История, оперенная рифмой: феномен «Седьмой колонки» Натана Альтермана
Продолжение. Начало см. в № 10–11 (306–307)
Последний сертификат
Это горькое сатирическое стихотворение, опубликованное незадолго до окончания войны, хорошо иллюстрирует отношение тогдашнего ишува к решению Британии продолжить политику «Белой книги» 1939 года, которая устанавливала квоты на еврейскую иммиграцию в Эрец‑Исраэль. Продолжить — как будто не было ни войны, ни Катастрофы, как будто западноевропейские лагеря для перемещенных лиц не были заполнены в то время десятками тысяч чудом уцелевших евреев — недавних узников нацистских концлагерей, оставшихся без дома, без имущества, без гражданства. Поразительно, но и в этой ситуации Британская империя упорно отказывалась предоставлять евреям право на свободную иммиграцию, открывая ворота лишь счастливым обладателям специальных документов, именуемых сертификатами. Последняя строчка — «но без тебя теперь прибудет» — отражает стратегию руководства ишува, которое, отказавшись от сотрудничества с британскими властями в этом вопросе, избрало путь нелегальной алии.
Аапала (нелегальная алия) возобновилась с окончанием войны, когда судоходство стало безопасным, и продолжалась нарастающими темпами вплоть до провозглашения независимости в мае 1948 года. Стихотворение «Последний сертификат» служит своеобразным литературным введением в этот период. Оно было опубликовано в «Седьмой колонке» в разгар споров между Сохнутом и британским правительством в связи с окончанием срока действия «Белой книги» (именно поэтому сертификат «последний»). В тот момент многие еще надеялись на изменение политики Великобритании в отношении Эрец‑Исраэль. Особые надежды возлагались на лейбористов — представителей социалистической партии, идеологически близкой движениям, преобладающим в то время в руководстве ишува.
Лейбористы в самом деле победили на выборах в Великобритании, но, к горькому разочарованию социалистов, правительство, сформированное Клементом Эттли в июле 1945‑го, заняло еще более непримиримую позицию в отношении ишува и еврейской алии. Такого никто не ожидал, ведь ранее Эттли неоднократно высказывался в пользу сионистов и выступал против политики «Белой книги». В ответ уже в августе к берегам Страны прорвались девять кораблей с 1032 нелегальными репатриантами (маапилим) на борту; тогда же было сформировано объединенное военное руководство «Хаганы»
,
«Эцеля»
и «Лехи»
, получившее название «Движение еврейского сопротивления» и ознаменовавшее переход ишува к вооруженной борьбе за независимость.
Стихотворение «Последний сертификат (ןורחאה טקיפיטרסה) было опубликовано 30 марта 1945 года в газете «Давар».
Один! Один сертификат
остался в лондонской конторе!
Почтим его под гром кантат,
не проливая слезы горя.
Мы скажем: прочь гони печаль!
Чего стыдишься ты, ей‑богу?
Ведь ты не ксива — ты мораль,
ты памятник, каких немного!
Печатью важною клеймен,
с гербом вестминстерской Фемиды,
ты будешь символом времен,
как Колизей и пирамиды.
Тебя ученые мужи
внесут прилежно в картотеку
для изученья — как ножи
эпохи каменного века.
Свидетель чести, доброты
и справедливости похвальной,
двадцатый век прославишь ты
во тьме истории печальной.
Расскажешь, как народ беды
искал спасенья в консулатах
и как толкал его под дых
чернильный палец бюрократа.
И как в бесстыдной простоте
кричал араб, тряся Кораном,
что тесно жить ему в черте
от Касабланки до Ирана,
от Чада до приморских скал,
от гор турецких до Залива!..
А мир смотрел, а мир икал
и соглашался торопливо.
В реестре взлетов и утрат,
книг и полотен, звезд и терний,
ты, наш простой сертификат,
любых шедевров беспримерней!
Ты, скромный, чести не просил,
но золотой достоин рамы —
автопортрет гуманных сил
прогресса, мира и ислама!
Автопортрет повесят в зал,
и на него дивиться будет
тот, кто прибыть с тобой мечтал,
но без тебя теперь прибудет.
