Матти Фридман
Кто в огне: Леонард Коэн на Синае
Перевод с английского Светланы Силаковой. — М.: Книжники, 2023. — 240 с.

Это третья книга Матти Фридмана, выходящая по‑русски. Первая — «Кодекс Алеппо» — посвящена приключениям древнего списка Танаха. Вторая, «Безродные шпионы», — зарождению арабского отдела «Моссада». Наконец, «Кто в огне» — дотошная реконструкция деталей поездки канадского поэта и певца Леонарда Коэна на Синай во время Войны Судного дня.

Казалось бы, между этими книгами нет ничего общего, разве что трое из четырех главных героев «Безродных шпионов» тоже носят фамилию Коэн. Однако Фридман — тот редкий журналист, который интересен всегда, о чем бы он ни писал. Один из рецензентов предыдущей книги назвал его прирожденным рассказчиком. Это действительно так: по умению находить тему, выстраивать текст, а главное, ставить неочевидные вопросы и находить неочевидные ответы Фридману в современном нон‑фикшне мало равных.

О том, что Леонард Коэн выступал перед бойцами Армии обороны Израиля осенью 1973 года, известно любому, кто знает его биографию на уровне Википедии. Но кроме самых общих сведений да двух‑трех фотографий, другой информации до недавнего времени в публичном доступе практически не было.

Фридман мастерски заполнил лакуны, восстановил — где это было возможно — хронологию, маршруты, трек‑листы выступлений Коэна. Более того, он обнаружил в коэновском архиве набросок полурассказа‑полудневника об этом путешествии, опубликовал отброшенную впоследствии Коэном строфу из знаменитой песни Lover, Lover, Lover — самое непосредственное поэтическое отражение впечатлений от той поездки и той войны. Он годами искал тех, кто пересекался с Коэном в том октябре, — попутчиков, музыкантов, солдат, беседовал с ними, записывал и сверял их воспоминания.

Но вся эта блестяще выполненная исследовательская часть — лишь внешний слой книги Фридмана. Ее внутренний сюжет — попытка понять, зачем Коэн приехал тогда в Израиль, что значила для него та поездка. Понятно, что на эти вопросы нет простых ответов. Фридман и не пытается упрощать. От очевидного он идет вглубь. Впрочем, и с очевидным все оказывается не так просто.

Коэн никогда не скрывал, как много значит для него еврейство, культивируя в себе чувство «самоотождествления со своими корнями и своим происхождением» (I’m the little Jew who wrote the Bible «Я маленький еврей, написавший Библию» (из песни The Future).
). Но гражданин мира в нем спорил с евреем. В прозаическом наброске по итогам поездки Коэн пишет: «Садится вертолет. Солдаты спешат разгрузить его на сильнейшем ветру. Он набит ранеными. Я вижу их бинты и еле удерживаюсь от слез. Это же умирающие молодые евреи. Потом кто‑то говорит мне, что это раненые египтяне. Я неожиданно для себя испытываю облегчение. Ненавижу это. Ненавижу свое чувство облегчения. Это непростительно». И про написанную в Израиле, в промежутках между концертами для бойцов ЦАХАЛа, песню он будет потом говорить, что написал ее для солдат с обеих сторон, для египтян и израильтян.

Первая половина 1970‑х — период коэновского милитаризма. Война красива, экономностью жестов и движений она сродни искусству, а дисциплиной напоминает монастырь. Свои концерты Коэн заканчивает, отдавая честь, а на вопрос интервьюера отвечает: «Это потому, что я не считаю себя штатским, я считаю себя солдатом». В 1974 году выйдет его альбом New Skin for the Old Ceremony, в котором наряду с израильской Lover, Lover, Lover будут There is a War и в меру иронический опыт автопортрета в джеймс‑бондовском имидже Field Commander Cohen.

