Вы знаете, что такое Суккот? Это такой еврейский праздник. Выйдя из Египта, евреи сорок лет жили в пустыне. Кочевали с одного места на другое. И конечно, никаких домов в пустыне и в помине не было. Какие дома?! Сегодня здесь – завтра там.

Поставили палатки.

Пожили в палатках.

Собрали палатки.

Отправились дальше.

И так все сорок лет.

Слово «Суккот» означает «палатки». А сук и кот, о которых вы только что подумали, здесь совершенно ни при чем.

Суккот – праздник палаток, палаточный праздник.

В праздник Суккот вспоминают вольное житье в пустыне.

На работу не ходили.

В магазин тоже не ходили.

Еда падала с неба.

Вкусная и полезная.

Хорошее было время – приятно вспомнить.

Все, кто хочет и может, строят к празднику Суккот «палатки» и в течение недели там едят, а в жарких странах просто туда переселяются.

На самом деле это все-таки не палатки, а, скорее уж, хижины.

Данькин папа решил построить свою хижину во дворе.

Все составные части такой праздничной хижины можно купить в магазине в готовом виде, а потом просто ее около дома собрать. Тогда будет стандартная хижина – как у всех.

Но папа этого не хотел. Папа решил все сделать сам. Чтобы такой хижины, как у него, ни у кого не было. Вместе с дедушкой папа придумал, какой она должна быть: какая у нее будет длина, ширина и высота, где будет дверь, а где окна, какие для этого нужны материалы.

Папа, Данька и дедушка поехали вечером в магазин и купили все необходимое.

Чтобы построить хижину – такую хижину, которую придумал папа, – нужны были большие листы фанеры. Папа их купил. Купить просто. Но вот как их домой довезти? У папы же не грузовик, а обыкновенная машина. В багажник они, конечно, не влезали.

Папа и дедушка положили фанеру на крышу машины.

Открыли двери. Привязали фанеру к машине.

Закрыли двери – двери не закрываются: веревка мешает.

Могли бы и сразу сообразить.

Отвязали веревку. Открыли в машине окна. Закрыли двери.

Привязали фанеру к машине через открытые окна.

Все. Теперь можно ехать.

Стали садиться в машину – двери не открываются.

Из-за веревок.

Привязанной оказалась не только фанера, но и двери.

Никто об этом не подумал, когда завязывали.

А если бы даже и подумали?

То ничего бы и не придумали: либо двери не открываются, либо двери не закрываются.

–     Ну и как же туда войти? – спросил папа.

–     Войти никак, – сказал дедушка. – Влезть можно.

–     Ага, – сказал папа, – понял.

И они полезли в окно.

Сначала Данька.

Данька легко залез. Он же маленький.

А папа с дедушкой залезли с некоторыми трудностями.

Особенно дедушка.

Дедушка никак не мог втянуть в машину ноги – они болтались за окном.

–   Да ты не напрягайся, – сказал папа, – не залезают и не надо: поехали так.

Дедушка засмеялся и втянул ноги.

Но когда дедушка втягивал ноги, кроссовка зацепилась за машину и упала с ноги на асфальт.

Дедушка представил себе, как будет теперь ходить в одной кроссовке.

Дедушке это совсем не понравилось.

Данька представил себе, как теперь дедушка будет ходить в одной кроссовке.

Даньке показалось это очень смешно, и Данька засмеялся.

–     Ладно, – сказал дедушка, – надо спасать кроссовку. Ей тут одной скучно будет и одиноко. Придержи меня за ноги, пожалуйста, – сказал дедушка папе.

И полез в окно вниз головой.

–     Погоди, – сказал папа дедушке. – Выручим дедушку? – спросил папа Даньку.

–     Обязательно выручим! – сказал Данька.

Папа опустил Даньку через окно на землю.

Данька поднял кроссовку и отдал дедушке.

Папа высунулся из окна, поднял Даньку, и Данька залез в машину.

–     Спасибо, – сказал дедушка.

–     Пожалуйста, – сказал Данька.

Хорошо еще, что был вечер. Темно было. На стоянке мало было машин, а народу совсем никого.

А то бы наверняка кто-нибудь вызвал полицию.

Представляете, три человека лезут в машину через окно!

Что тут можно подумать?

Дедушка рассказал такую историю.

–     Когда-то давно я поехал с приятелем поплавать на байдарке по бурной горной реке. На берегу реки мы надули резиновую байдарку, перенесли в байдарку рюкзаки, упаковав их в большие пластиковые пакеты. Это потому что в байдарку может попасть вода. Я снял кроссовки: чтобы спустить байдарку на воду и сесть в байдарку, надо вой­ти в реку. Кроме того, я ведь тоже люблю ходить босым – не только твой папа.

