Несколько лет назад я отнес в издательство «Киноцентр» рукопись книги, посвященной четырем выдающимся кинодраматургам России — Валерию Фриду, Юлию Дунскому, Александру Володину и Александру Гельману. Мое сочинение было одобрено, набрано, подготовлено к печати, но…

Свой рассказ о каждом из драматургов я начинал 1944 годом. Дело в том, что для всех них этот год оказался переломным в судьбе. Так, Фрида и Дунского, бойцов‑добровольцев 38‑го стрелкового полка, весной сорок четвертого доставили под конвоем на Лубянку, где им было предъявлено обвинение в подготовке покушения на товарища Сталина. Юноши много лет провели за полярным кругом.

Итак, доставленным на Лубянку весной 1944 года Валерию Фриду и Юлию Дунскому объявили, что оба они — участники подготовки покушения на Сталина. Перед сотрудниками НКВД была поставлена задача в ходе следствия убедить членов «московской молодежной террористической группы» в намерении убить вождя.

Следствие длилось много месяцев. В дальнейшем, даже на каторжных работах за полярным кругом, существование казалось более легким, чем в застенках НКВД…

Валерий и Юлий были мальчиками из хороших семей. Два улыбчивых очкарика. Легко представить себе отчаяние этих мальчиков, когда в 1941 году военкомат отказался отправить их, страдавших сильной близорукостью, на фронт. Майор гнал ребят и кричал:

— Чтоб духу вашего тут не было! Не нужны нам слепые куры на фронте! Ясно? И не морочьте мне больше голову! Без вас забот полон рот!

Лишь в начале 1944 года обоим удалось наконец добиться своего. Однако их боевая служба, едва начавшись, сразу же и закончилась. За ребятами приехали молчаливые, крепкие люди. Препроводили из полка обратно в Москву. Оказалось, что арестованы были многие из друзей Фрида и Дунского, только‑только достигшие совершеннолетия сыновья и дочери видных в прошлом государственных деятелей…

И в сорок четвертом начался для Фрида с Дунским новый отсчет времени. Вряд ли кто‑то решился бы предсказать им тогда, что ждет их в будущем.

…Лет пятнадцать назад, когда был еще жив Юлий Дунский, привиделась мне однажды такая картина. Будто действующие лица всех тридцати фильмов, поставленных по сценариям Фрида и Дунского, сошли с экрана и окружили тех, кто вызвал их к жизни. Это и отдельные киногерои, и дружные коллективы шахтеров Заполярья из фильма «Случай на шахте 8», и молодежная бригада с часового завода из «Семи нянек», и старик со старухой из фильма о них. Эскадроны конников, фронтовики, военачальники из «Я, Шаповалов Т.П.» и «Высокого звания». Жители глухих сел и пилоты гражданской авиации из «Экипажа». Скромные труженики и изобретатели, боярышни петровских времен…

Как много их оказалось — столь непохожих, столь разных: тихих и неистовых, наивных и яростных, чистых и грешных, спокойных и бесшабашных, задумчивых и веселых.

А еще тогда я воображал, как вели бы себя в этой причудливой ситуации те двое, которые сумели населить экранный мир сотнями узнаваемых людей, современников и героев минувших времен.

Они, конечно же, смущенно улыбались бы, глядя на этот необыкновенный парад персонажей.

Улыбались бы, словно извиняясь за то, что породили этакую уйму народа. Нет, даже при самом буйном воображении невозможно было представить себе Фрида и Дунского с важностью принимающими парад своих киногероев.

Юлий виделся мне в его неизменной позе — со слегка наклоненной к плечу головой. Впечатление такое, будто он постоянно чутко к чему‑то прислушивается, всегда в ожидании хороших вестей.

А у Валерия другой привычный жест. Он тщательно, вдумчиво протирает свои очки. И вдруг останавливается. Какая‑то удачная мысль пришла ему в этот миг в голову.

