Материал любезно предоставлен Tablet
Давайте поговорим о Йом Кипуре. Но только потому, что я жду его с ужасом. Лучшая часть Йом Кипура — ниле, или, если вам так больше нравится, неила . Врата небес закрываются. Звучит шофар. Возможно, кто‑то даже приносит из кухни шула поднос, уставленный стаканчиками с яблочным соком. Настроение у вас приподнятое. Но вид — будем честны — далеко не цветущий. Я хочу сказать, это у меня такой вид. Вы‑то наверняка свежи как роза.
После 25 часов поста и покаяния во всех грехах у вас скорее всего надолго, а то и на целый год отпадет желание задумываться о своих роковых слабостях. О контрасте между этими настроениями — предпокаянным и постпокаянным — поется в замечательной идишской юмористической песне‑скетче «Фар ниле, нох ниле» («До ниле, после ниле») Аарона Лебедеффа.
Фар ниле, нох ниле
(до ниле, после ниле)
а бохер, а бсиле
(дословно «мальчик, девочка», подразумевается «все мы — и мальчики, и девочки»)
дарф а едер зайн а штикл менч
(каждый [из нас] должен стараться быть менчем
).
Пока все в порядке. Практичный, хоть и банальный совет по части морали. Дальше в песне поется: каждый из нас на протяжении жизни должен дать хешбн. Хешбн — слово из лошн кодеш (еврейско‑арамейского языка), означающее отчет, ответственность. В контексте Рош а‑Шана и Йом Кипура у него особое значение. Традиционно человек дает хешбн анефеш — отчет о состоянии своей души, готовясь предстать перед судом. Тем временем А‑Шем ведет свою отчетность, чтобы — будем надеяться! — записать нас в книгу жизни и скрепить свое решение печатью. Так что, советует Лебедефф, не зазнавайтесь. Может статься, в будущем судьба подстроит вам такое, что на вас лица не будет, совсем как после ниле.
А девушки… Ох уж эти девушки! Нынешние девушки, утверждает Лебедефф, подводят глаза тушью, чтобы понравиться парням. Но утром, когда они смотрятся в зеркало:
Обн зей а поним ви нох ниле
(лица у них — как после ниле)
ун дерфар зог их
(и поэтому я говорю)
ун геденкт дос гит бай зих
(и вам тоже стоит это накрепко запомнить…)
Мы, живущие в эпоху соцсетей, в эпоху смартфонов, которыми сподручно делать селфи, склонны полагать, что мы — первые, кто настолько зациклен на своей внешности и истово верит, что телесная красота — отражение красоты душевной. Но Лебедефф бичует суетность своего поколения — естественно, в основном суетность девушек. Его посыл заставляет вспомнить о картинах в жанре «мементо мори» (что на латыни значит «Помни, что и тебе суждено умереть»). Это могут быть портреты с аллегориями бренности, например с черепом или песочными часами. В песне Лебедеффа лицо, осунувшееся после ниле, — аналог черепа с таких полотен: шепчет нам о том, о чем нельзя забывать.
Лондонская галерея Тейт сообщает, что жанр «мементо мори» в живописи стал популярен в XVII веке, в эпоху религиозности, когда почти все верили, что земная жизнь — лишь подготовка к загробной. Разумеется, восточноевропейские евреи‑традиционалисты тоже верили, что готовятся к грядущему миру — к тому, который грядет после смерти. Но Лебедефф делает упор на поведении человека здесь и сейчас. А в традиционной еврейской жизни в Восточной Европе высоко ценились земная жизнь и нравственное совершенствование в земном мире. Хоть за несколько минут до ниле, хоть спустя несколько часов, когда вы успели позабыть про свой вчерашний отказ от телесных потребностей, самое главное — быть менчем.
Мысль Лебедеффа, при всей ее серьезности, подана в его стиле — очаровательно легкомысленном, с песнями и танцами. Если, на ваш вкус, это не совсем та музыка, которая воспитывает в духе мусара , пробовали ли вы слушать идишский блэк‑метал?
Листая соцсети (знаю‑знаю, Лебедефф меня бы высмеял), я наткнулась на рок‑группу «Аклоле» (на идише это значит «проклятие»). В отличие от моей странички (с десятками почти неотличимых «гламурных» автопортретов на неизменном фоне немытого окна) страница «Аклоле» выдержана почти исключительно в эстетике «леса с привидениями» — человека там найдешь редко.
Группа «Аклоле» состоит, собственно, из одного человека со сценическим псевдонимом Мазик — именно так он попросил называть его в статье. Вот как он рекламирует свой проект: «“Аклоле” обитает в дебрях дождевого леса Аляски, среди ледников и величественных гор. Яростно ревущие гитары, крики отчаяния: “Аклоле” берет тексты Танаха и других еврейских источников, чтобы вскрыть суть таких явлений, как уничтожение окружающей среды, антисемитизм, эксплуатация и жажда наживы». Для Йом Кипура 2023 года новая блэк‑металлическая литургия подходит как нельзя лучше.
Первый альбом группы «Проклятие» вышел в 2021 году. Он написан преимущественно на библейские тексты. Второй альбом, «Вечный ритуал», вышел осенью 2022 года, а в качестве первого сингла появилась идишская песня — одна из самых популярных и чаще всего выходивших на пластинках песен Мордехая Гебиртига .
Мордехай Гебиртиг. Рисунок Александра Богена
Готовы или не готовы вы слушать такую музыку, вы просто обязаны прослушать «Эс брент» («Горит») Гебиртига в переложении «Аклоле».
