепый».
Могут ли еврейские драматурги обрести предшественника в лице Гарольда Пинтера? Часто казалось, что самый восхваляемый еврейский драматург Великобритании говорил о своем наследии робко. Придя в театр в середине ХХ века, в обстановке, омраченной проблемами иммиграции и гонений, не чувствовал ли он необходимость маскировать непохожесть? «Пинтер так и не создал ни одного образа еврейки в моем понимании», — говорит Паскаль. В первых черновых вариантах пьесы «Возвращение домой» изображена еврейская семья, сомнений в этом нет, добавляет она: «Упоминается о бар мицвах и рубленой печенке, но он все это вымарывает — точнее, перекрашивает».
Можем ли мы теперь, спустя десять лет после смерти Пинтера, считать его еврейским писателем и хвалить именно за это? «Еврейство сформировало очень многое в его творчестве и его текстах, — уверяет Оберман, только что отыгравшая “сезон Пинтера” в Вест‑Энде. — После Холокоста каждый еврей в нашей стране должен был чувствовать — “еще немножко, и нас будут называть паршивыми жидами, снова прогонят взашей”. Именно это ощущение, что тебе нужно во что бы то ни стало вписаться в общество и тем не менее суждено остаться в нем чужаком, — думаю, именно это дарует им такое мощное звучание».
Голос самой Оберман зазвучал еще мощнее после того, как она сыграла главную роль в постановке «Скрипача на крыше» (2017) — мюзикла, давно уже занимающего видное место в самоопределении диаспоры. Оберман разузнала биографию своих прадеда и прабабки, изгнанных из Белоруссии за социалистические убеждения. Усилия вызволить мюзикл из спертой атмосферы хеймиш
уюта открыли ей глаза на еврейскую традицию не только в исполнительском искусстве, но и в политической активности.
«“Скрипач…” в Чичестере стал поворотным моментом: после него я признала свою культуру, признала, кто я, — сказала она. — Мы изо всех сил старались сделать это спектаклем про всех иммигрантов, но также рассказать, что происходит, когда эту живую, яркую еврейскую общину раздирают на части и она рассеивается по всей планете. И теперь, когда Лейбористская партия повернулась спиной к своим еврейским членам, самое время напомнить, что большинство британских евреев приехали из штетлов с колоссальной социалистической и коммунистической предысторией».
Исторические изыскания также укрепили Оберман в неприятии антисемитизма Лейбористской партии Корбина: «Традиции, на которых росли мои родители в Ист‑Энде, во многом были частью лейбористской традиции. Я люблю Лейбористскую партию, но я стала замечать, что идеология меняется, и меня это всерьез встревожило». Оберман взялась давать отпор в соцсетях недавно воскрешенным грязным нападкам; сейчас она и телеведущая Рейчел Райли выясняют, каким образом можно привлечь к суду чуть ли не 70 пользователей Твиттера за целенаправленные оскорбления. Она также работает над образом Шейлока в версии «Венецианского купца», где все роли играют женщины, а действие перенесено в лондонский Ист‑Энд 1930‑х годов.
Такая общественная активность, уверяет Оберман, способствует тому, что этническая принадлежность становится все более заметной в профессии. «Один человек из числа моих друзей, человек с громким именем, — рассказала она мне, — говорит: “Не хочу подставляться. Мне всегда дают роли евреев, и я не хочу, чтобы это повредило моим кастингам”». Она допивает бульон: «Я волновалась, но если ты в ладу с собой и высказываешься искренне, театральный мир тебя уважает. А вот неискренность не в чести». 
Оригинальная публикация: ‘We’ve been ashamed of our voice’: the secret history of UK Jewish theatre