Смотришь на Фрида и Дунского: оба такие насквозь штатские, домашние, негромкие, несуетные. И так непохоже, что именно они широко распахнули для нас окно в мир, где клокочут бурные страсти, где драматически сталкиваются человеческие судьбы, где история закручивает людей в жестокий водоворот событий…

Неужели все это создали они, два бесконечно мягких человека?

Непосвященный скажет: эти двое улыбаются так благодушно и проясненно потому, что жизнь их протекает в душевном комфорте.

Умудренный же опытом поймет: чтобы так улыбаться, нужно пройти через годы испытаний и тяжелого труда, испить полной мерой чашу, в которой перемешано все. В том числе — горькое, терпкое, острое. И надо вынести из этих испытаний постижение жизни, знание людей. А главное, любовь к ним истинную, не показную.

Так и случилось в жизни Фрида и Дунского, которые шли рядом по жизни с детского возраста.

В одном из интервью Дунский и Фрид признались, что их герой, как правило, человек мягкий, и только обстоятельства заставляют его бьггь сильным.

— Для нас обязательно подвергать героя испытаниям. Каковы резервы этого характера, как они проявляются, как использует свои душевные качества персонаж — вот что мы обязаны показать… Есть такие лабораторные исследования, в которых материал испытывают на прочность: на разрыв, на излом, на сжатие, на скручивание. То же самое проделывает жизнь с нашим героем, чтобы зритель мог понять — сломается этот характер или устоит. Или согнется, но потом ‑распрямится снова…

Драматурги ведут тут речь о вымышленных героях. А мне‑то видятся они сами на разных этапах их жизни, в которой, как говорится, всего хватало.

На каторге им довелось быть и лесорубами, и сплавщиками, и землекопами, и шахтерами.

Поначалу эта пара «бледнолицых» вызывала у зэков что‑то вроде жалости. Сплав требовал бешеного ритма, профессиональной сноровки и смелости.

В могучую реку с высокого обрыва скатывали бревна. Они с грозным грохотом устремлялись вниз, подпрыгивая и кувыркаясь. Раздавался предупреждающий крик бригадира:

— Бойся!

Два юных москвича катали по слегам бревна, грузили лес в вагонетки. Болели мускулы, ныл позвоночник, едкий пот заливал лицо и спину. Но стоило приостановиться, как туг же коченело тело от порывов студеного ветра.

Поздним вечером — возвращение в зону по лежням через болото. Бригада ходила в темноте гуськом, чтобы не сбиться с дороги и не свалиться. Для страховки каждому надо было класть руку на плечо идущего впереди. И на твоем плече лежала ладонь следующего за тобой человека. И этот, казалось бы, совсем простой жест взаимной поддержки приобрел для Фрида и Дунского немалое значение. Так начиналось постижение людских характеров, проникновение в подлинную их суть. И еще дорожили Валерий и Юлий теми минутами, когда зэки собирались в холодную пору у костра, устраивали решетку из кругляка. «Ташкент» буйно выбрасывал искры. Но не только за краткий миг тепла и отдыха благодарны были ребята этим кострам. Здесь, у огня, тесно прижавшиеся друг к другу люди как бы оттаивали душой, начинали раскрываться.

Многое пришлось им освоить во время работы в лагерях. Они заготавливали топливо для газогенераторных установок — были «чуркачами» и «газачами». Трудились на стройке, рыли котлованы, вбивали в мерзлый грунт сваи.

Довелось им узнать разных людей. Сталкивались с несправедливостью, жестокостью, терпели незаслуженные обиды и оскорбления. Но это закаляло душу и тело. И очутившись на угольной шахте, они уже не чувствовали себя растерянными слабаками, чужими в коллективе.

Шахта была не из комфортабельных. Круто падающие стволы, узкие пласты, скользкие лавы. Валерий и Юлий освоили все виды работ, имели дело с породой, конвейером, вентилятором.

Именно отсюда, из шахты, ведут свое начало образы прочных и основательных людей во многих фильмах Фрида и Дунского. Работа на шахте и послужила основой для создания самого первого их сценария — «Случай на шахте 8».

