В Польше в мае прошли президентские выборы, результаты которых удивили или даже ошеломили многих, пожалуй, слишком многих, особенно значительную часть польской интеллигенции (как перед выборами предполагал Адам [footnote text=’Известный в прошлом диссидент и оппозиционер, участник движения «Солидарность», один из лидеров антикоммунистического движения в 1980‑х годах, историк и журналист, а в последние годы — создатель и главный редактор весьма авторитетной «Газеты выборчей». Польский еврей, старшее поколение семьи которого погибло в Холокосте; его называют человеком, от которого «пахнет историей»… Примечательно его отношение к России — он называет себя «антисоветским русофилом». ‘]Михник[/footnote], действующий президент мог бы проиграть только в том случае, если бы он «в пьяном виде за рулем задавил на переходе беременную монахиню»). «Дейли телеграф», комментируя победу на выборах «43‑летнего националиста и евроскептика» Анджея Дуды, цитирует горький прогноз Михника: «Польша — на бархатном пути к диктаторскому режиму»; Лешек Бальцерович, архитектор польских реформ, говорит, что Польша подвергается опасности возвращения дурного режима, в котором действовали политизированные прокуроры и господствовал страх, а все реформы блокировались.

Предварительные социологические опросы прогнозировали совсем иной результат, а штаб действующего президента — либерального, уравновешенного, толерантного Бронислава [footnote text=’Представляет правоцентристскую партию «Гражданская платформа», находящуюся у власти последние восемь лет; ее бывший лидер и премьер‑министр Польши Дональд Туск с августа 2014 года занимает пост председателя Европейского совета. ‘]Коморовского[/footnote] — рассчитывал на уверенную победу уже в первом туре и потому не слишком энергично занимался избирательной [footnote text=’Туск сказал о Коморовском: «Он был очень хорошим президентом, но, возможно, как кандидат он борется не самым эффективным образом. У Бронислава Коморовского, хорошего, умного и прямого человека, всегда были проблемы, когда он должен был бороться за себя лично». ‘]кампанией[/footnote].

Как показало дальнейшее развитие электоральных событий, для такой уверенности не было достаточных оснований. А избирательный штаб Анджея Дуды, человека, которого еще несколько месяцев назад никто не знал, кандидата от консервативной партии «Закон и [footnote text=’Другое название — «Партия братьев Качиньских», один из которых трагически погиб в 2010 году в смоленской авиакатастрофе и — по мнению многих членов этой «патриотической» партии, склонной к конспирологии, — от «руки Москвы». ‘]справедливость[/footnote]», напротив, повел свою кампанию весьма напористо, с популистским размахом, широковещательными обещаниями и предвыборной риторикой, ориентированными на менее образованные, клерикальные слои польского общества, не чуждые ксенофобии. Разумеется, кампания Дуды пользовалась всесторонней поддержкой церковных кругов, католические СМИ и священники использовали свой духовный авторитет, агитируя за этого кандидата. Отчасти, как полагает философ и главный редактор журнала «Знак» Доминика Козловская, это объясняет и то, почему президент Коморовский не рассмат­ривался ими как «наш», хотя среди голосовавших за него были и верующие, и некоторые священники, а может, даже епископы. Сам Дуда всячески демонстрировал свою приверженность католическим ценностям, соответствующую программным документам своей партии (вот характерная цитата: «Учение католического костела, польская традиция и польский патриотизм накрепко соединились друг с другом, создав политическое самосознание народа. В нашей истории костел сыграл и играет специфическую роль, отличную от истории других народов. Она была не только национально‑созидательной и цивилизационной, но и защитной<…> В крайне неблагоприятных обстоятельствах<…> костел был оплотом всего польского, выполнял заместительную функцию для несуществующего суверенного государства»). Реализуя в своей предвыборной кампании известную формулу «поляк — католик», Дуда посещал исторически прославленный монастырь в Ченстохове, участвовал в процессии Тела Господня и даже «спас» упавшую гостию… В комментариях в интернете можно было прочитать: «Наконец‑то настоящий президент, католический», и здесь звучала надежда на то, что впредь политические решения будут согласованы с позицией епископата. Однако, как справедливо отмечает Доминика Козловская, такая «католицизация политики», обращение к известному образу «поляка‑католика» — следствие бесплодных споров о форме новой идентичности, ведущихся в Польше последние четверть века, — отнюдь не то, в чем реально нуждается общество, которому необходимо объединение граждан — как исповедующих христианские ценности, так и тех, чьи убеждения черпаются из иных источников. Политика же не должна быть ни католической, ни светской (если последнюю понимать как отказ от обращения в общественной жизни к этическим системам, вытекающим из религиозных убеждений), а роль епископата — не в формировании законов. Законы же бывают хороши или плохи, но они в принципе не католические.

