Материал любезно предоставлен Tablet
Евреям ужасно не повезло, что некоторые из самых известных коммунистов принадлежали к их народу: жестокий приспешник Сталина, «железный Лазарь» Каганович; начальник польской тайной полиции Якуб Берман; румынка Анна Паукер («Сталин в юбке») и, конечно, главный виновник всего — Лев Троцкий. Подобно большинству других красных подстрекателей, Лев Давидович Бронштейн утверждал, что еврейское происхождение не имеет для него никакого значения. Но, возможно, это не так. Вспомним, например, что коммунизм обещал решить еврейский вопрос так, как не могли его решить другие движения. Мировая революция, в отличие от Бунда или сионизма (более популярных среди восточноевропейских евреев), предлагала бежать от еврейства во имя всего человечества, одновременно удовлетворяя классическую тягу евреев к пророчеству.
Не надо запрещать нам говорить о том, что у евреев есть определенная склонность к коммунизму. Историк Юрий Слезкин нарушил это табу в своей блестящей книге «Эра Меркурия» , выдвинув предположение, что еврей‑комиссар — это не просто антисемитская клевета. Характерное для евреев сочетание «неумолимого рационализма и страстного мессианства» делало их прекрасными революционерами, писал Слезкин. Он справедливо замечал, что «большинство радикалов не были евреями, и большинство евреев не были радикалами, но доля радикалов среди евреев была в среднем намного выше, чем среди их нееврейских соседей» . Семеро из десяти первых руководителей польского коммунистического движения были евреями, а в 1930‑х годах евреи составляли около 65% всех варшавских коммунистов, 75% пропагандистского аппарата польской партии и 90% членов МОПР — Международной организации помощи борцам революции, существовавшей в Польше. Мы можем иметь в виду эти факты, утверждает Слезкин, и все же не скатываться к антисемитским обвинениям в том, что большевизм был еврейским заговором.
Революционный дух, овладевший некоторыми евреями и гораздо большим числом неевреев в первые годы ХХ века, привел к самым разнообразным бедствиям, не в последнюю очередь для самих евреев. В начале ХХ века, пишет Слезкин, евреи были передовым народом, воплощенной современностью. Но ловушка захлопнулась: быть современным значило теперь быть националистом, а национализм — это новый опиум для народа, когда «каждое государство должно быть племенем» . Результатом стало лобовое столкновение национализма с евреями, в котором евреи внезапно оказались в роли врагов нового избранного народа — немцев, поляков, венгров и румын. Несмотря на искреннюю преданность евреев национальным культурам тех стран, где они жили, их любовь к Гете, Мицкевичу и Петефи, они все равно были подозрительными чужаками без собственных корней. Евреи стали воплощением зла, разрушительной стороны современности, дергающими за ниточки международный капитал и СМИ. Хуже того, они стали теми, кто готов разрушить народ во имя мирового коммунизма.
Поговорим о мифе об иудео‑большевизме, который искусно описал Пол Хейнбринк в своей новой книге «Призрак бродит по Европе» («A Specter Haunting Europe»). Для многих европейцев конца 1910‑х годов у коммунистической революции было еврейское лицо. По Восточной и Центральной Европе сразу после большевистского переворота прокатилась волна революций с недолгим успехом, и многие из лидеров этих революций были евреями или полуевреями, например Бела Кун в Венгрии и Курт Эйснер в Баварии. Подобно Розе Люксембург в Берлине, Эйснер не был большевиком, но это неважно. После краха этих революций в хаосе и кровопролитии обвинили евреев.
В то же время евреи были широко представлены в коммунистических правительствах. Но отсюда все еще далеко до антисемитского заявления, весьма популярного в сегодняшней Восточной Европе, что «евреи» несут ответственность за коммунизм, что они агрессоры, а не просто невинные жертвы нацистов. Концепция иудео‑большевизма позволяет не только возложить вину на евреев, но и минимизировать вину поляков, венгров и румын за преступления против евреев.
Прекрасный пример бытования иудео‑большевистского предрассудка и его губительных последствий представляет собой история Румынии. В июне 1941 года румынский лидер Ион Антонеску приказал своему генералу выявить «всех жидов и коммунистических агентов и сочувствующих им» в приграничных областях Румынии — недвусмысленный сигнал к массовым убийствам. Вскоре после этого румынские секретные службы убили 400 евреев в городе Яссы. Когда летом того же года румынские войска двинулись на восток, в контролируемую Советским Союзом Бессарабию, которую им пришлось уступить русским за год до того, они убили еще 12 тыс. евреев и депортировали почти 150 тыс. человек. Антонеску оправдывал резню, ссылаясь не беспочвенные слухи о том, что евреи сдали Бессарабию СССР.
