Продолжение. Начало см. в № 10–12 (306–308)

Серебряное блюдо

Еще одно знаковое стихотворение Натана Альтермана, вошедшее в первую тройку его самых знаменитых газетных текстов (наряду со стихотворениями «Из всех народов» и «Ответ итальянскому капитану»). Оно было опубликовано через три недели после принятия решения ООН о разделе Эрец‑Исраэль, а непосредственным поводом к его написанию послужили слова Хаима Вейцмана (председателя Всемирной сионистской организации). Выступая в Атлантик‑сити на конгрессе, организованном для сбора средств на борьбу за независимость Эрец‑Исраэль, Вейцман, в частности, сказал: «Государство не преподносят народу на серебряном блюде». Эти слова попались на глаза Альтерману в репортаже, напечатанном в газете «А‑Арец» от 15 декабря 1947 года. Дальнейшее, как говорится, история.

Говоря о государстве, Хаим Вейцман, конечно же, заглядывал в будущее. До провозглашения независимости Израиля (14 мая 1948 года) оставалось еще целых пять месяцев. Пять месяцев — и непрерывные нападения арабских банд, интервенция армий сопредельных государств, многочисленные дипломатические, военные, политические препоны. Но поэт Альтерман, в отличие от политика Вейцмана, уже в середине декабря 1947 года говорил о создании Государства Израиль как о свершившемся факте.

Сегодня часто приходится слышать: «Без Давида Бен‑Гуриона (Ицхака Саде, Игаля Алона, Моше Шарета, Голды Меир, Моше Даяна и прочих) не было бы Израиля». Другими словами, «серебряное блюдо», на котором история преподнесла народу Страну, — это начальники высшего ранга. Но у Натана Альтермана было иное мнение на этот счет. Вожди вождями, но, при всем уважении к их конторским подвигам, Страну отвоевали, защитили и построили рядовые парни и девушки «из соседних дворов» — парни и девушки, оставшиеся по большей части безымянными.

Стихотворение «Серебряное блюдо» (מגש הכסף) было опубликовано 19 декабря 1947 года в газете «Давар».

И затихнет земля, потускнеет светило,

и в туманном мерцании близких небес

те, чьи жизни и судьбы несчастье сплотило,

в ожидании чуда поднимутся с мест.

Встанут люди, и месяц засветится тонкий,

месяц радости горькой, остер и суров,

и навстречу им выйдут парнишка с девчонкой,

неприметные дети соседних дворов.

Их сердца и ботинки подкованы сталью,

их одежда — в пыли недоступных краев,

их чумазые лица и руки впитали

глину трудных полей, копоть трудных боев.

Их усталость безмерна, любовь тороплива,

а надежда и вера не знают конца…

Будет молча стоять это дивное диво —

неподвижно, как памятник павшим бойцам.

И когда подойдут удивленные люди,

скажет парень, волненье свое не тая:

Кто‑то здесь говорил о серебряном блюде?

Мы и есть это блюдо — подружка и я.

Ведь на этих плечах, молода и сильна,

как на блюде истории — наша Страна.

Ополченец

Это горькое стихотворение написано в память тех чудом уцелевших в Катастрофе молодых людей, которые, едва сойдя с борта корабля на землю надежды и Завета, были отправлены на фронт Войны за независимость и погибли, не успев ощутить вкуса новой долгожданной жизни.

По современным оценкам, в конце 1948 года недавние новобранцы, прибывшие непосредственно во время войны, составляли около трети личного состава Армии обороны Израиля. Их называли тогда гахальниками (от аббревиатуры ГАХАЛ — гиюс хуц ла‑арец, «мобилизованные из‑за границы»). Из примерно 3500 погибших в рядах еврейских боевых частей в период Войны за независимость (еще 2500 составили потери среди гражданского населения) более 900 были репатриантами 1945 – 1948 годов.

Профессор Еврейского университета Авнер Гольцман в своей книге рассказывает весьма типичную историю парня по имени Моше‑Яаков Фаркаш, который родился 18 мая 1928 года в маленьком словацком городке. Когда мальчику исполнилось десять лет, этот район был оккупирован венграми, а шестью годами позже, весной 1944‑го, в город пришли немцы. Находившееся до этого у власти профашистское правительство адмирала Хорти, хотя и придерживалось антисемитской риторики, на практике обеспечивало евреям Венгрии относительную безопасность, что позволило Моше успешно окончить школу и даже получить рабочую профессию сварщика. Возможно, профессия его и спасла — в отличие от семьи, депортированной в Аушвиц и там погибшей (уцелела только одна из сестер), парня отправили в трудовой лагерь Маутхаузен. Сразу после освобождения Фаркаш по поручению молодежной сионистской организации занялся еврейскими сиротами в детских домах Будапешта — это задержало его алию в Эрец‑Исраэль на два с половиной года.

