В сентябре исполнилось 150 лет со дня рождения великого русского писателя. «Лехаим» публикует воспоминания Евсея Аспиза о встречах с Александром Куприным.

Разумеется, я не очевидец событий, происходивших век назад, но знаю о них с детства из рассказов моего отца и его воспоминаний, частично опубликованных в периодических изданиях. Мне кажется, что они могут представлять интерес, поскольку связаны с писателем Александром Ивановичем Куприным.

Мой отец Евсей Маркович Аспиз родился в 1877 году в Гомеле. Он посещал хедер, потом городское училище и окончил Могилевскую фельдшерскую школу. Мечтая стать врачом, поехал в Киев. За участие в студенческих демонстрациях он был арестован, короткое время провел в тюрьме, где заразился туберкулезом. По рекомендации врачей он в 1900 году жил в Крыму, где в Балаклаве двадцать два года работал фельдшером.

В курортное время в Балаклаву (тогда самостоятельный город, теперь район Севастополя) приезжало много студентов, учителей, артистов, литераторов. В 1904 году там появился А. И. Куприн. Тогда он производил впечатление мрачного, замкнутого человека. Он много работал над окончанием повести «Поединок» и корректурой других произведений. Совершенно иначе он выглядел, когда приехал туда на следующий год. От угрюмости не осталось и следа. Это был веселый, жизнерадостный, общительный собеседник. Он сблизился с местным рыбацким населением, сдружился с рыбацкими атаманами, которые славились отвагой, удачливостью, гульбой. Этот приезд Куприна стал сенсацией – приехал автор недавно вышедшей в издательстве «Знание» повести «Поединок», пожалуй самого нашумевшего произведения русской художественной прозы 1905 года. Оно появилось после позорного поражения русской армии в войне с Японией. В «Поединке» как бы содержался ответ на вопрос, почему эта армия оказалась несостоятельной в условиях войны.

Заведующая местной библиотекой-читальней Е. Д. Левенсон (находящаяся под надзором полиции после заключения и ссылки за участие в покушении на Александра II) завела альбом, чтобы приезжавшие деятели литературы и искусства оставляли в нем свои впечатления. Первую запись она предложила сделать Куприну. Он написал четверостишие:

Что за странная пора!

Что за век теперь такой!

То вопили мы «ура»,

А теперь кричим: «долой».

Датировано оно сентябрем 1905 года. А в ноябре вспыхнуло восстание на крейсере «Очаков» под руководством лейтенанта П. П. Шмидта. Оно длилось с 11 по 15 ноября. Все эти дни Куприн ежедневно приезжал в Севастополь. Он стал свидетелем трагического финала восстания. На его глазах орудия севастопольской крепости обстреляли «Очаков». На корабле вспыхнул пожар. Куприн видел, как расстреливали и докалывали штыками матросов, пытавшихся спастись с горевшего судна. Некоторым удалось достичь берега и спастись. В их спасении огромную роль сыграл Куприн.

Е. М. Аспиз в то время жил на квартире Левенсон. Он вспоминал: «Часов в девять вечера неожиданно появилось 8–10 матросов, двое из них были легко ранены. Не успели мы их усадить, как послышались шаги на лестнице. Первая мысль была – “Полиция!” Все встревожились, матросы перешли в заднюю комнату, а мы вышли навстречу. Оказалось, это был Куприн, которого мы не видали уже несколько дней. Он только что приехал на извозчике из Севастополя и, не заезжая домой, явился к нам, чтобы поделиться впечатлениями. Он был страшно взволнован.

– Мерзавцы! – говорил он, буквально захлебываясь от гнева. – Они стреляли в безоружных людей, в корабль, который им не отвечал на выстрелы. Они стреляли в спасательные лодки.

Мы сообщили, что у нас находятся спасшиеся матросы, и повели его к ним. Он жал матросам руки, говорил что-то ободряющее, значительное, сердечное. Матросы, узнав, что он выехал из города после них, засыпали его вопросами о дальнейших событиях: главное, они беспокоились о судьбе Шмидта.