Вернув Бессарабию под свой контроль, румынская полиция занялась выявлением евреев, которые работали на советскую власть — и оказалось, что таких совсем немного. Провинциальный жандармский инспектор был в ярости: «Данные, — заявил он, — противоречат фактам».
Не успел в Румынии рухнуть коммунизм, как возродилась и теория иудео‑большевизма, которая в годы холодной войны существовала подпольно. В 1991 году Эли Визель приехал в Румынию, чтобы произнести речь на мероприятии в память 50‑летия Ясского погрома. Во время его речи какая‑то женщина вскочила на ноги и назвала его лжецом. Евреи «не умерли», кричала она и добавила: «Мы не позволим чужакам оскорблять нас в нашей собственной стране!» Эта женщина была дочерью полковника Думитру Каптари, одного из главарей погрома. Националисты защищали ее, утверждая, что Ясский погром, если он вообще был, совершили не румыны.
В польской истории идея иудео‑большевизма популярна так же, как и в румынской. После того как в 1939 году Германия и Россия поделили Польшу между собой, большинство призывов польских националистов, звучавших во время советской оккупации, по словам Хейнбринка, «не допускали никаких нюансов и называли всех евреев предателями».
В Восточной Польше евреи не поддерживали массово советскую власть, что бы ни говорили на сей счет многие поляки. На место немногочисленных евреев, работавших в советских органах власти, быстро пришли русские. Но подавляющее большинство поляков «были твердо убеждены, что “евреи несут коллективную ответственность за советский террор”», — пишет Хейнбринк. Когда историк Анна Биконт анализировала польские источники, она пришла к выводу, что, хотя многие поляки настаивали, будто евреи «и есть» НКВД, они не могли припомнить почти ни одного имени еврея‑сотрудника НКВД — уж точно не столько, чтобы доказать, что за советской властью стояли евреи.
Иудео‑большевистская традиция в Польше возродилась после того, как благодаря публикации книги Яна Гросса «Соседи» в 2000 году стала известна жуткая история погрома в Едвабне. Правые политики, в том числе Антоний Мацеревич, заявили, что евреи были пятой колонной, сотрудничавшей с советскими оккупантами, что ими руководили «лютая ненависть к Польше» и желание «жестоко отомстить полякам». В нынешней Польше опасную популярность приобрели высказывания, называющие евреев врагами польского народа.
В Венгрии антисемитизм тоже не дремлет. Вскоре после падения коммунистического режима один консервативно настроенный интеллектуал объявил, что «венгерско‑еврейские отношения были отравлены не нацизмом, а большевизмом», и добавил, что после 1945 года евреи‑коммунисты «стали таким же злом, как фашисты, и так привыкли к грабежу, что не могли остановиться». В Венгрии евреев связывают не только с коммунистическим прошлым, но и с современным либерализмом, который, как говорят, преувеличивает роль Венгрии в убийстве евреев и игнорирует страдания венгерского народа. В 2014 году правящая партия Фидес поставила памятник жертвам немецкого вторжения в Венгрию 1944 года. Массивная скульптура в центре Будапешта изображает немецкого орла, нападающего на архангела Гавриила — традиционного покровителя Венгрии. Памятник полностью игнорирует более полумиллиона венгерских евреев, погибших в Освенциме, а иногда и от рук собственных сограждан. Похоже, Фидес не желает признать базовый исторический факт: главными жертвами немецкой оккупации были евреи.
Хейнбринк отмечает, что Гитлер был не первым, кто придумал назвать коммунизм еврейским заговором. Он заимствовал эту идею у разнообразных националистических антисемитских движений, распространившихся после неудачных революций 1910‑х годов. Однако Гитлер использовал теорию иудео‑большевизма самым губительным и циничным образом.
Нацисты часто проявляли немалую гибкость в трактовке иудео‑большевизма, руководствуясь принципом, что евреям, любым евреям, нужно отомстить за преступления, совершенные НКВД. Эсэсовцы проводили акции возмездия во Львове, где НКВД убил тысячи человек, и в Добромиле. Жертв, судя по заметкам нацистского офицера, выбирали «по тому принципу, что евреи — переносчики большевизма». Представление о большевизме как об инфекционной болезни позволяло убивать евреев случайным образом и избавляло эсэсовцев от необходимости доказывать, что тот или иной еврей был членом коммунистического аппарата. Иудео‑большевизм стал оправданием для антисемитского геноцида.