Путь в Страну лежал через Италию. Там парень провел еще несколько месяцев, вступив в левую сионистскую организацию «А‑Шомер А‑Цаир» и пройдя начальную военную подготовку в лагере «Хаганы». И наконец 15 мая — буквально в первое утро израильской независимости — Моше сошел с борта корабля на землю Страны Израиля и… был немедленно послан на фронт. Три дня спустя ему исполнилось двадцать, а еще через шесть дней, 24 мая 1948 года, Моше‑Яаков Фаркаш пал смертью храбрых при штурме Латруна. Сестра, репатриировавшаяся позднее, узнала о гибели брата лишь после своего прибытия в Израиль…

Эта более чем характерная история печальна сама по себе, но отразившее ее (и сотни похожих судеб) стихотворение Альтермана любопытно еще и другой, менее героической стороной. В тексте заметно отчетливое разделение между новоприбывшими и «нами» — уроженцами и старожилами Страны. Альтерман усиленно подчеркивает эту обособленность, и не сказать, что ему это нравится. Напротив, горечь, звучащая в стихотворении, ощущается даже сильнее, чем чувство благодарности и восхищения самоотверженным поступком безымянного ополченца.

При всем уважении к сильным молодым сабрам Сабра (ивр. צבר, цабар) — так в Израиле принять называть уроженцев Страны. , воинам и земледельцам, преподнесшим народу Страну на серебряном блюде, Альтерман не мог и не хотел мириться с отрицательными чертами этого нового образа, которые в полной мере проявились в отношении к новоприбывшим «обломкам Катастрофы», галутным евреям, в чьих глазах еще стояла тень пережитого ужаса. Это отношение, что греха таить, характеризовалось высокомерием, отчуждением, насмешливым неприятием «галутных страданий». Его можно было уподобить презрению здоровенного жлоба к зверски изнасилованной женщине: мол, была бы ты реально крутой, не далась бы. Не случайно потом дети‑сабры дразнили в школе своих сверстников с синими номерами на предплечьях, называя их «мылом». Что ж, возможно, родители этих сирот и впрямь превратились в куски немецкого хозяйственного мыла…

Анализируя с этой точки зрения произведения послевоенной еврейской литературы, профессор Гольцман упоминает популярнейшую в те дни военную пьесу Игаля Мосинзона «В пустыне Негева» (1949), где среди персонажей есть два парня из ГАХАЛа, и они — единственные в пьесе, кто вообще лишен имени, автор обозначает их номерами: «солдат № 1» и «солдат № 2». Известный поэт Хаим Гури, повествуя о своей службе в рядах бригады «Негев», описывает, как «парни из ГАХАЛа» в беседе с ним горько жалуются, что чувствуют себя «иностранным легионом» и «пушечным мясом» и что в устах старожилов само слово «ГАХАЛ» звучит руганью. Те же мотивы можно найти в текстах Натана Шахама, Йеудит Гендель и других авторов.

Полупрезрительное патерналистское отношение к ГАХАЛу Гольцман обнаруживает даже в романной дилогии Аббы Ковнера, героя виленского подполья и партизанской войны с фашизмом, который, по идее, должен был испытывать к «парням из ГАХАЛа» вполне родственные чувства. Должен был, но не испытывал, поскольку прибыл в Страну тремя годами раньше того же Моше Фаркаша, а потому к моменту написания романов (1953 – 1955) успел почувствовать себя «своим» и чрезвычайно дорожил этим чувством.

Такими — безымянными — приходили они в боевые части под командование загорелых насмешливых пальмахников, которые, скажем откровенно, не слишком дорожили «галутными» незнакомцами. Такими они умирали, такими выживали, такими оставались уже после войны, когда слава и карьера в армии и других учреждениях молодого государства опять‑таки доставалась не им (и уж, конечно, не выходцам из «Эцеля» и «Лехи»), а все тем же «своим» из «Пальмаха», из «Хаганы», из правильных кибуцев, из идеологически чистых молодежных и партийных организаций…

На этом общем единодушном фоне остается лишь в очередной раз поразиться безошибочности морального чутья Натана Альтермана, который еще в конце 1948‑го написал и опубликовал эти горькие строки.

Стихотворение «Ополченец» (אחד מין הגח»ל) было опубликовано 31 декабря 1948 года в газете «Давар».