Дорога в море
Это стихотворение Альтерман не предназначал для газеты, опубликовав его в более серьезном издании — литературном «Альманахе союза журналистов» за 1947 год. Однако впоследствии автор сам включил его в книжный вариант «Седьмой колонки», причем именно в раздел, посвященный маапилим. Тем не менее нельзя не отметить более обобщенный его характер по сравнению с другими газетными текстами. Судя по всему, Альтерман видел в нелегальной иммиграции не только политический и национальный аспект борьбы народа Израиля за независимость и право жить на своей земле, но и глубокий экзистенциальный смысл — героику индивидуального человеческого усилия.
Стихотворение «Дорога в море» (םיב ךרד) было опубликовано в «Альманахе Союза журналистов» за 1947 год.
Уходя от погони, с борта корабля
ты нырнула — одна против многих.
Но враждебное море, воронкой юля,
цепью якорной спутало ноги.
Ты рванулась, и цепи сорвала, и вновь
поплыла наудачу, без смысла.
Море гривой взмахнуло, и гроздь жерновов
на плечах твоих узких повисла.
Ты стряхнула и это. Ты рвалась на свет,
на восток, где заря заблестела.
Море, хмыкнув, достало свинцовый корсет,
чтоб сковать твое легкое тело.
Ты плыла и в свинце. И тогда, чтоб верней
истощить твою волю и силы,
море дало тебе берег скал и камней,
неприступный, высокий, унылый.
Ты взмолилась: «Пожалуйста, сделай мне мост —
я так долго плыла и устала!..»
Море с ревом швырнуло тебя на утес
и, ликуя, оскалило скалы.
Но ты вышла на сушу из этой резни —
чуть живая, изранена в клочья…
И угрюмое море шепнуло: «Взгляни —
ты построила мост этой ночью».
Земля Бирии
Это стихотворение попало в главу, посвященную маапилим, по одной‑единственной причине: тематически и интонационно оно составляет пару предыдущему («Дорога в море») и было опубликовано вместе с ним. Там — девушка, здесь — юноша. Там преодоление враждебной стихии — моря, здесь слияние с родной стихией — землей. Но и тут, и там проявляются героизм, максимальное индивидуальное усилие.
Когда‑то история борьбы за Бирию была предметом всенародной гордости: ее изучали в школах, о ней рассказывали у костра вожатые‑инструкторы детских и молодежных организаций, в ее честь совершались ежегодные массовые экскурсии и походы в канун праздника Пурим. Была — пока апологеты постсионизма и еврейские носители арабского нарратива не оболгали и не испортили все, до чего смогли дотянуться. Так уж получилось, что в Израиле с некоторых пор пафос защиты своей земли не только вышел из моды, но даже стал казаться не совсем приличным.
Печально известная «Белая книга» 1939 года не только установила ограничения на алию, но и ввела так называемый «Земельный закон» (Land Transfer Regulations, 1940), который фактически представлял собой запрет на покупку евреями земли в Галилее, Иудее, Газе и Северном Негеве. Неясно, для чего было вводить запрет, если учесть, что к тому времени евреям уже принадлежали значительные территории в этих районах, приобретенные в конце XIX — начале XX века компаниями барона Ротшильда. Земли Ротшильда в Эрец‑Исраэль большей частью пустовали, но их юридический статус оставлял евреям законную возможность селиться в этих местах. Поэтому власти мандата не могли ничего поделать, когда, в ответ на «Земельный закон», евреи приступили к демонстративной реализации этой возможности — преимущественно на севере, в Галилее.
По сути, это были не полноценные поселения, для которых у тогдашнего ишува попросту не хватало людей и средств, а небольшие форпосты с десятком‑другим парней из «Пальмаха» . Помимо чисто символического, эти опорные пункты имели и реальное практическое значение, являясь промежуточными станциями на сухопутном маршруте нелегальной алии. Начиная с августа 1944 года было создано сразу несколько таких изолированных поселений (Бейт‑Кешет, Рамот Нафтали, Амиад, Мисгав Ам и т. д.) в районе, плотно заселенном арабами. Одним из таких форпостов и была Бирия.
Вообще‑то первые упоминания этого еврейского городка, расположенного к северу от Цфата, встречаются уже в Мишне и Талмуде. В середине XVI века здесь проживал знаменитый раввин Йосеф Каро, автор книги «Шулхан Арух». Позже место пришло в полное запустение и в виде пустоши было выкуплено бароном Ротшильдом в 1895 году. Первая попытка возродить Бирию была предпринята лишь в 1922 году, но закончилась неудачей из‑за активного сопротивления арабских соседей, которые составляли в округе подавляющее большинство (Цфат был в те годы преимущественно арабским). В январе 1945 года в эти края была направлена молодежь из религиозных отрядов «Пальмаха» — это и стало второй, более удачной попыткой.