Увлекательную главу посвятил Хейнбринк «спору историков» (Historikerstreit) 1980‑х годов. Немецкий историк Эрнст Нольте предположил, что геноцид евреев, осуществленный нацистами, частично объяснялся реальным страхом перед большевизмом. Тот факт, что в России и в других странах среди видных большевиков было немало евреев, стал «рациональным зерном» для смертоносного проекта Гитлера, полагал Нольте. Гитлер видел в своих поступках часть «европейской гражданской войны» между нацизмом и большевизмом, в которой евреи выступали на стороне большевиков. Для Нольте антикоммунизм в мышлении Гитлера был важнее антисемитизма.
Немецкие ученые и мыслители поспешили осудить Нольте, поскольку сочли, что тем самым он преуменьшает злодейства нацизма. Для него нацизм был лишь реакцией на коммунистическую угрозу и имитацией коммунистической жестокости. Критики Нольте утверждали, что он пытается снять с немцев часть вины, умаляя значение нацистского антисемитизма.
Немецкая кампания против теорий Нольте укрепила нежелание Германии, заметное с 1970‑х годов, поставить свои страдания военного времени в один ряд со страданиями других народов, особенно евреев. Что бы ни претерпела Германия во время войны — это справедливое наказание за ее грехи, и ничто нельзя сопоставить с еврейской катастрофой. Немцы эпохи нацизма всегда будут преступниками, а не жертвами, и потомки прекрасно осознают вину предков.
В Венгрии, Польше и Румынии, как показывает Хейнбринк, послевоенная история приняла совершенно другое направление. Очень часто жители Восточной Европы, придерживающиеся правых взглядов, оправдывают преступления, совершенные против евреев перед эпохой нацизма, во время и после нее. Они указывают на то, что евреи, будучи большевиками, сеяли смерть и страдания в своих родных странах; что в ставших реакцией на это еврейских погромах частично виноваты сами евреи.
Хейнбринк завершает книгу сомнительным аргументом. Он полагает, что наши нынешние страхи перед радикальным исламским терроризмом напоминают былую паранойю по поводу евреев‑большевиков. Миф об иудео‑большевизме, утверждает он, стал «плодотворным источником антиисламских настроений». Мне представляется, что истина как раз в обратном: исламский террор немалым обязан идее иудео‑большевизма. Радикальный ислам связывает евреев с колониализмом и злодеяниями современной эпохи. Евреи представляются чужеродным угнетателем, который несправедливо оккупировал мусульманские страны, вроде иудео‑большевиков, которые якобы привели к краху Польшу или Венгрию.
Теперь политически корректным считается ставить мусульман на место евреев. Эта аналогия ложная. Радикальный ислам — реальное явление; иудео‑большевизм таковым не был. Обеспокоенность европейцев по поводу исламского радикализма находит основание в том факте, что приверженцы этого движения убивают невинных во имя религии; евреи этого не делали. Исламский терроризм — не параноидальная фантазия, в отличие от идеи о том, что евреи стоят за коммунизмом. Хаотические волны массовых миграций играют ключевую роль в дебатах об исламе на Западе — ничего подобного у сторонников теории иудео‑большевизма не было. Предположить вместе с Хейнбринком, что исламизм не угрожает Европе или угнетает рядовых мусульман, означает проявить либеральную слепоту, которая приведет к усилению антиисламских предрассудков, а не к их ослаблению. Нам нужно убедить мусульманских мигрантов, живущих на Западе, отвергнуть исламизм, не просто остановить теракты, но и освободить мусульман, оказавшихся в западне суровой патриархальной культуры.
Невзирая на эту ошибку, допущенную Хейнбринком, его книга очень своевременна сейчас, когда национализм снова набирает обороты, причем не только в Европе. Несколько дней назад наш грубый и бессердечный президент с восторгом заявил журналистам: «Я националист!.. Используйте это слово!» Сегодня нам остро необходимо понять, можно ли использовать слово «национализм» и не быть при этом расистами и ксенофобами. Странная и живучая история иудео‑большевизма показывает, как часто национальная гордость зависит от фантазий о злодеяниях других. Но национализм нередко давал людям возможность познать себя, даже стать самими собой: посмотрите на Америку, на Израиль и да — и на Польшу и Венгрию тоже. Мы не можем видеть в национализме только страшного серого волка от политики и не обращать внимания на его важнейший вклад в историю. Но мы не должны закрывать глаза на опасности, которые он может нести, подобно фантомной угрозе иудео‑большевизма.
Оригинальная публикация: https://www.tabletmag.com/jewish‑arts‑and‑culture/273591/hanebrink‑judeo‑bolshevism
The New York Times: Евреи, которые мечтали об утопии
«За Родину, против Сталина и жидобольшевизма»