–     Я тоже люблю, – сказал Данька. – Я бы тоже кроссовки снял.

–     А вода в этой реке просто бурлила. Камни, водовороты, течение стремительное. Горная река, веселая – мы такую и хотели. Мы сели в байдарку, сделали пару взмахов веслами, нас закрутил водоворот, байдарка перевернулась. Мы едва успели выловить из реки байдарку и рюкзаки. Одну кроссовку я успел поймать, другую не успел – ее унесло течение. Уплыла моя кроссовка. И топор утонул.

–     И что потом? – спросил Данька.

–     Потом вынесли все на берег, вылили воду из байдарки, загрузили в нее вещи и опять поплыли. И больше уже ни разу не перевернулись. Но только топора теперь не было и кроссовки.

–     А зачем топор? – спросил Данька.

–     Топор – дрова для костра готовить. Без топора плохо, но мы справились: у нас ножи были. И целую неделю я ходил: одна нога в кроссовке, другая – босая.

–     Как это ходил? – спросил Данька. – Вы же на байдарке плыли.

–     Мы останавливались пообедать, переночевать, и надо было ходить по лесу – ставить палатку, заготавливать дрова для костра. Очень было, Данька, в одной кроссовке неудобно.

–     И ты в Москву с одной кроссовкой приехал?

–     Нет, я в конце путешествия себе новые кроссовки купил.

–     А почему только в конце? Почему ты сразу не купил?

–     Да где же я мог купить? Вокруг были одни горные леса да луга, и никаких магазинов не было.

Пока дедушка рассказывал эту историю, машина выехала на хайвей. Хайвей – это скоростное шоссе. Машин на хайвее много, и все едут очень быстро. Ехать медленно на хайвее невозможно.

От быстрой езды фанера стала по крыше ерзать.

Веревки уже не так крепко ее держали.

Наконец веревки не выдержали.

Огромные листы фанеры веером разлетелись по хайвею – навстречу идущим сзади машинам.

Несколько машин столкнулись.

На них налетели другие машины.

На них упал полицейский вертолет.

Полицейский вертолет взорвался.

Полицейский вертолет упал, взорвался и разрушил мост через хайвей.

С разрушенного моста посыпались на хайвей машины.

Прилетел вертолет с врачами из больницы и тоже, конечно, упал и взорвался.

За компанию.

Приехали журналисты с телевидения. Стали весь этот ужас снимать.

Знаете, что с ними случилось?

Правильно: они тоже взорвались.

Самая большая автомобильная катастрофа за всю историю Америки.

Папу, Даньку и дедушку арестовала полиция.

Лучше бы их арестовали, когда они лезли в окно машины.

Папу, Даньку и дедушку судили.

Папу, Даньку и дедушку посадили в тюрьму на двадцать лет.

Мама плакала все двадцать лет, не переставая.

Мама все двадцать лет носила им в тюрьму фаршированную рыбу и жареную картошку с грибами.

Мама ничего не солила, потому что она поливала еду своими горючими слезами, а ее горючие слезы были соленые. Однажды, когда ее горючих слез было особенно много, она даже засолила баночку огурцов.

Дедушке и Даньке мамина еда нравилось, они ели и нахваливали: вкус был от маминых слез оригинальный.

Дедушка говорил: «Пальчики оближешь!»

Данька говорил: «Раньше так вкусно не было».

А папа все двадцать лет ворчал, папа говорил: «Да что же это мама такое делает?! Куда столько соли?! Соль вредна! Соль – белый враг!»

Поди, угоди такому привереде!

Хорошо еще, что все это случилось с другой машиной, с другой фанерой, с другим папой, с другим Данькой, с другим дедушкой и в совершенно другом месте. И совершенно другая мама поливала фаршированную рыбу слезами.

А вы что, думаете, на всем белом свете есть только один мальчик Данька, один папа и один дедушка?

Или что только одна мама на всем белом свете умеет готовить фаршированную рыбу?

Да ничего подобного!

Конечно, другого Даньку, другого папу и другого дедушку тоже жалко. И другую маму тоже жалко: ведь она плакала двадцать лет. Двадцать лет, не переставая. Ее подушка всегда была мокрая.

Но все-таки, согласитесь, хорошо, что это случилось не с нашим папой, Данькой и дедушкой.

А ведь все это могло бы случиться с нашим папой, с нашим Данькой и с нашим дедушкой.