Хорошо помню слова Куприна, когда мы вышли с ним в другую комнату:

– Какие люди! – говорил он с удивлением и восхищением. – Над нами витает смерть, а они думают о судьбе Шмидта!

Между тем было необходимо что-то предпринять. Оставить наших гостей на квартире бывшей политкаторжанки было более чем рискованно.

В шести-семи километрах от Балаклавы была расположена татарская деревушка Чоргун. Там жили композитор и публицист П. И. Бларамберг и его родственник А. К. Врангель… Было известно сочувствие Куприна революционной интеллигенции, он поддерживал знакомство с политическими ссыльными, брал репетиторами для своих детей бывших в ссылке студентов, ходили слухи, что он прятал у себя нелегальную литературу. Куприн вызвался поехать к ним и попытаться спрятать у них наших матросов. Знаком он с ними не был, но надеялся на свое имя, на свое умение влиять на людей…

Куприн вернулся с положительным ответом: Бларамберг и Врангель согласились принять к себе матросов. Матросы должны были явиться в Чоргун как ищущие работу по перекопке виноградника.

Надо было их немедленно туда переправить, и за это также взялся Куприн. Трудность состояла в том, что по дороге в Чоргун надо было пройти мимо полицейского участка… Куприн боялся, как бы оттуда не опознали переодетых матросов, опытный глаз легко мог заметить, что это типичные матросские лица.

Куприн предложил план: я должен был пойти вперед, как бы прогуливаясь, и таким образом показать путь матросам. Сам он пошел «занимать» полицейских, отвлекая их внимание. Так все и было проведено. Проходя мимо участка, я слышал голос Александра Ивановича и хохот городовых, которым он что-то рассказывал и выкидывал разные штуки, притворившись пьяным.

Слева направо: Ф. Д. Батюшков, А. И. Куприн, Е. М. Аспиз (1906) Фото М. К. Куприной-Иорданской

План удался. Через несколько минут вся группа вышла на Ялтинское шоссе, и к ней присоединился Куприн. Я вернулся домой, а Куприн повел их степью в Чоргун и благополучно доставил в условное место.

Как я потом узнал, матросы прожили там дней 10–12, работали вместе с другими рабочими, а потом постепенно разъехались. Дальнейшая судьба их мне не известна, но в Чоргуне никто арестован не был.

Честь спасения этих матросов-очаковцев принадлежит исключительно Куприну. Только его находчивость и смелость могли изобрести и осуществить этот план».

В газете «Крымский вестник» (1905, № 269) появилось сообщение о событиях в Севастополе в ночь на 15 ноября, лживо отражающее их. Куприн сразу отправил в петербургскую газету «Новая жизнь» очерк, опровергавший это сообщение. Он был опубликован 1 декабря 1905 года в отделе корреспонденции из провинции под заголовком «События в Севастополе», с подзаголовком «Ночь 15 ноября». Когда эта публикация дошла до Севастополя, на нее незамедлительно последовала реакция – командующий черноморским флотом вице-адмирал Г. П. Чухнин отдал приказ 7 декабря о высылке в 24 часа писателя из Севастопольского градоначальства. На следующий день Куприну была вручена повестка о привлечении его к уголовной ответственности за корреспонденцию, которая «от начала и до конца направлена к несправедливому опорочению должностного лица».

В газете «Русское слово» от 27 января 1906 года появилась телеграмма: «Балаклава. Администрация потребовала удаления заведующей городской библиотекой Левенсон и городского фельдшера Аспиза». На ходатайство городского головы оставить их ввиду того, что они незаменимы, последовал ответ: «Если не удалять, вышлю голову». Через какое-то время они были восстановлены в своих должностях.

А. И. Куприн, узнав об увольнении Евсея Марковича, пригласил его приехать в имение «Даниловское» Устюженского уезда, где он тогда жил с литератором Ф. Д. Батюшковым (это было имение его дяди – известного поэта К. Н. Батюшкова). О своем пребывании там зимой 1906 года Е.М.Аспиз написал «С А. И. Куприным в Даниловском» («Литературная Вологда», 1959, № 5).

