Поэт и прозаик Ламед (Лейви-Иешуа) Шапиро (1878–1948) прожил трудную и беспокойную жизнь, со множеством переездов между Киевом, Одессой и Варшавой, а далее Лондоном, Нью-Йорком и Лос-Анджелесом. Творческое наследие оставил камерное. В этом наследии велика была роль русской литературы, в частности Достоевского. И среди рассказов Шапиро попадаются настоящие жемчужины. Они впервые переведены на русский язык и готовятся к выходу в свет в издательстве «Книжники».

Продолжение. Начало в № 6–7 (374–375)

Гость

Подобрав рваное платье, Сора-Хана быстро шагала погрязной улице домой из лавки. Седые волосы выбились из-под платка, глаза слезились от сырого ветра. Из-под дырявых, чавкающих башмаков летели брызги грязи, пачкали подол, но Сора-Хана ничего не замечала и торопливо
шла, неуклюже переставляя ноги и отворачивая от ветра пылающее лицо.

— Сора-Хана, Сора-Хана! — окликнула ее торговка, сжимая ладонями горшок с горячими углями.

— Куда это вы так бежите?

— Сын приехал, — со смущенной улыбкой ответила Сора-Хана и пустилась дальше.

— Сора-Хана, чтоб вы были здоровы! — немного дальше крикнула ей Броха из мясной лавки. — Что случилось, куда спешите?

— Гость у меня… — на этот раз с гордостью отозвалась Сора-Хана, пробегая мимо. — Сын…

— К Соре-Хане сын приехал! Доктор! Окончивший… — передавали друг дружке женщины.

Новость мгновенно распространилась по улице и опередила саму Сору-Хану.

— Сора-Хана, к вам сын приехал! — подскочила к ней какая-то девушка.

— Дай Б-г здоровья вам и вашему гостю! Когда приехал-то? Только с поезда, наверно? — попыталась ее задержать жена свата Хаима.

Сора-Хана только кивала налево и направо. Останавливаться было некогда. Она счастливо улыбалась и шагала все быстрее. Сердце радостно билось. Вбежав в дом, где она снимала жилье, Сора-Хана попыталась закрыть перекошенную дверь. Та не поддалась, и Сора-Хана так и оставила ее открытой. Хозяева встретили женщину улыбкой.

— Где мой Мойшл? — спросила Сора-Хана и, не дожидаясь ответа, бросилась к своей комнате.

А в дверях уже стоял ее Мойшл, молодой человек лет двадцати восьми, без шапки и с пенсне на носу. Вдруг у Соры-Ханы руки опустились.

— Ну, как поживаешь? — спросила она с увядшей улыбкой, вытирая нос рукавом.

— Понемножку. А ты? — улыбнулся в ответ сын.

Сора-Хана опять оживилась и засуетилась вокруг сына.

— Садись, Мойше, что ж ты стоишь? Есть хочешь, наверно? Может, луковый суп сварить? — Тут она смутилась и затараторила: — Погоди, сейчас самовар поставлю… Как твои дела, как здоровье?

Сын смотрел на мать, усохшую от нужды и тяжелого труда, на ее грязную, рваную одежду; его взгляд скользил по так называемой мебели, по давно немытому полу, по всей комнате. Мойше все еще улыбался, но улыбка уже была вымученной, а потом перешла в гримасу отвращения… Ему стало тоскливо, он охотно сбежал бы отсюда. Особенно раздражали латунные подсвечники на комоде. В них будто выражалась вся бедность, грязь и тоска темной жизни в темной комнатушке…

За чаем он сказал матери, что пробудет здесь только один день, а завтра поедет в соседнее местечко, где надеется получить практику.

— Сынок, варенье бери, — потчевала его Сора-Хана. — В этом году малина у меня уродилась…

Он едва притронулся к угощению, и мать больше не решилась ему предлагать. Суетясь вокруг него, она без конца выбегала на кухню посоветоваться с Бейлой, хозяйкой, насчет обеда.

