Поговорим о главном. О книгах. Точнее, о новинках нашего издательства: «Книжники» в уходящем году издали десятки новых книг. Итак, мой выбор.

1. Что скажет об этом Натан?
«Седьмой колонки» Альтермана ждала вся страна. Ее боялись премьер‑министры. Но еще больше боялись — не быть ею замеченными… Натан Альтерман своей актуальной стихотворной публицистикой по праву заслужил пьедестал Совести страны. И почти 25 лет регулярных публикаций!
Великолепно перевел для нас эти колонки и — что не менее важно — сопроводил блестящими разъяснениями Алекс Тарн. Книга получилась удивительная. Читать обязательно.

2. «Жизнь у нас была такая». «Что мы могли поделать?» «Сейчас легко говорить, а в наше время слово “еврей” было ругательным».
Всё так. Но был Цви Прейгерзон. Григорий Израилевич. Крупный советский ученый, специалист в области обогащения угля, автор учебников, монографий и изобретений, доцент Московского горного института, он чужими решениями на свой счет не довольствовался. Никто не мог помешать ему быть самим собой. К примеру, со следователем — только через переводчика‑стукача, но на иврите.
На иврите, Дон‑Кихотом на службе которого он прожил свою жизнь. Другую жизнь — жизнь ивритоязычного писателя в СССР. Против ветра, против очень страшных мельниц.
Сборник всех его рассказов, в переводе Алекса Тарна вышедший у нас недавно, — это не только большая литература малой формы. Это — монумент, напоминание о том, что мельницы сгниют, а рыцари останутся навеки в нашей памяти.

3. Порой быть издателем — значит иметь возможность потрогать Вечность.
Гениальная «Ночь», последняя авторская редакция, в новом переводе. «Гетто управляли не немцы и не евреи, а иллюзии».
«Ночь» была сначала. И стало понятно, что у Освенцима появился главный Свидетель. Этого бы хватило. Но именно «Рассвет» я считаю вершиной творчества Эли Визеля. Потому что вызвать ужас перед фабрикой смерти — это великий талант. Талант Жертвы. Но погрузить в пучину ужаса в глазах Палача перед смертью одного‑единственного человека на войне — это гений.
Вышла у нас и третья книга трилогии Визеля. Первая, «Ночь», о том, как было невозможно выжить. Вторая, «Рассвет», о том, как палачом быть страшнее, чем жертвой. А «День» — как выжившим бывает сложнее жить, чем выжить.
Все, тема закрыта.

4. Ислера наш читатель полюбил давно. За «Принца Вест‑Эндского». За фирменный юмор нью‑йоркера. Теперь мы издали этот роман.
Хлесткий, горький смех «про своих». Про вечное «если евреи забывают о своем еврействе, им обязательно кто‑то напомнит». Про «настоящих европейских друзей» еврейского народа из разряда тех, что непонятно зачем нужны враги, когда есть такие друзья. И еще — про гнилой лоск творческой интеллигенции. В общем, все скелеты из шкафа.

5. Я знал, что они должны появиться — новые авторы аутентично еврейских книг. Для этого всегда было нужно два фактора: быть выходцем из еврейской среды. Оба два: и выходцем, и из еврейской.
Выходцем в университет, в чтение хорошей прозы. И тогда один из сотни читателей становится писателем. Или один из тысячи. В начале XX века выходцев были десятки тысяч — и получилась великая литература на идише братьев Зингер, Граде, Опатошу. Потом Катастрофа уничтожила всех: и выходцев, и «оставанцев». Но после войны потихоньку, в Израиле и в США, птица Феникс воспряла: опять выстроился «мир, которого больше нет», мир еврейских районов, ешив и домов учения. Появилась достаточная база для выходцев. Ингландер, изумительный рассказчик, чей сборник мы издали, кажется мне лучшим из тех, кто посвятил себя литературе. Любимец «Нью‑Йоркера», этот очень молодой тогда автор — ему не было и тридцати, когда его рассказ вошел в антологию «Лучший американский рассказ» 2000 года под редакцией Э. Л. Доктороу, — с самого дебюта мастерски умел передать внутренний мир, нерв американского еврея не только по крови, но и по образу жизни.

6. Дело даже не в том, что Максим Шраер — хороший писатель. А он — хороший писатель.
Главное, почему мы решили издать сборник его рассказов, заключается в том, что Максим описывает малоизученный, почти закрытый для нас мир молодых американских интеллектуалов еврейского происхождения, рожденных в СССР. Людей трех миров, со всеми из этого выползающими тараканами. И это очень интересный феномен!

7. Вся эта наша московская движуха последних десятилетий — не просто театр, а театр, по большей части, буфф. Эксцентрика, хуцпа, отчаянное стремление получить все здесь и сейчас.
Александр Добровинский в этом времени и месте — непревзойденный эксперт. А еще он обладает даром фиксирования этой стремительной натуры на бумаге.
Как же было всю эту роскошь не издать?

8. Александр Ласкин в путь героев снаряжал, наводил о прошлом справки и поручиком в отставке сам себя воображал.
Ну не поручиком, а унтером. Но исторический роман об унтер‑офицере Трумпельдоре, по‑моему, у него получился отличный. Надо читать!

9. «Мне голос был» — это почти всегда диагноз. За исключением тех случаев, когда Голос действительно был.
Для Голоса необходима самая малость: исполненная глубоких знаний и рефлексий фигура Праведника. Сверхчувствительный локатор.
И вот что любопытно: даже циники вокруг понимают — это не сумасшедший, а Праведник, Пророк.
Гилель Цейтлин был абсолютным гуру варшавских еврейских интеллектуалов, о его влиянии много пишут Зингеры. Доходящие до самой сути эссе, исследовательские трактаты, речи — и страшные пророчества.
Увы, все пророчества сбылись. Цейтлин предрек Шоа — и со свитком Торы в руках стал одним из самых сильных ее образов.
Ныне мы впервые издали перевод его потрясающих трудов. Без цензуры, без сглаживания — все, как было.

10. Бабель всегда очаровывал меня и изумлял. Непонятными чарами. «Изумленный поручик».
Эти его точки‑пули. Этот разговор для своих, когда и свои‑то не до конца всё понимают. Ну и сам рассказчик.
Михаил Вайскопф магию эту не разоблачает, но приподнимает занавес тайны, насколько возможно.
Это уже третья книга о Бабеле в нашем издательстве. А мне так и не стало все понятно, да и не станет никогда, потому что — Бабель.

Издания «Книжников» — это явление, не умещающееся в формат колонки. Что ж, пока хватит и этих десяти. Хорошего всем нам года новых книг!