Воспоминания отца о событиях того времени напечатаны в альманахе «Крым» (1959, № 23). Издававшаяся в Париже газета «Русские новости» откликнулась на эту публикацию статьей «Новое о Куприне» (1960, 26 апреля).

Куприн был глубоко потрясен всем увиденным и пережитым в Севастополе в 1905 году, что, конечно, нашло отражение в его произведениях.

Еще до вынужденного отъезда из Балаклавы Куприн написал рассказ «Сны» (газета «Одесские новости», 25 декабря 1905 г.). Страшные, повторяющиеся мучительные сны сменяются обнадеживающими: «Я верю, кончается сон, и идет пробуждение…»

В рассказе «Гусеница», впервые напечатанном в журнале «Огонек» (1918, № 2), описано спасение матросов-очаковцев, причем некоторые лица выведены под их настоящими именами. В рассказе «Светлана», опубликованном в газете «Возрождение» (1934, 6 мая), говорится о выдворении писателя из Севастополя.

Над циклом рассказов, впоследствии объединенных Куприным под общим названием «Листригоны», он работал пять лет (1907–1911). В разных газетах и журналах печатались отдельные рассказы цикла. Слово «листригоны» заимствовано из поэмы Гомера «Одиссея», где говорится об узкогорлой черноморской бухте, в которой Одиссей увидел кровожадных листригонов. Герои рассказов – реальные люди с их подлинными именами. Вот строки из рассказа «Макрель»: «Однажды… разносится, как молния, слух: – Рыба пошла, рыба идет!.. – Все артели уходят на своих баркасах в море. Остальные жители поголовно на берегу: старики, женщины, дети… и аптекарь, занятой человек, прибежавший впопыхах на минутку, и добродушный фельдшер Евсей Маркович, и оба местных доктора».

Таким образом, Куприн увековечил имя моего отца. В книге Л. Рудневой «Последние листригоны» (М., «Детская литература», 1983) одна из глав называется «Аспиз».

Дружеская связь отца с Куприным сохранилась на всю жизнь. Аспиз неоднократно гостил у него в Петербурге, ездил к нему в Одессу. Через много лет после их знакомства в Балаклаве Куприн писал ему: «Я Вас люблю по-прежнему». Жена Куприна в письме Евсею Марковичу писала (31.07.1973), что Александр Иванович «Вас в эмиграции часто и нежно вспоминал».

Следует сказать о судьбе альбома, в котором первую запись сделал Куприн. До кончины Е. Д. Левенсон в 1917 году он находился в балаклавской библиотеке, а потом хранился у отца, пока он не сдал его в Отдел рукописей Российской библиотеки (об этом в «Записках отдела рукописей государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина», 1959, вып. 21). Я написала книгу «Балаклавский альбом» (М.: ПАИМС, 2000), где приведены все записи в нем и сказано о каждом их авторе.

В 1922 году Е. М. Аспиз по профсоюзному набору становится студентом Медицинского факультета 2-го Московского университета. Поскольку в Балаклаве он формально был фельдшером, а по существу выполнял работу врача, то за три года он успешно закончил университет и стал специалистом по туберкулезу. Вплоть до Великой Отечественной войны к нему постоянно приезжали в Москву из Балаклавы его бывшие пациенты, их дети и внуки, считая, что только он может их вылечить.

В краеведческом музее Балаклавы Е. М. Аспизу уделено значительное место. О нем говорится и в постоянной экспозиции «Музея героической обороны Севастополя». Его чтут и как замечательного фельдшера – диагноста и врачевателя, – и как друга А. И. Куприна, с которым он участвовал в событиях столетней давности.

Отец (скончавшийся в 1968 году) часто рассказывал о встрече XX века, на который он и его друзья возлагали надежды. Вот и мы, отметив наступление нового, двадцать первого, века и нового тысячелетия, смотрим в наше будущее с оптимизмом.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», №218)