Когда началась война, студентке Литературного института и одновременно знаменитого Института философии, литературы и истории (ИФЛИ) в Москве Елене Каган шел 22‑й год. Летом 1940 года Елена рассталась с мужем — поэтом Павлом Коганом, который был так же, как и она, студентом Литературного института, куда перешел из ИФЛИ. Друзья в шутку называли пару, чьи фамилии различались лишь одной буквой, Кокаганами. Их дочери Ольге шел второй год. Павел Коган, автор «Бригантины», был признанным лидером группы молодых поэтов. Елена, в отличие от молодых литераторов ее круга: Бориса Слуцкого, Давида Кауфмана (Самойлова), Михаила Кульчицкого и других, писала прозу. Ни строчки еще не напечатала, как, впрочем, и Павел.
С первых дней войны Елена пошла работать на Второй московский часовой завод: изготавливать не часы, а гильзы для патронов. По вечерам занималась на курсах медсестер. В первые месяцы войны, чтобы попасть в армию, женщинам нужно было обладать какой‑нибудь нужной для нее специальностью. «Добровольная мобилизация» женщин в армию началась только весной 1942 года, когда выяснилось, что после колоссальных потерь 1941 года и потери Белоруссии, Украины, западных и северо‑западных областей России с их многочисленным населением не хватает призывников для комплектования армии.
Окончив курсы медсестер, Елена поняла, что медсестра из нее никакая, к тому же выпускниц курсов, не имевших практического опыта, отправляли в тыловые госпитали. А она рвалась на фронт. Со второй попытки, в октябре 1941 года, ей удалось записаться на курсы военных переводчиков. 10 октября 1941 года Елену Каган зачислили в Красную армию. А 15 октября она вместе с другими курсантами сошла с парохода «Карл Либкнехт» в Ставрополе‑на‑Волге. Здесь в санатории «Лесное» находился эвакуированный из Москвы Институт военных переводчиков. Начальником института был полиглот генерал Николай Биязи, кстати, первый дипломированный футбольный судья в России. Среди курсантов, прибывших тем же пароходом, был Павел Коган. По близорукости он не подлежал мобилизации, однако нашел свой путь в армию через курсы военных переводчиков. В июле 1941 года их малышку‑дочь отправили в эвакуацию в Новосибирск, вместе с матерью Павла. Павел погибнет в бою под Новороссийском 23 сентября 1942 года. Первая книга Павла Когана выйдет через 18 лет после его гибели .
В тот же день, когда Елена прибыла в Ставрополь‑на‑Волге, ее старший брат, 23‑летний Борис, вступил добровольцем в народное ополчение. Между «первым ополчением», формировавшимся в начале июля, когда немцы были далеко от Москвы и не все ополченцы понимали, что им предстоит вступить в бой с регулярными частями вермахта, и октябрьским, когда «доскребали» всех, способных носить оружие, ибо немцы были у ворот Москвы, была существенная разница. Борис еще студентом начал работать во Всесоюзном электротехническом институте (ВЭИ), в котором велись разработки далеко не только мирного назначения. Дипломная работа Бориса (он окончил в 1941 году Московский энергетический институт по специальности «автоматика и телемеханика») называлась «Автопилот для геликоптера», носила секретный характер и защищалась не в том институте, в котором он учился, а непосредственно в лаборатории ВЭИ. Неудивительно, что Борис получил бронь и документы на эвакуацию. Однако вместо того, чтобы эвакуироваться, отправился в военкомат. Со двора военкомата, по воспоминаниям Бориса, «было видно, как вдоль шоссе Энтузиастов в сторону Горького… движется все, что может двигаться: легковые и грузовые автомобили, велосипедисты… Пешком шли люди, некоторые впереди катили детские коляски, нагруженные скарбом. Это и была паника» . Речь о знаменитой московской панике, пик которой пришелся на 16 октября 1941 года.
Борису и его товарищам по первому полку 3‑й Московской коммунистической дивизии вручили французские винтовки времен русско‑японской войны и немного патронов, обмундировали в то, что удалось собрать у населения (ему досталась «серебристая куртка из аэростатной ткани»), и отправили защищать Москву. Правда, дней через десять ополченцам выдали настоящее обмундирование и нормальные полуавтоматические винтовки. По счастью, ополченцам довелось прикрывать самые ближние подступы к Москве, куда немцы так и не прорвались, и в серьезных боях они не участвовали. Ибо обучать их военному делу начали лишь после того, как непосредственная угроза городу миновала. Тогда стали разбираться, кто к чему пригоден. Бориса, который служил во взводе конной разведки, отозвали в начале января 1942 года в распоряжение Главного политического управления Красной армии, присвоили звание политрука (партбилет он получил 25 июня 1941 года) и назначили инструктором по политработе в 25‑ю воздушно‑десантную бригаду. Однако на этом его военная карьера закончилась: Бориса отозвали из армии для выполнения срочного правительственного задания, если не вдаваться в технические подробности, по разработке и изготовлению устройств для радарных систем управления зенитными батареями. Его направили на военный завод, директором которого был его научный руководитель, «главный электрик всех ракет» (по определению С. П. Королева), будущий академик Андроник Иосифьян.