Впрочем, в ту зиму речь не шла о сельскохозяйственном труде (если не считать таковым лесопосадки в рамках деятельности Еврейского национального фонда): вместо обработки земли пальмахники возводили стены военного укрепления, способного отразить нападения арабских соседей. Помимо этого, молодежь занималась интенсивной военной подготовкой. Одной из тактических задач ребят из Бирии была защита еврейского населения близлежащего Цфата от погромов. Кроме того, форпост использовался как перевалочная база для нелегальной алии. Репатриантов переправляли пешими караванами из Сирии в долину Хула, а оттуда — в Бирию, где они проводили несколько дней, привыкая к новым обычаям. Их обучали азам иврита, чтобы новички хоть чуть‑чуть стали похожи на местных. Затем новоиспеченные граждане Эрец‑Исраэль отправлялись в следующий пункт назначения — Хайфу.
В конце февраля 1946 года отряд «Пальмаха» атаковал базу Арабского легиона на горе Кенаан (к северо‑западу от Цфата). Атака должна была стать символическим ответом на акты арабского бандитизма, а потому представляла собой беспорядочный обстрел без попытки захватить базу: немного постреляли и скрылись. Но британские власти решили преподать нападавшим хороший урок. Розыскные собаки, взяв след, привели англичан прямиком к Бирии. 28 февраля власти провели тщательный обыск и обнаружили потайные склады оружия. 24 обитателя форпоста были арестованы и препровождены в тюрьму. Не прошло и недели, как британцы объявили Бирию военной зоной — вплоть до особого распоряжения, что означало фактическое изгнание оттуда всех поселенцев, а не просто арест тех, кто был замешан в борьбе против мандата. В поселке разместили военную часть, на дорогах выставили блокпосты; захват Бирии сопровождался уничтожением посевов и вырубкой лесонасаждений.
Первая в истории конфискация британцами законных еврейских земель вызвала сильнейшую волну возмущения во всем ишуве. С точки зрения руководства Еврейского агентства, этот случай был прецедентом, пробным камнем в общем процессе борьбы за независимость. Уступить без боя в этой ситуации значило смириться с дальнейшими конфискациями. Надежд на успех в вооруженном противостоянии с регулярной британской армией практически не имелось, поэтому выбор был сделан в пользу массового мирного протеста. В Хайфе, Тель‑Авиве и Иерусалиме прошли всеобщие забастовки и митинги. Но главная акция была намечена на середину марта — под прикрытием ежегодного молодежного похода на Тель‑Хай, который традиционно проводился тогда в канун праздника Пурим (во время поста Эстер) в ознаменование годовщины героической гибели Йосефа Трумпельдора и его товарищей в 1920 году.
В ночь с 13 на 14 марта несколько тысяч молодых людей, съехавшихся со всей Страны, пешими колоннами двинулись в сторону Бирии. С собой они несли палатки, провизию, доски и рабочие инструменты. Прибыв на место с первыми лучами солнца, они, под изумленными взглядами застигнутых врасплох англичан, немедленно принялись разбивать площадку для нового поселения — Бирия‑Бет. Над одной из палаток взвился бело‑голубой флаг со звездой Давида. Власти поначалу бездействовали, но к вечеру, когда на месте остались лишь полторы сотни поселенцев, к Бирии‑Бет были стянуты крупные армейские части в сопровождении броневиков. После того как евреи отказались добровольно покинуть территорию, их силой (сопротивление оказывалось только пассивное) погрузили на военные грузовики и отправили в Тверию. Свежезасеянные участки были вытоптаны, саженцы выкорчеваны.
В ту же ночь «Хагана» организовала новый поход. Из числа участников предыдущего марша в Рош‑Пине и Цфате еще оставалось несколько сотен молодых людей, не успевших разъехаться по домам. На рассвете 15 марта они двумя колоннами снова поднялись на гору. Англичане, полагавшие, что с сопротивлением покончено, и потому оставившие там совсем немного солдат, опять были застигнуты врасплох. На их глазах рядом с Бирией и Бирией‑Бет в течение нескольких часов была построена Бирия‑Гимель. Следующие два дня прошли под знаком притока новых поселенцев — слава о Бирии уже гремела по всей Стране. Из Цфата молодым людям доставляли провизию и воду. Одновременно в Цфат прибыли представители руководства ишува для переговоров с британцами. В результате бесед власти пошли на попятную, дав разрешение на присутствие 20 поселенцев «с целью сельскохозяйственных посадок». Это известие было воспринято ишувом как победа: еврейская Бирия осталась на карте! А спустя всего несколько месяцев, в июне 1946‑го, британские солдаты окончательно покинули гору.