Годы спустя они приехали в Инту с готовым фильмом, показали его шахтерам. Оба стали почетными гостями города во время празднования его десятилетия. На торжественном вечере им вручили памятный дар — шахтерскую лампу. Драматурги получили впоследствии немало наград и призов. Но предметом особой гордости всегда являлась для них эта лампа, врученная им шахтерами Инты в знак трудового братства и признательности за правдивое отображение действительности.

…После долгих лет вынужденных испытаний Фрид и Дунский возвратились в Москву. Прежде всего они посетили Всесоюзный государственный институт кинематографии, в котором когда‑то начинали учиться.

Тогда‑то я впервые их увидел. Они поднимались по ступеням главной лестницы. А слух о появлении в институте легендарных вгиковцев уже распространился по институту. Студенты сбегались посмотреть на двух друзей, прошедших через круги ада.

Валерий и Юлий смущенно улыбались, отвечая на приветствия студентов нового, им неведомого поколения.

Просьба об экстернате бала удовлетворена. Сдав государственные экзамены, они получили дипломы и стали неутомимо трудиться. В течение долгих лет друзья писали ежедневно с той же строгой ритмичностью, с какой рабочий трудится у станка. Они не позволяли себе никаких поблажек, затягивания сроков выполнения работы или поставленной задачи. Что бы их ни манило, а «смену» они должны «отстоять». Им было что сказать людям. И поэтому, завершив очередной сценарий, после краткой передышки приступали к следующему. Если требовалось, изучали архивные документы, встречались с участниками событий, знакомились с новой для них профессией. Так, готовясь к созданию сценария фильма «Экипаж», они летали по дальним маршрутам, вникали в работу наземных служб гражданской авиации.

…Еще на Севере, после тяжелого трудового дня, при тусклом свете лампочки, дождавшись, когда барак заснет, Валерий и Юлий начинали писать свой первый сценарий. Исписанные листы складывали в картонную папку, которую

Фрид выпросил в конторе. Счастливой оказалась та папочка. Все до единого из тридцати сценариев прошли через нее. Папочка обтрепалась, приобрела со временем какой‑то несуразный вид, но драматурги не в силах были от нее отказаться. Старенькая папка служила им талисманом.

Есть художники, которые откровенно заявляют, что их не интересует и не волнует реакция зрителей на созданные ими произведения. Главное для них — самовыражение.

Мне довелось слышать одного талантливого кинематографиста, творческая позиция которого заключалась в следующих его словах: «Я не делаю картин для населения. Моя задача — двигать вперед искусство». Фриду и Дунскому эта позиция чужда. Каждый эпизод их сценария, любая, пусть самая крохотная сценка, реплика или сюжетный поворот задуманы и рождены ими с учетом зрительского восприятия. Они всегда видят перед собой реального зрителя. Отзывчивого к добру и злу, немного сентиментального и способного воспринимать юмор. Именно этот расчет на массовую аудиторию, ориентация на зрителя создали и специфическую особенность драматургии Фрида — Дунского. В ней непременно присутствуют сюжетная, почти детективная острота и занимательность, напряженность действия, четкие нравственные мотивировки и герои — не с пьедестала, а с земли.

Зрителям известны фильмы о гражданской войне, поставленные по сценариям Фрида и Дунского. Свое тяготение к этой теме драматурги объясняли очень просто. Сущность человека ярче всего проявляется в переломные моменты его личной судьбы или в годы лихолетья, всенародных потрясений. В истории нашей страны это прежде всего революция, гражданская война, Великая Отечественная. Момент взрыва, социального «землетрясения» — благодатный материал для писателя, работающего в кино. Чрезвычайные обстоятельства позволяют создавать чрезвычайные коллизии и характеры. Человек освобождается от всего наносного. Случайное уходит, главное остается.

Фрид и Дунский не раз говорили, что им никогда не приходилось придумывать своих героев. Может быть, поэтому так велик заряд теплоты и человечности в обрисовке персонажей. В своем предисловии к сценарию «Красная площадь», удостоенному первой премии на всесоюзном конкурсе, драматурги писали: «Перед глазами встает то далекое и славное время… Вспомним молодость нашей страны, вспомним ее с улыбкой и грустью — как всегда вспоминают молодость».