Песня написана в конце 1930‑х в польском Кракове, так что огонь, о котором пишет Гебиртиг, — отнюдь не метафорический. Пламя пожирало еврейские дома и города. Я связалась с Мазиком, чтобы разузнать побольше. Что побудило его записать «Эс брент»? Он ответил мне по электронной почте: «Первая запись этой песни, которую я услышал, — версия страстная, нервная, с инструментовкой, похожей на вой сирен, и быстрыми переборами, а вокал — крик отчаяния. И чем старше я становился, тем более и более злободневным находил ее текст: в США поднимает голову антисемитизм».
Хотя от тех событий нас отделяют без малого 100 лет, сила песни и то, о чем она, отзываются в сердцах все новых и новых поколений. Мазик поделился своим огорчением: он считает, что в его кругу друзей равнодушно взирают на антисемитизм. Даже среди прогрессивно мыслящих и толерантных людей он наблюдает «ошеломляющее молчание» — они никак не реагируют на насилие на почве антисемитизма:
«Текст Мордехая Гебиртига не выходил у меня из головы, я размышлял, как мне передать страстность [звучащую в первой услышанной им записи песни]. И я придумал тот напористый рифф , на котором держится вся песня. Мне хотелось как можно точнее передать весь спектр чувств — разочарование, отчаяние, уныние, одиночество, но также стойкость и непокорность».
На взгляд Мазика, песня допускает самые разные истолкования. Ее можно понимать и абсолютно буквально. До переезда на Аляску Мазик жил в Калифорнии, где столько дыма и пепла от стихийных пожаров, что частенько не выйдешь из дома без хирургического респиратора. «И мне представляется, будто я озираюсь вокруг и спрашиваю других: “Мы что, будем просто стоять и смотреть, как горит?”» Он подчеркивает, что не винит рядовых потребителей в том, что натворили глобальные корпорации, но говорит, что песня «призывает нас задуматься и о нашей вине в систематическом насилии, а оно включает в себя и изменения климата; мы все должны спросить себя, не сыграли ли и мы какой‑то роли в изменениях климата, расизме и экономическом неравенстве — а вдруг и мы им поспособствовали?»
В первом альбоме использовались в основном ивритские тексты, преимущественно фрагменты книги пророка Иезекииля и Плача Иеремии. Эти тексты говорят об обеспокоенности состоянием экологии и откликаются в сердце Мазика: его тоже тревожат опустошительные стихийные пожары в Калифорнии, он осознает, что эти катаклизмы — уже не исключение из правил, а новая норма жизни. Однако во втором альбоме ему захотелось сделать что‑нибудь другое. Он решил записать в стиле блэк‑метал альбом, который «до некоторой степени был бы укоренен в ашкеназской культуре» и исследовал бы «более типичную для блэк‑метала тематику магии, ритуала и беспросветности». Хотя я отроду не покупала дисков в стиле блэк‑метал, тут, сами понимаете, немедля кликнула мышкой по кнопке «приобрести».
У меня довольно расплывчатые представления о блэк‑метале, и я считала, что он непоправимо замарал себя связями с антисемитизмом и поджогами церквей в Швеции. Не самая благоприятная почва для идиш‑фьюжна . Но Мазик сказал мне, что фирмы звукозаписи и рок‑группы отказываются работать со всеми, кто связан с национал‑социалистическим блэк‑металом (НСБМ). И подчеркнул, что сам он, большой поклонник блэк‑метала, изначально решил создать еврейскую блэк‑метал‑группу еще и для того, чтобы дать отпор антисемитизму. Тшува .
Но, даже если не ассоциировать блэк‑метал с антисемитизмом, я, честно говоря, не очень понимаю, как его вообще можно слушать. Мазик, фанат блэк‑метала с 15 лет, говорит, что находит его медитативным, «особенно зашкаливающие риффы с реверберацией и тремоло: когда уши попривыкнут, воспринимаешь их почти как симфоническую музыку. Их энергия как бы уносит меня в другой мир полной раскрепощенности и экспрессии».
Я не уверена, что мои стремительно стареющие уши смогут когда‑нибудь привыкнуть к энергии блэк‑метала. Но проект Мазика меня увлек. История его жизни — повесть не только о неожиданных сращениях стилей, но и о возвращении — тшуве. В детстве он «не слишком регулярно, через раз» ходил с матерью в синагогу, но в 15 лет отошел от еврейской жизни. В 19 лет узнал о тайном еврейском наследии своего отца — оказалось, его дед был евреем из Восточной Европы и говорил на идише. Это открытие сподвигло его на изучение идиша смешанным методом — задания на «Дуолинго» плюс чтение идишской поэзии. И вот ныне он под именем Мазик — еврейский музыкант, сочиняющий нетипичную идишскую музыку где‑то на эк велт — краю света..
Трубление в шофар в это время года призвано разбудить нас в духовном — и, несомненно, еще и в физическом — смысле. «Проснись!» — говорит шофар. Хватит отводить глаза, смотри в упор на свою душу и мир вокруг. На Йом Кипур мы читаем книгу Ионы, пророка, которому ни в малейшей мере не хотелось быть пророком. Зачин его истории общеизвестен: Б‑г велит Ионе: «Проснись, так тебя и так, ступай в Ниневию». В оглушительных риффах «Аклоле» я слышу отголоски шофара. Вот музыка для этой поры — напористо заявляющая о себе, способная пробудить даже самого сонливого пророка.
Оригинальная публикация: ‘It’s Burning,’ Again
Голоса, которые живы
Forward: Педикюр на Йом Кипур
