Лев Рубинштейн: «Еврей в России больше чем еврей»

Беседу ведет Ирина Мак 5 декабря 2014
Поделиться

В экспозиции Еврейского музея и центра толерантности открылся новый, 12‑й павильон — «От перестройки до наших дней». Его осмотр предлагается начать c фильма, в котором запечатлены и бесславный развал СССР, и Горбачев, и путчи. События на экране комментируют очевидцы, среди которых главный редактор «Эха Москвы» Алексей Венедиктов, рок‑музыкант Андрей Макаревич, этнограф и общественный деятель Михаил Членов, предприниматель Виктор Вексельберг, телеведущий Николай Сванидзе… И поэт Лев Рубинштейн, который теперь уже по просьбе «Лехаима» еще раз вспоминает об этой эпохе.

Ирина Мак Если говорить о еврейской жизни в конце 1980‑х и позже, что вы вспоминаете прежде всего?

Лев Рубинштейн Я вспоминаю музей, где мы с вами находимся, потому что, видимо, я такой плохой еврей, который специфической еврейской жизнью‑то никогда и не жил. Я из тех, кто чаще всего вспоминал о своем еврейском происхождении, когда ему о том напоминали.

ИМ Жизнь нам постоянно напоминала.

ЛР Это правда, и надо сказать, что, немножко уйдя из сферы государственной, ксенофобия плавно перетекла в сферу общественную.

ИМ Как только появилась общественная жизнь.

ЛР Ее же раньше не было, а тут она появилась. Я очень хорошо помню это время, конец 1980‑х — начало 1990‑х. Мы тогда жили в центре, и как сейчас в каком‑нибудь Фейсбуке, кучками собирались люди и что‑то обсуждали. Среди них был силен националистический элемент — тогда это называлось обществом «Память». Эти люди открыто высказывали откровенно нацистские взгляды.

ИМ И никто им не мешал.

ЛР Особенно никто. Это было то же самое, что я слышал в детстве во дворе, только высказанное более, ну что ли, наукообразно.

ИМ А во дворе слышали часто?

ЛР О том, что я еврей, я узнал не от родителей, а именно во дворе. Было мне лет шесть‑семь. Я жил то у одной бабушки, то у другой. Одна жила у Никитских ворот, другая за городом, в районе Мытищ. Есть такие станции — Тайнинская, Перловская… К слову сказать, места эти, особенно Перловка, были сильно еврейскими. И за городом антисемитизма было больше, чем в центре Москвы, — рядом находились бараки. Там все знали, кто мои родители, знали фамилию, слышали, как говорила с акцентом бабушка, мамина мама, у которой русский язык был не родным.

ИМ В конце 1980‑х евреев стали выпускать из Союза. В фильме, который открывает новый фрагмент музейной экспозиции, вы говорите: «Это было время невероятной социальной скуки». Но ведь это сказано о других временах, которые предшествовали перестройке?

ЛР Конечно, я‑то рассказывал больше о советских временах, о 1970‑х — начале 1980‑х. 

ИМ И кадры страшных слезных прощаний, похоронных.

ЛР Понятно, что любое прощание надолго было трагедией — семьи расставались, налаженный быт рушился. Я помню, как уезжал мой старший брат — правда, не в Израиль, а в Нью‑Йорк, уже в начале 1990‑х. Сначала его сын уехал, мой племянник, — полетел в гости к родственникам и остался. Брат поехал к нему — без особого рвения, и тоже все плакали. Но уже иначе. А отъезды 1970‑х годов — это были абсолютные поминки. Для меня с 1975‑го и где‑то до 1981‑го были сплошные проводы. И за каждым столом шли эти разговоры, ехать — не ехать. К сожалению, они сейчас возвращаются.

ИМ А конец 1980‑х, несмотря на то что Союз еще существовал, в моих воспоминаниях остался как постсоветское время.

ЛР Да, это была уже не тоталитарная эпоха. Вы понимаете, в конце 1970‑х массово уезжали люди моего круга. А позже уезжали другие, и это была другая эмиграция. Назовем ее вежливо экономической. Люди боялись, что здесь начнется разруха и голод, и ехали за лучшей жизнью. Я их ни в коем случае не осуждаю, но мои друзья уезжали по другим причинам. И по тем же причинам в конце 1980‑х возвращались — появилась свобода, возник новый вектор…

ИМ Который давал надежду. И во многом эти люди стали определять новую жизнь — как минимум, в прессе, потому что они имели опыт свободной западной жизни.

ЛР Не только в прессе, но, кажется, и в бизнесе.