С улыбкой и грустью рассказаны сценаристами три истории времен гражданской войны. Три признанных шедевра современной кинодраматургии: «Служили два товарища», «Гори, гори, моя звезда» и «Красная площадь». По этим сценариям до сих пор учатся искусству драматургии студенты ВГИКа. Снятые по ним одна за другой картины, в 1968, 1969, 1970 годах, оставили глубокий след в сознании зрителей, оказали заметное влияние на развитие советской кинематографии. Поражает необычная манера повествования, этот удивительный сплав комического и трагедийного, поданный в обличье захватывающего приключения. Обращает на себя внимание филигранная разработка характеров, необычайных по остроте, яркости, своеобразию. Так пронзительно печально, но вместе с тем солнечно рассказать о войне мало кому удавалось в кино.

Стилистика сценария, а затем и фильма «Вдовы» — скромная, непритязательная. Здесь авторы остались верны своей манере вести рассказ с улыбкой и грустью. Вдумчивое и подробное рассмотрение глубоко симпатичных им персонажей, достоверность народных характеров и вместе с тем парадоксальность сюжетного хода — все это органично слилось в сценарии и перешло в фильм режиссера Сергея Микаэляна.

И, вообще, я убежден, что Фрид и Дунский наиболее сильны, уверенны и щедры как писатели именно в своих «народных» кинороманах, там, где творческой задачей является создание образов простых, так называемых рядовых людей. Эти образы выписаны всегда ярко, сочно, крупно, с поразительной достоверностью и, что не менее важно, без заискивания перед ними, без заигрывания. В этом Фриду и Дунскому нет равных среди наших сценаристов.

Приверженность драматургов к герою мягкому, душевному не следует истолковывать однозначно. Валерий Фрид говорил:

— Нам нравятся храбрые люди. Только храбрость бывает разная. Например, человек не боится высоты. Храбрость это? Отчасти. А вот тот, кто боится, но лезет вверх, по‑нашему, куда храбрее. Человек не боится смерти — хороший сорт храбрости. Но, может быть, самая высокая отвага — не бояться ответственности, не бояться чужого мнения, не бояться встать одному против многих, если защищаешь правое дело…

Фрид и Дунский. Любимцы московских сценаристов. Люди, всегда идущие на помощь. Истинные рыцари в нашем холодном и равнодушном времени.

Я любил бывать у них дома. Царившая здесь атмосфера доброжелательности всегда рождала особое, приподнятое настроение.

Мы вели бесконечные разговоры — обо всем на свете. Побывать у Валерия и Юлия означало облучиться радостью.

Я смотрел на них, уже немолодых интеллигентных мужчин, но видел двух московских мальчишек, которые когда— то, в далекие годы отправились в многотрудный поход. И на этом нелегком жизненном пути не изменили себе ни разу. Они никогда не отступали, познали людей и служили им с полной отдачей…

А теперь мне предстоит написать самые горькие, самые трудные строки.

В один из пасмурных, сырых и серых мартовских дней 1982 года Юлий отправил из дому с какими‑то поручениями Валерия и свою жену Зою. Вернувшись, они увидели на внутренней двери записку, в которой было всего два слова, написанных спокойным крупным почерком: «Я ЗАСТРЕЛИЛСЯ».

Мы хоронили его в ненастный, угрюмый день. Сотни людей молча стояли в каком‑то оцепенении.

Юлий оставил официальное письмо, в котором указана причина самоубийства. Тяжелая болезнь, астма, изнуряла и терзала его, превращала в инвалида. Переносить недуг становилось все более и более невыносимо. И он принял решение самостоятельно, впервые в жизни не посоветовавшись с другом своим Валерием.

Еще несколько лет после его гибели выходили фильмы, авторами которых были два сценариста — Фрид и Дунский.

…Но если бы кто знал, как не хватает нам в этой жизни Юлия Дунского!

(Опубликовано в № 38, 1995 год)