Итак, Коэна привели в Израиль еврейство и милитаризм. Что еще? «Запутанная сеть привязанностей личного свойства», как формулирует Фридман. Коэн живет в это время на греческом острове Гидра с женщиной и их общим сыном. Рукопись Коэна, публикуемая Фридманом, начинается со слов «Хотелось пойти воевать и умереть, потому что она уродина, такая уродина, что жить с ней нельзя», а заканчивается репликой вернувшегося на Гидру героя: «Она стала красавицей».

Постоянный мотив коэновских текстов — странствие, точнее, уход, еще точнее, побег. Отказ от обязательств: Б‑га — перед своим народом, мужчины — перед своей семьей. Об этом лучшие и самые непрозрачные его вещи — The Stranger Song или Blessed is the Memory. «He’s only advertising one more shelter» «Он просто рекламирует еще одно убежище».
, — говорит автор про героя первой из них. Израиль и война стали еще одним убежищем для полевого командира Коэна, уставшего притворяться поэтом и мужем.

Но главную причину определил сам Коэн, назвав дарование Торы на Синае «грандиозным приступом вертикализма», случившимся с еврейским народом. С тех пор евреи утратили этот «гениальный дар вертикали», стали «горизонтальщиками». Война Судного дня, видимо, показалась Коэну шансом на новое откровение. Он не собирался воевать, не собирался даже петь (отправляясь в Израиль, он не захватил с собой гитару). По всей видимости, он просто хотел работать до конца войны в кибуце вместо тех, кто ушел сражаться. Но когда, случайно попав во фронтовую бригаду артистов, он оказался вместе с ними именно на Синае, то наверняка заметил и оценил эту «рифму». «В тот миг он [израильский офицер по прозвищу Паци] и Коэн были двумя ожившими архетипами, олицетворяли две стороны человеческой природы — man of peace и man of war», — описывает Фридман один из синайских концертов. Именно на это и рассчитывал Коэн, когда ехал в Израиль, — увидеть вещи очищенными до их архетипической сути.

В книге Фридмана есть вставная новелла — история бывшего разведчика Ицхака, после службы в армии уехавшего в Японию и не планировавшего возвращаться. Узнав про войну, он прилетел домой, и первым, кого он встретил в родном кибуце, был его отец — одинокий человек, потерявший в Холокосте жену и двух дочерей. Вторая жена, мать Ицхака, ушла от него, Ицхак был его единственным ребенком, единственным родственником. Они обнялись, и отец сказал: «Я просто счастлив, что ты приехал на войну» См.: Матти Фридман. Кто в огне. С. 95. .

«Эта история, от которой пробирает озноб, — одно из стариннейших преданий нашего народа, история из книги Бытия, — комментирует Фридман. — Будь это сцена из романа, сын должен был бы носить имя Ицхак, но если возьмешься писать такой роман, ни за что не осмелишься дать это имя персонажу. Ицхак — нет‑нет, это уже перебор». Смею предположить, что Коэну с его любовью к библейскому символизму эта история понравилась бы. И он как раз не постеснялся бы дать герою имя Ицхак. Собственно, этого он и искал в Израиле — воскрешения библейской первозданности, какой‑то сомасштабной Танаху мистерии, разыгрывающейся в тех же декорациях.

Коэн редко и мало рассказывал об этой поездке. Она не оставила прямых следов в его песнях. Но Йом Кипур с тех пор стал одной из опорных точек его персонального мифа — от знаменитой Who by Fire (вариации молитвы «Унтане токеф») до предсмертной You Want It Darker. И свой концерт на тель‑авивском стадионе в 2009 году (это был первый и последний приезд Коэна в Израиль со времен войны 1973 года) он закончил благословением, которое произносят в Судный день в синагоге мужчины из сословия священников, имеющие статус коэна. Сложил пальцы обеих рук в особом жесте (оставив просвет между средним и безымянным), сказал: «Да благословит тебя Г‑сподь и сохранит тебя! Да озарит тебя Г‑сподь сиянием Своего лица и помилует тебя! Да обратит к тебе Г‑сподь Свое лицо и даст тебе мир!» — и ушел со сцены.

Книгу Матти Фридмана «Кто в огне: Леонард Коэн на Синае» можно приобрести на сайте издательства «Книжники» в Израиле и других странах