Бориса Кагана назначили начальником лаборатории, а в декабре 1942 года он был награжден орденом Трудового Красного знамени «за выполнение специального задания правительства по созданию нового вооружения для фронта». Чтобы завершить это затянувшееся, но не лишнее отступление: в 1949 году Борису Кагану была присуждена Сталинская премия за создание на новых технологических основах системы дистанционного управления пушечными установками на советской «летающей крепости» — стратегическом бомбардировщике Ту‑4. И это в разгар «борьбы с космополитизмом»! Похоже, когда дело касалось вооружений, советское руководство закрывало глаза на такие мелочи, как «неправильный» пункт в паспорте.
Младшему брату Бориса и Елены, Юрию Кагану, в 1941 году исполнилось 13 лет. Впоследствии он стал физиком‑теоретиком и кое‑чего добился, судя по избранию его в действительные члены Академии наук СССР и присуждению Ленинской и Государственной премий.
Вернемся, однако, к военной биографии Елены Каган. Через три с половиной года после добровольного вступления в Красную армию переводчик оперативной группы «Смерш» 3‑й ударной армии гвардии лейтенант Елена Каган пересекла границу Германии:
За Бирнбаумом контрольно‑пропускной пункт — КПП. Большая арка — «Здесь была граница Германии».
Все, кто проезжал в эти дни по Берлинскому шоссе, читали, кроме этой, еще одну надпись, выведенную кем‑то из солдат дегтем на ближайшем от арки полуразрушенном доме, — огромные корявые буквы: «Вот она, проклятая Германия!»
…Пожары, руины — это война вернулась на землю, с которой она сошла .
Задачей оперативной группы, в которую входила Елена Каган, было найти — живым или мертвым — инициатора этой войны, Адольфа Гитлера.
Как прошли для нее эти три с половиной года, между октябрем 1941‑го и апрелем 1945‑го? Об этом Елена Каган, не случайно выбравшая себе псевдоним Елена Ржевская, рассказала в своих книгах. В ее повестях «От дома до фронта» (1964), «Февраль — кривые дороги» (1975), «Ворошеный жар» (1982–1983), «Ближние подступы» (1985), «Далекий гул» (1988) и других последовательно рассказана история ее жизни на войне . Эти книги Елена Ржевская писала не о себе — они о войне, точнее, о людях на войне. Но и о себе тоже. Что важно, в особенности для историка, — книги Елены Ржевской в значительной степени основаны на записях, которые она вела всю войну. Ее дневниковые записи, несомненно, имеют самостоятельную ценность и заслуживают издания. Главным в военной биографии Елены Каган стало даже не участие в опознании трупа Гитлера, чему посвящена ее самая известная книга. Главным событием стало участие в битве за Ржев — одном из самых продолжительных и кровавых сражений Второй мировой войны. Сражении, продолжавшемся больше года (январь 1942 года — март 1943 года) и, тем не менее, более полувека находившемся в тени. Ибо оно оказалось не слишком славным для советских полководцев .
Одна из бывших ифлиек, которую, по ее словам, от ухода в армию «спас здравый смысл», в своих объемистых мемуарах уделила некоторое внимание Елене Каган:
Из ифлиек, которые связали свою судьбу с действующей армией, больше всех повезло Лене Ржевской… Ржевская участвовала как переводчица в опознании трупа Гитлера, то есть была, можно сказать, свидетельницей одного из самых драматических моментов в истории ХХ века. Но, как известно, опознавали труп Гитлера офицеры «Смерша». И непонятно, что делала Лена Ржевская в остальные моменты своего пребывания в «Смерше» .
Это не единственный камень, который бывшая соученица бросила в «огород» Ржевской, как, впрочем, и других женщин, по собственной воле вступивших в армию. Чтобы «повезло», нужно было совершить поступок, и если Ржевская — «свидетельница», то кто же участник? Чем занималась Елена Каган на войне, понятно: была военным переводчиком в штабе 30‑й армии, допрашивала пленных, переводила трофейные документы. Когда именно она была зачислена в «Смерш» («Смерть шпионам!»), образованный в апреле 1943 года, по военно‑учетным документам неясно. Согласно орденской книжке, выданной в 1946 году, награды она получала, будучи военным переводчиком штаба 3‑й ударной армии. Видимо, как военный переводчик числилась за контрразведкой.