Очень даже легко и просто.

Но не случилось.

Папа, дедушка и Данька благополучно доехали до дому, разгрузили машину и стали строить нашу еврейскую хижину.

Осталось совсем чуть-чуть.

Но времени совсем не осталось: вечером по закону праздника надо было садиться в нашу еврейскую хижину пировать, а наша еврейская хижина была чуть-чуть не доделана.

Но «чуть-чуть» не считается.

Или работа сделана.

Или работа не сделана.

А папе надо идти на работу.

Папа, Данька и дедушка встали рано утром и начали работать.

Надо было просверлить последние дырки и завернуть последние шурупы, чтобы поставить последнюю фанерную стенку.

Папа включил электродрель.

Из соседнего дома раздался гневный женский крик.

–     Все, – сказал дедушка. – Конец нам пришел. Сейчас она выйдет с ружьем и всех нас перестреляет.

Данька перепугался:

–     Дедушка, ты не шутишь? За что?

–     За дело. Перестреляет, и любой суд ее оправдает. Потому что не нужно будить добрых людей ни свет ни заря. Потому что если будить добрых людей ни свет ни заря, добрые люди могут стать очень недобрыми.

Из соседнего дома раздался еще один женский крик, громче прежнего, просто ужасный раздался женский крик из соседнего дома.

–     Ну что я говорил, – сказал дедушка, – сейчас точно пальнет. Я и по голосу слышу: очень решительная женщина. Данька, прячься за дерево.

Данька спрятался за дерево.

Папа, дедушка и Данька прислушались. Женщина кричала: «Я кому говорю! С тобой с ума сойти можно! Ты меня слушаешь или ты меня не слушаешь?! А я тебе говорю, ты не пойдешь в школу непричесанная!»

Папа, дедушка и Данька засмеялись и достроили хижину.

Но достроили ее все-таки не до конца, потому что у нашей еврейской хижины не было еще крыши. Пока папа и мама были на работе, Данька с дедушкой нарезали лозы и покрыли ими хижину. В Израиле и в других жарких странах сверху кладут пальмовые ветви, в России – еловые ветки, а Данька с дедушкой взяли то, что росло прямо около дома: длинные гибкие ветки кустов.

Эти ветки, из которых делается крыша, – они называются «схак». Без схака наша еврейская хижина, как бы она хороша ни была, для праздника не годится.

Дедушка сочинил такой стишок:

Рабинович, хасид с Потомака,

Сделал хижину нашу без схака.

–     Рабинович, чудак, как же так, где же схак?

–     Сгинул схак под волной Потомака.

Хасид Рабинович – дедушкин друг. Дедушка каждый день писал про него стишок. Дедушка считал, что, если он не напишет новый стишок про хасида Рабиновича, день прожит зря. Дедушка называл такие стишки непонятным словом «лимерики». Дедушкин друг хасид Рабинович жил в разных городах и странах, и с ним случались разные странные вещи.

–     Дедушка, – спросил Данька, – что такое Потомак?

–     Потомак, – объяснил дедушка, – это река, на которой стоит столица Америки – древний город Вашингтон.

–     Дедушка, – спросил Данька, – ведь схак – это ветки?

–     Ветки, – согласился дедушка.

–   Дедушка, – спросил Данька, – но раз это ветки, как же они утонули? Может быть, они все-таки не утонули, а уплыли?

–   Как-то я об этом не подумал, – сказал дедушка, – наверно, действительно уплыли, но это неважно – важно, что бедный Рабинович остался без схака. Даже и не знаю, что он теперь будет делать. Знаешь что, Данька, давай-ка мы с тобой украсим сейчас нашу еврейскую хижину.

Данька с дедушкой украсили хижину и принесли в нее из дома стол, стулья, развесили разноцветные электрические лампочки, поставили на стол свечи.

А вечером, когда мама и папа вернулись с работы, все сели пировать в нашу еврейскую хижину.

И пировали каждый вечер всю неделю.

Хижина была замечательная – просто загляденье.

Ни у кого такой не было.

Даже и разбирать ее после Суккот было жалко.

Вот папа ее и не разбирал.

Мама каждый день говорила папе:

–     Да когда же ты ее наконец разберешь?

Папа каждый день говорил маме:

–     Завтра я ее немедленно разберу.

Но не разбирал.

И только весной, когда пора уже было покупать мацу, мама сказала папе, что, если папа немедленно не разберет нашу еврейскую хижину, мама с папой немедленно разведется, – и тогда папа нашу еврейскую хижину немедленно разобрал.

(Опубликовано в №221, сентябрь 2010)