ИМ Если же говорить о евреях в эти годы, то не просто исчез государственный антисемитизм — еврейской жизни был создан режим наибольшего благоприятствования. И меня поражало, как быстро в привычной еврейской роли оказались другие. Католики, например. Грузины в какой‑то момент.

ЛР Потом условными «евреями» стали гомосексуалы. Более того, когда здесь имели место всплески антимиграционных волнений, я как еврей испытывал стыд: нас не трогают, а бьют других. У населения скопилось огромное количество ищущей выхода и применения ксенофобии. Она меняет только объекты, она никуда не исчезает. А евреи во все времена были для ксенофобов очень удобным и лакомым объектом: понятно, что евреи другие, но непонятно чем. Те, кто ходит в мечеть, или чернокожие — их не надо разоблачать, они очевидно другие. А евреи вроде бы похожи, говорят на том же языке, часто даже лучше, одеваются так же. И возникает неиссякаемое желание в ком‑то разоблачить еврея.

ИМ Сейчас, мне кажется, разоблачают уже не евреев.

ЛР Но я не исключаю, что в любой момент это коснется нас. Вообще, в нашей стране, мне думается, понятие «еврей» не столько этническое, сколько социально‑культурное. В России евреи, широко говоря, — это всегда те, кто не слишком вписывается в общественно‑политический мейнстрим.

ИМ Я помню, говорили: «Ну ты прямо как еврей!»

ЛР Да, это был синоним русофоба.

ИМ И, например, когда православие еще не стало в России государствообразующей религией, пока православные были гонимыми…

ЛР Многие евреи тогда принимали православие, кстати.

ИМ Это правда, но я о другом: многие евреи тогда поддерживали православных как гонимых, требовали свободы вероисповедания, выказывали солидарность.

ЛР И объединялись в общей борьбе. Еврей в России больше чем еврей.

ИМ Вы хорошо представляете себе, что значит быть евреем здесь и сейчас. Чего, по‑вашему, не хватает в новом разделе музейной экспозиции, когда мы говорим о современности?

ЛР Мне не хватает определенности. Тут есть некий элемент сервильности, который очень понятен, потому что власти действительно помогают и музею, и общине. Было бы хорошо, даже если бы просто не мешали, однако — помогают. Но вот что надо все время кого‑то благодарить за то, что нет нового «дела врачей», — эта интонация, увы, присутствует и в фильме. Спасибо партии и правительству за то, что еврей может вслух сказать, что он еврей. Какое счастье!

ИМ Фильм напомнил эпизод, который меня в свое время потряс: путч 1991 года и трое погибших. Неловко признаваться, но я тогда подумала: как будто специально — русский, татарин и еврей.

ЛР Да, такой срез Москвы. Как в пропагандистском фильме про дружбу народов. Это, я помню, всех очень впечатлило.

ИМ А потом на евреев повесили обвинения в перестройке. И я сразу вспомнила, как евреев пытались сделать виновными в революции.

ЛР Евреев в свое время обвиняли и в революции, и в контрреволюции. И я даже знаю, в чем нас обвинят, когда речь зайдет о нынешних временах. Что евреи поссорили русский и украинский народы. Но и это мы переживем.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Как используется искусственный интеллект для идентификации лиц на фотографиях времен Холокоста

Авраам Суцкевер, один из величайших идишских поэтов 20 века, был опознан на групповой фотографии вместе с другими виленскими интеллектуалами. Во время войны немцы направили Суцкевера в так называемую «Бумажную бригаду» гетто — группу молодых интеллектуалов, которым поручено было собирать оригинальные сочинения известных евреев. Они должны были быть выставлены в музее, посвященном вымершей еврейской расе… Фотография Суцкевера в окружении молодых интеллектуалов Вильны могла быть предана забвению, если бы не N2N.

The Washington Post: Массовое убийство в Москве свидетельствует об амбициях и смертоносной мощи наследников ИГИЛ

Во многих частях земного шара набирает силу созвездие региональных филиалов «Исламского государства» (запрещена в РФ), подпитываемое сочетанием традиционных и новых обид, включающих войну в секторе Газа. Ни «Исламское государство», ни ИГИЛ-Х не связали российские атаки с продолжающимися боевыми действиями в секторе Газа. Но гибель палестинских мусульман во время ответной кампании Израиля против ХАМАСа широко освещалась в социальных сетях как фактор для новых волн террористических атак, в том числе против западных стран.

The New York Times: Он выпустил 95 номеров журнала, скрываясь на чердаке от нацистов

В каждом выпуске были оригинальные иллюстрации, стихи, песни; мишенью его сатиры становились нацисты и нидерландские коллаборационисты. На немецком и голландском языках Блох высмеивал нацистскую пропаганду, откликался на новости с фронтов и высказывал личное мнение о тяготах военного времени.