Книга хвалений (Псалтырь)
Пер. с древнееврейского Фейги Коган / Под ред. Ю. Б. Орлицкого. — М.: Изд-во Дмитрий Сечин, 2024. — 416 с.

Как-то я, первокурсник отделения иудаики, шел мимо церковной лавки и вдруг увидел объявление: «Псалтирь в оригинале». «Эге, — смекнул я, — Как раз мне по теме. Надо брать». Но на всякий случай решил уточнить у тетки за прилавком: «А в оригинале — это на еврейском или на греческом?» Та посмотрела на меня как на идиота (вполне заслуженно) и назидательно вразумила несостоявшегося псалмопевца: «На славянском!»

К переводу этой книги всегда было особое отношение. В арабских христианских общинах по арабскому переводу псалмов дети учились читать. Для русской православной культуры книга эта тоже очень «своя»: научные построения по библейской текстологии древнееврейского оригинала актуальны здесь лишь во вторую очередь. И дело не только в том, что издания РПЦ ориентируются на православную святоотеческую традицию. Шимон Маркиш справедливо отмечал: нет в еврейском Священном Писании книги более охристианившейся, чем Псалтирь. 

Эта книга не только религиозно-каноническая, но и поэтическая, с нее во многом начиналась русская литература. И, говоря о переводе Фейги Коган, наконец-то изданном, главным следует назвать творческий импульс переводчицы донести поэтическую составляющую текста, а не только теологическую и литургическую. 

Уже в XVIII веке было очевидно: изменившаяся жизнь и язык требуют какого-то нового прочтения псалмов. Появились переложения Сумарокова, Ломоносова, Державина, Крылова. Появился синодальный перевод. В последние десятилетия можно вспомнить уже и Меня, и Аверинцева, и Наума Гребнева. Эти переводы разные: среди них есть величавые тексты в классических для русской поэзии формах, весьма далеких от оригинала. Но на смену им торопятся поиски высокой лингвистической точности для лучшей передачи смысла. А среди эстетических задач, как их формулировал, например, Шимон Маркиш, отметим стремление преодолеть «ложную возвышенность тона» и «приблизить русского читателя не только к русской же Псалтири, но и к древнееврейским Теилим».

Итак, поговорим о работе Фейги Израилевны Коган (1891-1974): в некотором роде это наследие Серебряного века русской литературы. Ю.Б. Орлицкий пишет в предисловии: «Начинала она как поэт символистского круга, ученица Вячеслава Иванова (первая оригинальная книга Коган вышла в 1912 году, вторая — в 1923-м), посещала занятия в университете Шанявского, участвовала в работе театра «Габима», других начинаниях раннесоветской эпохи — театральном отделе Пролеткульта и Институте живого слова, была одним из самых известных специалистов своего времени по теории и практике декламации <…> переводила стихи». 

Стихи Фейга Коган писала всю жизнь, считая их своим «настоящим призванием». В книгу включены ее оригинальные стихи — по форме они совсем не похожи на ее библейские переводы, и в первую очередь на Теилим. 

Для этого перевода она выбрала верлибр, стремясь сохранить архаичную поэтику текста. Напомню, Фейга Коган не только поэт, но теоретик и практик художественной декламации. Верлибр и для чтения, и для декламации представляет особую сложность: от автора требуется создать такую внутреннюю музыкальность, которая сделает текст стихотворением. При этом большинство привычных приемов, включая инверсию, покажутся фальшивыми, а от читателя и слушателя потребуется уловить эту музыкальность. В древней поэзии вообще, а в Теилим особенно, основной художественный прием — параллелизм плюс аллитерации. Но речь идет о книге, в которой каждая буква изучена «с лупой в руках», каждый образ имеет массу толкований, и все равно есть места, смысл которых неясен, специалисты страстно полемизируют о них. 

Перевод Фейги Коган показывает: хотя она не игнорировала достижения библеистики, все-таки основная ее задача была эстетическая: не подгоняя перевод под ритмизованные и рифмованные формы, дать читателю представление об оригинальной архаичной, но при этом по-своему изысканной поэтике. Для уточнения же смысла автор перевода ориентировалась на свое практическое владение ивритом. 

В книге читатель найдет и ее воспоминания, и заметки к переводу. 

По некоторым ошибкам в цитировании оригинала ясно, что она цитирует по памяти, просто знает весь текст наизусть, хотя порой путается в орфографии и служебных частях речи. 

Содержится в книге и описание истории перевода: попытки напечатать его в советском издательстве, даже обращение в этой связи к патриарху. Весьма любопытная история. Образованным иерархам РПЦ было очевидно, что традиционный перевод, хотя и ставший фактом русской культуры, во многом неточен. Но как быть с этой дамой-нехристианкой, чье имя и внешность так выразительны?.. 

Так все и затормозилось. И если добавить полное отсутствие у Фейги Израилевны навыка «работать локтями», то отпадет вопрос, почему этот перевод без движения пролежал более полувека, включая эпоху религиозного бума. 

Остается поблагодарить Юрия Борисовича Орлицкого и его коллег, а также «Издательство Дмитрий Сечин», осуществившее это уникальное издание.