Уже первый тур преподнес сюрпризы: никто из кандидатов не набрал необходимого процента голосов (явка избирателей составила 48,8%): Анджей Дуда получил 34,5%, Бронислав Коморовский — 33,1%, а самой большой неожиданностью стал тот факт, что не имеющий политического опыта рок‑музыкант Павел Кукиз, человек со средним образованием, олицетворявший недовольство политическими элитами и желание перемен, получил 20,5% (преимущественно это были голоса молодежи, протестующей против истеблишмента и застоя).

Накануне второго тура голосования, 17 мая, во время телевизионных дебатов между двумя вышедшими в финал кандидатами на президентское кресло Анджей Дуда, критикуя Бронислава Коморовского, разыграл «еврейскую карту», чего, по мнению Петра Пажиньского (главного редактора журнала «Мидраш»), не позволял себе ни один серьезный польский политик в течение последних 25 лет.

Одним из ключевых слов в дебатах стало Едвабне, маленький городок в оккупированной немцами северо‑восточной части Польши, где 10 июля 1941 года польские жители под руководством немецких айнзацгрупп и жандармов согнали в сарай и заживо сожгли около 340 своих еврейских соседей (подобные кровавые драмы происходили и в других городках: Вонсоше, Радзилове и других; по данным Института национальной памяти, их было более 20). После войны (1949–1950) эти преступления разбирались в польском суде, были вынесены приговоры по обвинению в коллаборантстве с оккупантами. В ФРГ также состоялись суды (1960–1965, 1974–1976), устанавливавшие виновных с немецкой стороны. Таким образом, эти преступления не замалчивались, о них было известно. Однако, когда в 2000 году вышла посвященная этим событиям книга [footnote text=’См. рус. пер.: Гросс Я. Т. Соседи. История уничтожения еврейского местечка / Пер. В. Кулагиной‑Ярцевой. М.: Текст, 2002. ‘]«Соседи[/footnote]» американского историка еврейско‑польского происхождения Яна Томаша Гросса, она произвела в польском обществе эффект разорвавшейся бомбы.

По свидетельству ксёндза Стани­слава Мусяла (1938–2004), назвавшего Едвабне «новым именем Холокоста», эта книга вызвала в польском обществе шок, как никакая другая за последние полвека, ибо подрывала миф об исключительном мученичестве и жертвах польского народа: «Поляки, по крайней мере, уже двести лет верили в миф, что они всегда на протяжении всей своей истории были лишь жертвами насилия со стороны других, но сами никого не обидели». Расставание с привычными мифами и вообще дело болезненное, ему обычно сильно сопротивляется сознание или, скорее, подсознание, и оно отнюдь не всегда увенчивается успехом. В данном же случае пуб­личное обнажение страшной правды внезапно превращало жертву в палача, лишало национальное историческое сознание позитивной самоидентификации, с чем, разумеется, большинство не было готово согласиться, и по вопросу о Едвабне в польском общественном мнении произошел раскол. Ксёндз Станислав Мусял призывал общество «задать себе вопрос, в какой мере мы, священники и светские католики в Польше, сегодня понимаем, что есть и чем должно быть христианство».

Как представляется, польское общество услышало этот призыв: Институт национальной памяти проводил долгие исследования и по их результатам издал два тома исследований и документов «Вокруг Едвабне» (2002), представив их на парламентские слушания; вышла документальная книга Анны Биконт «Мы из Едвабне» (2004); к теме участия поляков в истреблении еврейских соседей обратились кинорежиссеры: Агнешка Арнольд сняла телевизионный документальный фильм «Соседи» (2001), Владислав Пащиковский — художественный фильм «Стерня» (2012), Павел Павликовский — отмеченную премией «Оскар» (2015) как лучший иностранный фильм «Иду» (2013); художник Рафал Бетлеевский в 69‑ю годовщину сожжения евреев в Едвабне устроил перформанс: сожжение сарая, куда были помещены записки поляков, содержащие «все недоброжелательные мысли, которые мы когда‑либо могли иметь относительно евреев и которые нас тяготят». Драматург Тадеуш Слободзянек в 2008 году написал пьесу «Наш класс. История в XIV [footnote text=’См. рус. пер.: Слободзянек Т. Одноклассники. Пьеса / Пер. И. Адельгейм // Иностранная литература. 2011. № 10. ‘]уроках[/footnote]», сюжет которой основан — с использованием всех доступных связанных с этой и подобными ей трагедиями исторических и документальных источников — на кровавых событиях в Едвабне. Пьеса ставилась на многих сценах и была удостоена главной литературной премии Польши «Ника» (2010).