Кое‑что к рассказанному ею самой добавляют сведения из наградных листов. Награждена Елена Каган была медалью «За боевые заслуги» (07.10.1943), орденами Красной Звезды (07.10.1944) и Отечественной войны II степени (20.06.1945), а также медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» (09.05.1945). Но вот парадокс: в открытой базе данных Министерства обороны «Подвиг народа» награды Елены Каган перечислены, однако сканы ее наградных листов не вывешены. Можно было бы счесть, что они не сохранились: так иногда, к сожалению, бывает. Однако же наградные листы Елены Каган в целости и сохранности, и их копии имеются в личном архиве ее внучки Л. Б. Сумм. У автора этих строк мелькнула мысль, что, возможно, наградные листы сотрудников «Смерш» до сих пор засекречены. Но нет — выборочная проверка показывает, что общего правила в этом отношении не существует. Однако такая же история с наградными листами непосредственного начальника Елены Каган майора Бориса Быстрова (в «Далеком гуле» выведен под фамилией Ветров) — ордена перечислены, а сканы наградных листов не вывешены. Трудно счесть это случайностью. Возможно, секретность, окутывавшая долгие годы историю находки и идентификации трупа Гитлера, каким‑то образом отразилась на всех документах членов группы, в которую входила Елена Каган, даже если они не имели отношения к этому делу, и шлейф секретности тянется до настоящего времени? Остается лишь гадать.
Лапидарные сведения из наградных листов дают представление о повседневной работе военного переводчика Елены Каган на фронте: «В 1942 году в период наступления частей армии (речь идет о 30‑й армии. — О. Б.) тов. Каган, находясь на КП (командном пункте. — О. Б.) и КП дивизии, проводила обработку военнопленных, в результате чего были получены важные сведения о противнике, которые использовались командованием армии». Наградные листы свидетельствуют, что уже с 1943 года Елена Каган участвовала в выявлении нацистских военных преступников. Начиная с относительной «мелкоты», то есть непосредственных исполнителей преступных приказов, а затем все более крупных: «…выявила и разоблачила шесть поджигателей и убийц, которые сжигали советские села и города, вешали и расстреливали мирных советских граждан и принимали активное участие в карательных экспедициях против партизан» . Добавлю — нередко убийцы фотографировались рядом с трупами своих жертв.
Библейский принцип «око за око» безоговорочно превалировал в годы войны над евангельским «мне отмщение, и аз воздам». Почти все думали так же, как майор Борис Слуцкий: «Наш гнев и наша жестокость не нуждаются в оправдании. Не время говорить о праве и правде. Немцы первые ушли по ту сторону добра и зла. Да воздастся им за это сторицей» .
Последним орденом, Отечественной войны II степени, Елена Каган была награждена за то, что, «работая в оперативной группе контрразведки “Смерш” в Познанском воеводстве с февраля по май месяцы 1945 года, самостоятельно производила допросы арестованных. В результате выявила и разоблачила ряд официальных сотрудников немецких разведывательных органов, в том числе начальника немецкой разведшколы — фон‑Беер, начальника отдела гестапо гор. Познань капитана Нойман, допросом которых ею же были получены оперативно ценные данные» . Однако мы знаем, что в мае 1945 года Елена Каган была уже вовсе не в Познанском воеводстве, а в Берлине. Видимо, «туман» в текст представления был напущен начальником отдела контрразведки «Смерш» 3‑й ударной армии полковником Андреем Мирошниченко сознательно. Без знания конкретных обстоятельств дела невозможно было бы понять заключительную фразу представления к награде: «В отделе “Смерш” 3‑й ударной армии участвовала в расследовании дел на виновников войны» . Это — об обнаружении и идентификации трупов Гитлера и Геббельса.
Собственно, об обстоятельствах обнаружения и идентификации трупа Гитлера рассказывается в книге «Берлин, май 1945», которая в издательстве «Книжники» вышла впервые в том виде, в котором ее задумала Елена Ржевская, без каких‑либо пропусков и умолчаний, а также с приложениями и комментариями, открывающими неизвестные до настоящего времени широкому читателю обстоятельства дела.
Гитлер хотел исчезнуть, превратиться в пепел, стать мифом. Не получилось. Его обгорелые останки 8 мая 1945 года вскрывала майор медицинской службы Анна Яковлевна Маранц, исполнявшая обязанности главного патологоанатома 1‑го Белорусского фронта. Киевлянка Анна Маранц добровольно вступила в Красную армию 23 июня 1941 года. Поскольку сейфа под рукой не оказалось, хранить зубы Гитлера, сложенные в коробку то ли из‑под парфюмерии, то ли из‑под дешевых ювелирных украшений, командир группы поручил Елене Каган. Добавив, что она головой отвечает за содержимое коробки, в которой находилось единственное стопроцентное доказательство идентичности обгорелого трупа, обнаруженного во дворе рейхсканцелярии, и Гитлера. «Весь этот день, насыщенный приближением Победы, было очень обременительно таскать в руках коробку», — вспоминала Елена Моисеевна .
В самом страшном кошмаре не могло привидеться фюреру, приложившему столько усилий для истребления евреев, что одна еврейка будет копаться в его внутренностях и описывать анатомические особенности его трупа, включая «неаппетитные» подробности вроде отсутствия левого яичка, а другая — таскать коробку с его зубами и досадовать, что они мешают ей отпраздновать капитуляцию Третьего рейха.
Возможно, Б‑г все‑таки существует.
Елена Ржевская. Свидетель века
Война Абрама