В марше лично участвовал Альтерман, чей близкий друг, Йосеф Авидар, был одним из вожаков и организаторов похода. Невозможно избавиться от ощущения, что этот текст написан в наши дни про «молодежь холмов» или про тех, кого в августе 2005 года изгоняли из Гуш‑Катифа и Северной Самарии.
Стихотворение «Земля Бирии» (היריב תמדא) было опубликовано в «Альманахе Союза журналистов» за 1947 год.
Он на землю упал, распластавшись на ней,
острым взглядом блеснув, как кинжалом.
И земля одичавшая россыпь камней
обняла, обхватила, прижала.
Понагнали солдат из чужого полка —
растащить два прижавшихся тела,
но седая земля своего паренька
отдавать ни за что не хотела.
Он лежал неподвижно, упрямым пластом,
безразличный к словам и насилью,
а земля защищалась шипами кустов,
отбивалась камнями и пылью.
Трижды силой его поднимали с земли.
Трижды вновь опускали обратно.
Будто справиться люди никак не могли
с притяженьем, возросшим стократно.
Трижды парню грозили мечом и числом.
Трижды болью пытали и страхом.
Трижды падал земли каменистый заслон.
Трижды вновь поднимался из праха.
И сказали вокруг: «Мы прошли сквозь войну,
через реки, столицы и храмы,
но нигде не встречали такую страну,
что цеплялась бы так за Абрама…»
И когда, отступившись, ушла солдатня,
он не скрыл облегченного вздоха:
«Хорошо, что они не стреляли в меня,
а иначе бы кончилось плохо».
Усмехнулась земля: «Ошибаешься, сын.
Если б пули твой лоб раздробили,
ты тем более стал бы навеки моим
в материнской утробной могиле».
На дальнем шляхе (Колыбельная)
Это стихотворение написано в форме колыбельной‑баллады. Его часто называют гимном маапилим, которые прибывали в Эрец‑Исраэль на утлых рыбачьих суденышках, приобретенных специально для этой цели (часто старые посудины просто сажались на мель в максимальной близости от берега).
Но смысл «Колыбельной» намного глубже. Символика стихотворения относится не столько к конкретному периоду нелегальной алии, сколько к выходу из галута вообще. Ведь образ дерева на обочине большой дороги олицетворяет не что иное, как изгнание. Народ приучился находить в нем и тень, и отдохновение, и крохи радости. Почти всегда мучительное и бесплодное, изгнание было с нами и в дни молитвы, и в дни избиений. И вот теперь оно превратилось в мачту суденышка, пробивающегося сквозь ночное море к дому, к своей Земле. Но эта мачта по‑прежнему хранит память о галуте — о дедах и отцах, о молитвах и погромах. Иными словами, мы продолжаем нести свое изгнание с собой — даже когда на нем закреплен парус, надутый попутным ветром свободы.
Стихотворение «На дальнем шляхе (Колыбельная)» (ךרדה‑םא לע) было опубликовано 4 апреля 1947 года в газете
«Давар».
Спи, мальчик, спи. Кренится ял.
Играют с ветром волны.
На дальнем шляхе дуб стоял
среди равнины вольной.
На дальнем шляхе дуб стоял —
почти без листьев ветки.
Спи, милый, спи. Кренится ял,
надежен парус крепкий.
Под этим деревом, сынок,
твой дед, как прежде — прадед,
любил укрыться от тревог
в молитвенной отраде.
Вставал под ним, поворотясь
к ерусалимским кущам,
и слезы проливал, молясь
вдвоем со Всемогущим.
Об этом мы споем с тобой,
когда пройдет ненастье.
Спи, мальчик, спи. Шумит прибой,
скрипят тугие снасти.
Спи, милый, спи. Кренится ял,
и ливень льет холодный.
На дальнем шляхе дуб стоял
суровый и бесплодный.
К нему однажды твой отец
привязан был безвинно,
чтоб сверху видеть мог Творец,
как убивают сына.