Как бы игнорируя весь этот общественный резонанс и данные этой трагедии оценки, Дуда в ходе теледебатов упрекнул действующего президента в том, что в его письме, написанном в 2011 году по случаю 70‑й годовщины событий в Едвабне, говорилось о польском народе как о жертве, а одновременно и палаче. «Господин президент, — вопрошал Дуда, — как выглядит ваша политика защиты доб­рого имени Польши, если вы в своих выступлениях употребляете выражение, которое уничтожает подлинную историческую память, извращает то, что столь важно, чтобы нас ложно не обвиняли в том, что мы принимали участие в Холокосте?» Президент Коморовский, который всегда подчеркивал, что видит величие страны и ее граждан «в открытости, в стремлении притягивать, а не отталкивать, в поисках того, что объединяет, а не разделяет», ответил, что произошедшее в Едвабне — трудный и болезненный вопрос и кто не замечает этого, тот закрывает глаза на историческую правду. «Польше нужна правда. Следует защищать доброе имя Польши там, где ему что‑то угрожает, а не действовать по принципу, что, если у нас произошло нечто плохое, мы закрываем на это глаза. Нужно стоять на стороне правды, часто — болезненной правды, чтобы достичь примирения с другими».

Очевидно, что в этих дебатах историческая правда столкнулась с исторической политикой, т. е. ретроспективной манипуляцией историческими фактами в угоду текущей политике. Эта позиция Дуды, ориентированная на определенную — «патриотическую», клерикальную, неосведомленную — часть электората (большинство голосовавших за Дуду — пенсионеры, жители маленьких городов и деревень, молодежь), вызвала в другой части польского общества волну возмущения и негативных оценок. Так, бывший премьер Влодзимеж Чимошевич заявил, что если политик считает возможным пользоваться такими инструментами, то тем самым ставит себе чудовищно низкую моральную оценку: «В Польше это — позор. Такой человек должен быть исключен из политической жизни».

Тем не менее вышедшие во второй тур Дуда и Коморовский в итоге получили соответственно 51,55% и 48,45% (при явке 55,34% — видимо, почти половина избирателей не пришла к урнам тоже в ошибочной уверенности, что Коморовский и так выиграет). Конечно, разрыв невелик и счет, что называется, не позорный, тем не менее результат свидетельствует о существующем серьезном недовольстве некоторых сегментов электората (крестьян, молодежи), что было заметно по количеству протестных голосов уже в первом туре. Голосовавшие тогда за рок‑певца Кукиза на этот раз отдали свои голоса Дуде. Адам Михник в своем комментарии после подсчета голосов 24 мая говорил о том, что произошедший в мае «бунт у избирательных урн» должен стать предметом анализа, и с горечью констатировал, что, видимо, большинство избирателей не устраивает Польша с ее стабилизацией, экономическим ростом, демократией и гражданскими правами, толерантностью, плюрализмом СМИ, свободных от цензуры, Польша без религиозных и этнических конфликтов. По его мнению, этими выборами «поляки выстрелили себе в ногу».

Вопрос «что будет дальше?» — открытый, его сейчас задают многие как в Польше, так и за рубежом. Эдвард Лукас (вице‑директор вашингтонского Центра европейского политического анализа) отмечает, что «на правительство Туска можно было полагаться, а каково же будет новое польское правительство? Ведь воспоминания о хаосе и непредсказуемости эпохи Леха Качиньского и его брата Ярослава еще свежи в памяти». Интеллектуалы из католических кругов Польши задают вопрос, удивит ли нас Дуда неким жестом, который станет для поляков началом новой политики, а не пестованием исторической формы религиозной и национальной идентичности, которая вновь не станет общей моделью польского самосознания.

Во всяком случае, избранный президент назначит премьера, а осенью предстоят парламентские выборы, во время которых предполагается серь­езная межпартийная политическая борьба, и их результат нельзя считать предрешенным. Интрига (поляки прострелили себе ногу — надолго ли?) сохраняется.

 

Публикация подготовлена в рамках проекта Российского научного фонда №15-18-00143