— Что ему приготовить? Ума не приложу…

— Возьмите кусок мяса, сделайте отбивную, — посоветовала Бейла. — Неужели непонятно, что каши или борща он есть не будет?

— Где я мяса возьму? Лавки уже закрыты. А может, вареники с творогом? Только творог у Гиси-Леи мне не нравится.

Кислый, сухой, как песок…

И вдруг ее осенило:

— А знаете, что я приготовлю? Я на рынке свежую рыбу видела и еще риса сварю на молоке… Да, пожалуй, это будет прекрасно! Мойше, ты куда? — обратилась она к сыну, увидев, что тот надел пальто и открыл дверь.

— К доктору схожу.

Сора-Хана испугалась:

— Зачем тебе к доктору? Ты не заболел, Б-же упаси?

Сын засмеялся:

— Да нет, просто визит нанести.

Мать смутилась.

— Сынок, не забудь пообедать прийти! — крикнула она ему вслед.

Она побежала на рынок и принесла рыбу. Готовила обед и разговаривала с хозяйкой. Когда сын ушел, Сора-Хана по-чувствовала себя свободнее и теперь открыто показывала свою радость.

— Бейла, посмотрите, какой линь. Живой! Жабры красные, как огонь. Двенадцать копеек отдала, но он того стоит… Дети есть дети, — сменила она тему. — Каких только бед от них не натерпишься, пока не вырастишь. Оспа, корь, всякие детские болячки, да чего только не бывает! А вырастают — другие несчастья начинаются.

— Зато теперь-то он человек, — утешила ее Бейла в былых бедах.

— Да, конечно, что я болтаю, нельзя Б-га гневить… Решил доктору визит нанести, — сказала Сора-Хана внешне спокойно, но вдруг рассмеялась и, пытаясь скрыть радость, добавила: — Все-таки я хотела бы, чтобы он немножко другим был. Ведь если бы мой Алтер, царство ему небесное,
дожил…

— Ай, чего захотели… — понимающе отозвалась Бейла. — Нынешние дети не такие. Мир изменился. Пусть он не слишком набожный, зато у него другие достоинства. Поверьте, он вас еще порадует. Женится, хорошее приданое получит…

— Вашими бы устами да мед пить, — улыбнулась Сора-Хана. — Взгляните, пожалуйста, кажется, надо в рыбу немножко воды долить.

Вскоре обед был готов. Вкусно пахло жареной рыбой, рис в горшке затянулся толстой коричневой пленкой. Сора-Хана нарадоваться не могла:

— Хоть бы поскорей вернулся, поел, пока не остыло…

Она без конца выглядывала в окно, не видно ли сына.

«Наверно, доктор найдет о чем с ним побеседовать. Золотая голова!» — думала она с гордостью.

Накрыла на стол и села ждать. Прошел час, другой… Уйти в лавку она не могла, ведь сын вот-вот придет. Молоко уже приобрело цвет шоколада, но Сора-Хана считала, что тем лучше. А вот рыба почти выкипела. Жаль, такой вкусный бульон! Можно, конечно, воды долить, но вдруг сын сейчас вернется, и ему придется ждать… Нет, не сто́ит. Наверно, скоро будет, успокаивала
себя Сора-Хана, но время идет, а его все не видать. Сора-Хана помрачнела, замолчала и ушла с кухни к себе в комнату: не могла смотреть в глаза соседям.

За окном темнело. Сора-Хана, задумавшись, сидела за накрытым столом. Когда раздался стук в дверь, она даже вздрогнула. И, увидев сына, на радостях тут же простила ему, что он заставил так долго ждать.

— Что ж ты так припозднился, сынок? — спросила она с мягким упреком. — Все остыло давно. Линь такой удачный, свежий! Ну, садись обедать…

Она не решилась сказать: «Мой руки».

— Обедать? — удивился сын. — Я уже пообедал.

Он повернулся к стене, чтобы повесить пальто на крючок, и не заметил, что лицо Соры-Ханы вытянулось, а глаза погасли.

— Как это пообедал? Где?

Думая о чем-то своем, он равнодушно бросил в ответ:

— Что значит «где»? У доктора…