И был от крови красен кнут,
и был остер как бритва.
Не помогли ни Б‑жий суд,
ни дедова молитва.
Он сполз на землю и лежал
лицом к Ерусалиму…
Спи, мальчик, спи. Кренится ял,
и даль неодолима.
Попутный ветер свеж и груб,
чернеет берег мрачный.
Спи, милый. Срублен старый дуб —
теперь он служит мачтой.
Он здесь на ялике теперь
стальным кольцом охвачен —
свидетель всех былых потерь
и всей былой удачи.
То скрипнет, то сорвется в вой,
то плачет, то хохочет —
он как смычок, он как гобой
в морском оркестре ночи.
Он помнит кровь, и боль, и гарь
погибших поколений —
отцовской горести алтарь,
столп дедовских молений.
На дальнем шляхе дуб стоял.
И нет ему изводу…
Спи, мальчик, спи. Кренится ял,
бортом черпает воду.
Народ и его посланник
Трагедия судна «Эксодус» (в Эрец‑Исраэль это судно называлось «Исход из Европы 5707 года»), произошедшая в 1947 году, стала широко известна благодаря книге Леона Юриса (1958), фильму с участием Пола Ньюмана (1960) и множеству публикаций. Судно отплыло из Франции 11 июля 1947 года с 4554 нелегальными еврейскими иммигрантами на борту и неделю спустя прибыло к берегам Эрец‑Исраэль. Там его уже поджидали британцы. После кратковременной осады они захватили «Эксодус» и тут же пересадили пассажиров на три других корабля, дабы немедленно вернуть их в исходный пункт плавания, то есть во Францию.
Однако коса нашла на камень. По прибытии «кораблей изгнания» в территориальные воды Франции тамошние власти заявили, что готовы принять у себя лишь тех, кто выразит добровольное согласие сойти на берег. По решению Еврейского агентства, которое с начала до конца руководило всем предприятием, пассажиры наотрез отказались выполнить приказ англичан (исключение составили лишь тяжелобольные). Поэтому, безрезультатно простояв на французском рейде около трех с половиной недель, корабли с высылаемыми «нелегалами» направились в Гамбург (в британскую зону оккупации), где евреи были силой ссажены на берег (8–9 сентября) и помещены в лагеря беженцев. В книге и фильме все кончается оглушительной победой добра, что, само собой, имеет мало общего с печальной действительностью.
Стихотворение Альтермана посвящено небольшому эпизоду этой эпопеи, а точнее, одному из ее непосредственных участников: мальчику, который родился на «корабле изгнания» во время вышеупомянутого ожидания на рейде Порт‑де‑Бука (близ Марселя). Следуя указаниям руководителей, роженица отказалась сойти на берег, и ребенок умер несколько недель спустя, уже в Бискайском заливе. Его похоронили в море, в жестяной коробке.
В своем стихотворении Альтерман отказывается винить в смерти ребенка британские власти, но это странно лишь на первый взгляд. Выше уже отмечалось, что руководство ишува видело в нелегальной алие прежде всего пропагандистский инструмент, средство давления на Британию и на мировое общественное мнение. Сотрудничество с политикой «Белой книги» и любые переговоры по квотам Бен‑Гурион считал несовместимыми с требованием независимости. Он был согласен лишь на полную свободу иммиграции, не меньше.
Пропагандистский эффект страданий (а тем более — смертей) европейских евреев, чудом уцелевших во время Катастрофы, представлял собой бесценное оружие в борьбе за Государство Израиль. В итоге бывшие узники концлагерей оказались невольными солдатами Войны за независимость, причем задолго до ее начала. Почему невольными? Потому что, возможно, они предпочли бы более простой (то есть легальный) путь в Эрец‑Исраэль — если не для мужчин, то хотя бы для женщин и детей. Но в том‑то и дело, что их никто не спрашивал…
Сейчас такая политика Еврейского агентства кажется сомнительной с моральной точки зрения. Возможно, тогда, сразу после ужасов Второй мировой войны, она воспринималась иначе. Может, и так — но только не для Натана Альтермана. Утешает лишь, что автор этого стихотворения не дожил до современных протестных палаток на бульваре Ротшильда, где внуки тех самых послевоенных репатриантов грозятся эмигрировать в Берлин из‑за высоких израильских цен на творог и дороговизны квартир с видом на море. На то самое море, куда не так еще давно была опущена жестянка из‑под галет с маленьким свертком внутри.
