Люди пограничья
ДАВИД МАРКИШ
Только три часа полета: сборник рассказов
М.: Книжники, 2023. — 320 с.
«Давид, а ты вообще кто: русский или израильский писатель?» — спрашивала автора этой книги Татьяна Бек в разговоре с ним, опубликованном в «Дружбе народов» 18 лет назад . Парадоксальное устройство биографии Маркиша давало для такого вопроса и сопутствующего ему удивления все основания.
Родившийся в 1938 году в Москве, Маркиш живет в Израиле уже больше полувека, репатриировался в 1972‑м. Он воевал за Израиль — служил в боевых частях израильской армии во время войны Судного дня. Но на иврит (как и на другие языки) его переводят. При этом очень ценят: только израильских литературных премий по состоянию на 2017-го у него было семь, нельзя исключать, что теперь еще больше. А пишет он все это время по‑русски.
«…у меня есть все же внутреннее ощущение, — говорил он Татьяне Бек, — что в России меня читают. Здесь — полтора процента <…> Я наверняка экзотичен для израильских евреев» .
Тут надо сделать отступление, — возможно, не такое уж необходимое для понимания вошедших в книгу рассказов, но абсолютно насущное для понимания личности и мировосприятия автора.
Родился он в семье «патриарха новой еврейской поэзии», писавшего на идише Переца Маркиша, который был арестован в 1949‑м вместе с другими членами президиума Еврейского антифашистского комитета и спустя три года расстрелян. Давида, его мать Эстер, брата Симона (1931–2003, которому предстояло стать филологом‑полиглотом, переводчиком античной литературы, пионером транскультурных исследований в области русско‑еврейской литературы), сестру Ольгу (1929–2012, ставшую скульптором‑керамистом) и вырастившую их няню («она знала русский язык так, что просто диву можно было даваться», вспоминал Давид) выслали в Казахстан на десять лет как «членов семьи изменника родины».
В Кзыл‑Орде, 15‑летним, Давид начал писать стихи. И тогда же задумал уехать. «Что это такое — свобода, я почувствовал впервые в жизни в условиях несвободы, в ссылке. И дальше всегда хотел быть свободным евреем в свободной стране <…> И вот я уже в ссылке абсолютно точно понял, что потрачу жизнь на то, чтобы из России уехать сюда. Не потому что там было плохо. Потому что здесь, в Израиле, было хорошо» .
Сквозная тема всех, без исключения, рассказов, составивших новую книгу, — характеры и судьбы уехавших отсюда туда, но ни в одном из случаев не отделившихся вполне от своего прежнего, здешнего опыта. Людей со сложной корневой системой, с двойной, сквозящей, проблематичной идентичностью. В том числе речь и о пограничных исторических состояниях — еще совсем недавнего разлома времен, с его осколками внутри себя: как герои рассказа «Убить Марко Поло» в своих 1990‑х, как относительно свежий израильтянин Наум («Удар счастья»), сквозь не‑совсем‑свою Хайфу которого просвечивают материнская Одесса и выцветшие семейные воспоминания о старом доме в его родном Киеве, на Подоле, где семья жила до переезда в Израиль…
Все его герои таковы, даже самые «простые», — хотя где вы видали вообще простых людей?.. Это жители нескольких реальностей в их взаимоналожении, не принадлежащие вполне ни одной из них: ни новой израильской, ни прежней (пост)советской, — и неотменимо принадлежащие им обеим.
«А у тебя вообще есть вещи об Израиле впрямую?» — спрашивала Маркиша Татьяна Бек в другом разговоре. И ответ оказывался не вполне типичен: «Я такой задачи себе не ставлю. Меня интересует проблема возвращения, проблема обретения корней здесь».
О возвращении Маркиш говорит настойчиво. Притом гонит его героев к возвращению некая глубокая сила, не всегда понятная им самим («Почему неполная семья бросила якорь в Хайфе, — размышляет выросший в Израиле киевский уроженец Наум Кацман, — которая, по словам мамы, была похожа на Одессу, как свинья на коня, дать ответ было затруднительно; бросила, и все»). Но можно заметить, что такое возвращение никогда не бывает «полным».
Даже спустя десятилетия после переселения в Израиль Маркиша не отпускает тема незавершаемого перехода и незаросшего, незарастающего разрыва (независимо от того, хорошо ли было «здесь», лучше ли стало «там»). И он интересно его видит. Этот разрыв сам по себе не трагедия (во всяком случае не более трагедия, чем жизнь как таковая, — а она у Маркиша, да, неизбежно трагична). Это не повод для ностальгии, даже не неудобство, вообще не то, что следует преодолеть. Это просто такое внутреннее устройство. Двойная оптика.
Кстати, это не совсем и не только рефлексия еврейства: в рассказах есть герои, которые этнически, а также лингвистически и религиозно не евреи. Просто некие обстоятельства, включая личный выбор, заносят их в Израиль и делают частью его судьбы.
Так случилось с литовкой Рут из одноименного рассказа, с уроженцем Орла Тимофеем, который отнес свое «чудесное спасение на счет еврейского Б‑га и с душевным подъемом принял иудаизм»; так, возможно, случится с русским Витькой Ереминым, живущим пока на берегах Иссык‑Куля, но по всем приметам задумавшим переселиться в еврейскую страну: «Есть у него уже и девушка на примете, вдова средних лет по фамилии Коган, с двумя детишками — девочкой и мальчиком». Здесь даже не все происходит в Израиле: место действия рассказа «Убить Марко Поло» — постсоветский Кыргызстан, «Удара счастья» — постсоветский же Киев. И ситуация перехода и неполнопринадлежности воспроизводится неукоснительно, во всей полноте.
Пограничье — место собственного многолетнего обитания автора, структура его личности. Хотя не следует думать, что эта тема занимает все писательское внимание Маркиша. Он написал очень много книг, и далеко не только о русско‑израильском пограничье. (Вопрос, граничит ли Израиль с Россией и с пространствами, некогда ей принадлежавшими, кажется решенным: разумеется, да, и граница эта проходит через каждого из репатриантов, воплощается в них и постоянно каждым из них в обе стороны пересекается.)
Все свои истории, со множеством примет наших дней, вплоть до коронавируса, Маркиш рассказывает отстраненно‑эпически, как сказки, как что‑то, случившееся настолько давно, что оно уже приобщилось вечности, вошло в набор архетипов. Он не повышает тона. И почти в каждом рассказе это выглядит увязанным с присутствием смерти — создательницы дистанций. Исключение — рассказ «Петрович». Там присутствует сам Б‑г, и мы — ушами героя — слышим Его голос.
Граница, пересечение которой так занимает автора, не только та, что разделяет народы, страны и культуры. Есть и поважнее. И суть ее связана с более важной и глубокой темой. Это граница между жизнью и смертью, переходная область между ними. В составивших сборник рассказах эта область пересекается постоянно: увы, лишь в одну сторону.
Смерть здесь повсюду: в полнокровном, насыщенном яркой жизнью Израиле — особенно (в трех рассказах книги людей губят арабские теракты; в одном из них, «На холме», еврей и араб бросаются с ножами друг на друга). Но смерть способна настигнуть героя и вдали от Израиля — в прекрасном довоенном Киеве, полном самоценной и драгоценной жизни ничуть не менее Иерусалима.
А неустранимая граница между русским и еврейским мирами — не только ли ее иносказание? По крайней мере, один из ее обликов.
Сборник рассказов Давида Маркиша «Только три часа полета» можно приобрести на сайте издательства «Книжники» в Израиле и других странах
Как геморе-нигн спас жизнь
Cон об исчезнувшем Иерусалиме
