Книжный разговор

Мой взгляд на роман «Избранник» Хаима Потока

Носон Вершубский 2 июля 2023
Поделиться

 

Хаим Поток
Избранник
М.: Книжники, Текст, 2013. — 320 с. 

Поначалу меня отпугнули изображенные на обложке бейсбольные атрибуты: бита в руках пейсатого подростка и огромный мяч, запущенный читателю прямо в глаз. Бейсбол — игра, в которой я ничего не понимаю и которая является одним из американских символов. При чем тут еврейство?

Когда же я преодолел первые несколько страниц, то буквально влюбился в этот текст. Мяч достиг цели. Я был сражен наповал.

Да, в первой главе много бейсбола, и через это надо продраться. Он нужен автору для завязки. А дальше роман захватывает, слезы и сопереживание вызывают все герои, даже второстепенные.

Во‑первых, он мастерски написан: прекрасные диалоги, яркие описания внешности, характеров, мест, размышлений и переживаний персонажей с включением тем и подтем (мне были особенно интересны тема говорения vs молчания как разных способов коммуникации, тема зрения и слепоты, цветного и черно‑белого).

Во‑вторых, в книге поднимаются вопросы, актуальные как в двадцатом, так и в двадцать первом веке: еврейство modern orthodox и ultra orthodox, традиция и свобода, хасидизм и его критика, сионизм и антисионизм,
место еврея в мире и в обществе.

Наконец, вечная тема отцов и детей, разрыва между поколениями также занимает в романе значительное место.

События в Европе и на Святой земле врываются в жизнь мальчиков и их родителей. Высадка американцев в Нормандии, победа над нацизмом, шок от известий о гибели миллионов евреев, бурление страстей вокруг создания Израиля — все это не просто исторический фон, а вихрь времени, оказывающий влияние на юношей и их взаимоотношения.

Главное, что при этом откликается во мне, — релевантность воссоздаваемой автором реальности моему личному опыту. Мир американского еврейства — как в его ультрахасидском формате, так и в модерновом, мой любимый Вильямсбург… Оказывается, он и до войны был таким идишеговорящим и наполовину хасидским (я‑то его застал в 1980‑х уже полностью хасидским).

И я страшно завидую главным героям. Мне и не снилось столько отцовской поддержки, сколько было у них. Реувен (а не Рувим, как в переводе Визеля) все, что с ним происходит, обсуждает со своим отцом. Тот его понимает, поддерживает, говорит с ним на любые темы, находит, несмотря на занятость и нездоровье, время и силы для этого общения. Он осознает, как важно для подростка отцовское одобрение. Гордость за сына и дружеское участие в нем бьют через край.

Но и Данни, второй подросток, получает от своего папы — хасидского ребе — огромную порцию родительского участия. Оно проявляется разными, порой нестандартными способами. Например, отец допускает в своих дрошах — выступлениях перед общиной — умышленные ошибки, давая сыну возможность исправить их и таким образом блеснуть эрудицией. И хотя напрямую отец разговаривает с сыном только во время их совместного ежедневного изучения Талмуда и только на темы учебы (а разговор с другом сына Реувеном в присутствии Данни использует для своеобразного обхода своего «обета молчания»), для отца все, что происходит с сыном, чрезвычайно важно. В конце концов мы видим, насколько он уважает его выбор.

Эта история трогательной дружбы двух очень разных юношей (разных по характеру, происхождению и жизненным планам) ностальгически перекликается с теми романами, которыми мы зачитывались в детстве: «Принц и нищий», «Приключения Тома Сойера», «Два капитана»…

А дружба развивается к тому же на фоне увлеченного изучения Талмуда, что приподнимает для читателя завесу тайны над подобной учебой. Кроме того, оба юноши заняты постижением и светских дисциплин — математической логики, психологии.

Образ Данни — отсылка к фигуре Соломона Маймона, немецкого философа еврейского происхождения, самоучки, полиглота, обладателя феноменальных способностей. Учитывая тот факт, что докторская диссертация Хаима Потока — это исследование о Соломоне Маймоне, связь кажется очевидной.

Хаим Поток. Филадельфия. 1986.

Подкупает то, что в персонажах нет никакой еврейской виктимности. Герои живут полной жизнью по Торе в рамках американского общества и в гармонии с собой. Ни в спорте, ни в больнице, ни в университете соблюдение заповедей, следование хасидским традициям, непохожесть подростков на нееврейских сверстников им не в тягость. Их еврейство — не
обуза, а предмет гордости, оно живет в них естественно. Реувен не стесняется молиться в больнице, накладывая тфилин, обсуждает вопросы веры и верности традициям со своим нееврейским окружением, проявляет эмпатию и к покалеченному боксеру, и к пострадавшему в автодорожной аварии мальчику…

Эта здоровая, жизнеутверждающая, позитивная интонация выгодно отличает книгу Хаима Потока от множества других еврейских романов.

Студент ешивы в Вильямсбурге. Фото: Леонард Фрид. 1954

Маленькая ложка дегтя: самый лучший переводчик — тот, кто разбирается в теме. В текстах Потока много еврейских терминов, как бытовых, так и учебных, талмудических, хасидских. Перевести их так, чтобы сохранить исходный смысл и не запутать читателя, непросто. Обидно, когда переводчик путает «Тосфос» (комментарий к тексту Талмуда, напечатанный сбоку от основного текста) и «Тосефту» — дополнение к Мишне. Тем более, если это важно для понимания нюансов сюжета. Или когда говорится, что у героя видны «бахромки», а оказывается, что это не бахрома талес котн, а цицис (цицит).

Светлая книга о сложной и прекрасной юности.

Книгу Хаима Потока «Избранник» можно приобрести на сайте издательства «Книжники» с доставкой по Израилю и  другим странам 

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Конструируя хасидский мир

«Хаим Поток знал любавичских лидеров, — вспоминал режиссер фильма, — и, в отличие от других хасидских общин, которые слышали о книге и потенциальном фильме и не одобряли то и другое, любавичские хасиды под руководством ребе Менахема‑Мендла Шнеерсона были открыты для нас». Хасидская среда воссоздана с такой нежностью, что становится понятно: конструируя ее, режиссер, происходивший «из совершенно другого еврейского мира», этот новый для него мир присвоил, сделал своим.

Еврейская культура и интеллектуалы

В этой книге идишская литература представлена под эгидой, если так можно выразиться, братства интеллектуалов самого высочайшего калибра. Критики, изучив идишскую литературу, признали ее кошерной. Такое ощущение, будто два мира, олицетворяемые Элиэзером Гринбергом и Ирвингом Хау, — два мира, которые несколько лет неторопливо флиртовали друг с другом, — теперь наконец‑то соединили руки в знак признания своего родства. Университет и ешива, большой город и штетл сошлись, чтобы постичь мудрость друг друга, и обнаружили, что могут найти общий язык, удобный им обоим, — английский язык.