Стихотворение «Народ и его посланник» (וחילשו םעה) было опубликовано 5 сентября 1947 года в газете «Давар».
Среди наших безмерных потерь и побед
будет славой и он осиян:
тот, кто в ржавой жестянке, в пеленку одет,
был опущен за борт в океан.
Он не стал воплощеньем британской вины —
эта правда совсем не проста:
ведь толкнули ребенка в горнило войны
наши руки и наша мечта.
Мы с тобой повторяли: «Нельзя уступать!
Наша стойкость — вот наш адмирал!»
Мы с тобой восхваляли несчастную мать
в час, когда ее сын умирал.
Мы с тобой говорили, что те корабли
перевозят не жен и детей,
а свободу и будущность нашей земли —
то, что всякой святыни святей.
Мы с тобой повелели ему, сосунку,
защищать наше знамя и честь.
Он был призван сражаться в едином полку,
хоть умел только плакать и есть.
Трудно слушать об этом и трудно писать,
но теперь приговор нам таков:
этот воин, ушедший в бискайскую гладь,
обязал нас во веки веков.
Обязал нас с тобой, сам не зная того,
вспыхнув в жизни минутным лучом,
быть достойными жертвы невольной его,
не предать, не ослабнуть плечом.
А иначе, взойдя из морской глубины
с той же ржавой жестянкой улик,
он приблизит к окну ожиревшей Страны
свой невинный младенческий лик.
И тогда, ужаснувшись, поймем мы с тобой,
в чем различье меж нами и брошенным в бой,
между нами и вышедшим в бой.
Приглашение на круглый стол в Лондоне
Вот еще одно полное сарказма стихотворение, которым Натан Альтерман откликнулся на приглашение, посланное Еврейскому агентству из столицы Британской империи. Правительство его величества короля Георга VI приглашало делегацию руководства еврейского ишува на заседания круглого стола в Сент‑Джеймсском дворце в Лондоне (с участием арабской делегации) по вопросу о будущем Эрец‑Исраэль. По горькому опыту предыдущих подобных встреч было заранее ясно, что и этот «стол» не сулит ишуву ничего хорошего из‑за непримиримой позиции арабов и антиеврейской политики лейбористского премьера Клемента Эттли и его министра иностранных дел Эрнеста Бевина.
Стихотворение «Приглашение на круглый стол в Лондоне» (ןודנולב לוגע‑ןחלושל הנמזה) было опубликовано 24 января 1947 года в газете «Давар».
Жил на свете народ, многознаньем богатый,
с философией мудрых интимно знаком,
и нередко его короли и магнаты
приглашали в донжон потрепать языком.
Потому как меж пьянок и звона мечей
полагалось хлебнуть из духовных ключей.
В будний день мудреца прогоняли с порога,
как паршивого пса, как чумную свинью.
Но когда доходило до умного слога,
аж в гостиной сажали его на скамью.
Чтоб потом, в завершенье ученых затей,
Дать бедняге пинка и, возможно, плетей.
В городах, что в окрестности замка, бывало,
бил и жег мудреца христианский сосед.
С точки зрения князя сие означало,
что партнер недоступен пока для бесед.
Но едва лишь наступит погрому конец,
глядь — опять уцелевших ведут во дворец!
Так и жили. Давно опустели донжоны.
Но припомнилось сразу о прошлой беде
с полученьем призыва британской короны
на беседу в английской культурной среде.
Много помнится нам увлекательных тем —
и иного, что с нами случалось затем.
И поэтому, прежде чем все прям так бросить
и, как деды когда‑то, бежать во дворец,
мы хотели б задать деликатный вопросец —
да простит нас английский король и отец.
О прости нас, король! И парламент, прости!
Ведь вопросец такой неприличен почти.
Мы покорнейше просим узнать у собранья,
чьи намеренья чисты, а разум остер:
что назначено нам под конец заседанья —
батоги?.. избиенье?.. погромы?.. костер?..
Нам не то чтобы страшно — ни боже ты мой!
Нам бы только живыми вернуться домой… 
Сборник стихотворных текстов классика израильской поэзии Натана Альтермана «История, оперенная рифмой» можно приобрести на сайте издательства «Книжники».
История, оперенная рифмой: феномен «Седьмой колонки» Натана Альтермана
История, оперенная рифмой: феномен «Седьмой колонки» Натана Альтермана