День был сер и погода капризна.

Он сошел на причал с корабля.

И ждала на причале Отчизна

в виде «виллиса» и патруля.

Его имя печатью прижала,

его вещи швырнула в мешок,

и присягой ужасной связала,

чтобы он передумать не мог.

Он усердно стрелял и гранату

по команде швырял далеко.

Но мы знали: без дома и брата

подниматься на штурм нелегко.

Ему выдать Страна не успела

ни друзей, ни угла, ни земли —

без которых мы все, как без тела,

и помыслить себя не могли.

Только новую жизнь — что осталось —

от нее получил он в строю.

Но и эту великую малость

он вернул ей в вечернем бою.

Барак в Негеве

Долгое время считалось, что сюжет этого стихотворения — плод фантазии автора, который хотел отметить таким образом важное событие: операцию по одновременной закладке 11 новых еврейских поселений в Негеве. Лишь много позже, уже после публикации в 2006 году книги, описывающей исторический фон альтермановских колонок, ее автор Мордехай Наор получил свидетельство женщины, которая волею случая стала очевидицей описываемых событий — как выяснилось, совершенно реальных.

В ту январскую ночь 1947 года 14‑летняя Рама Зута участвовала в ознакомительном рейде по новым поселкам вместе со своим отцом, деятелем «Хаганы» и будущим генералом ЦАХАЛа Йосефом Авидаром. Альтерман, близкий друг Авидара, был также приглашен (друзья жили в Тель‑Авиве по соседству, и поэт нередко присоединялся к Авидару во время поездок, которые обещали интересные впечатления). По словам очевидицы, одинокий барак с девушкой, читающей книгу, — реальная картина, которая предстала глазам Альтермана, Авидара и ее самой в Кфар‑Дароме — одном из тех 11 новорожденных негевских поселений.

Дальнейшее — история. Едва успев отстроиться, кибуц Кфар‑Даром был захвачен египетскими войсками во время Войны за независимость и остался под арабской оккупацией в составе тогда же образованной новой географической структуры — сектора Газа. После Шестидневной войны поселение вновь поднялось из руин (древние упоминания об этом городке относятся еще ко II веку нашей эры — в этом месте проживал танай Танаи — титул законоучителей в Эрец‑Исраэль в I–II веках новой эры.
рабби Элиэзер бен Ицхак), чтобы затем превратиться в жемчужину Гуш‑Катифа и Западного Негева.

В 2005 году Кфар‑Даром был в очередной раз снесен с лица земли, а его еврейское население депортировано по приказу Ариэля Шарона. На тот момент там проживали более 400 человек. В настоящее время на месте некогда цветущего оазиса — домов, бассейнов, садов, теплиц и общественных зданий — безобразная груда строительного мусора…

Стихотворение «Барак в Негеве» (צריף בנגב) было опубликовано 10 января 1947 года в газете «Давар».

День угас. И был вечер. И месяца зрак

поднялся над Синаем — враждебен, суров,

и мы тихо вошли в одинокий барак,

что дрожал, как живой, под напором ветров.

Сбит на скорую руку из хлипкой доски,

еще пахнущий стружкой и маслом гвоздей,

на пороге густой первозданной тоски,

не щадившей века, города и людей.

А внутри, наплевав на тоску и на страх,

в белом фартуке, как в королевском дворце —

одинокая девушка с книжкой в руках,

при косе и с улыбкой на мягком лице.

Будто здесь не барак, а отеческий дом —

с абажуром, с часами, с родней на стене…

Спит семья, а она вот сидит за столом,

и украинский месяц смеется в окне.

Лишь потом, когда вышли, и ночь во весь рост

поднялась под огромным небесным котлом,

я припомнил, что это передний форпост,

проверяющий руку народа на слом.

Что Сохнут, Исполком, Гистадрут и Конгресс,

и других учреждений бесчисленный рой

потеряли бы разом значенье и вес

без простецкого фартука девушки той.

Что нью‑йоркских евреев отчаянный спор

кто главней — Стивен Вайс или Аба‑Гиллель Стивен Самуэль Вайс и Аба‑Гиллель Сильвер — ведущие представители сионистского лобби Америки в 1940‑е годы XX века. ,

превращается в глупый бессмысленный вздор

без косы на границе синайских земель.

Что без девушки этой — без этой земли —

крепче спали бы Лондон, Париж и Каир…

Что вот этим лучом из барачной щели

чертит карту истории будущий мир. 

Сборник стихотворных текстов классика израильской поэзии Натана Альтермана «История, оперенная рифмой» можно приобрести на сайте издательства «Книжники».