«Мнения сторон» Иштван Сабо снял в 2001 году. В отличие от его знаменитой трилогии — «Мефисто», «Полковник Редль» и «Хануссен», этот фильм, по сути являющийся их продолжением и посвященный той же проблеме — ответственности великого человека за время, в которое он живет, малоизвестен. В России он не шел ни на большом экране, ни по центральным каналам ТВ.

Слышали ли вы, как играл Фуртвенглер? Как дирижировал «Одой к радости» и Adagio из 7-й симфонии Брукнера? Величайший дирижер — так считал Тосканини. Но мы видим дирижера Фуртвенглера не на сцене, а в трамвае. Берлин, 1946 год. Музыканта узнают пассажиры — он столько лет возглавлял Берлинский филармонический оркестр. Ему поклонялись, а теперь его судят. Он без дела и без денег. И мучительно пытается понять: неужели он должен был бежать из страны?

В сцене в трамвае впервые возникает и герой, и автор — одного из пассажиров сыграл сам Иштван Сабо, показав тем самым, как важен для него эпизод. «Мнения сторон» («Принимая сторону», если точно перевести название «Taking sides») — экранизация пьесы Рональда Харвуда, шедшей на Бродвее. В роли майора армии США Стива Арнольда, которому поручено расследовать дело дирижера, выступил тогда Эд Харрис. В фильме майора играет Харви Кейтель — актер, которому ошибочно приписывают немецкое происхождение. Родители Кейтеля, польские евреи, держали ларек на Брайтон-Бич. Его герой, в мирной жизни эксперт страховой компании, а на войне — следователь военной прокуратуры, априори обвиняет Фуртвенглера: «Мне кажется, все они были нацистами».

Начинается следствие. Музыканты оркестра встают на защиту Фуртвенглера: достаточно вспомнить евреев-оркестрантов, которых спас дирижер, и то, как он отказывался вскидывать руку в нацистском приветствии. Следствию это неважно — жил в Германии, работал, был сверхпопулярен… Гиммлер позволил дирижеру уехать в конце войны в Швейцарию, Геринг одарил титулом тайного советника. Геббельс хоть и заявил, что «во всей Германии не осталось ни одного поганого еврея, за которого не вступился бы Фуртвенглер», но тем и ограничился. Первые лица Третьего рейха выказывали благоволение дирижеру, стараясь насолить друг другу. Он же оставался чуть ли не единственным символом «просвещенной империи» — остальные сбежали.

Фуртвенглер не был ни нацистом, ни пособником. Выходец из среды интеллектуалов (отец археолог, мать художница), он не приветствовал приход к власти Гитлера, и в 1933-м отправил Геббельсу письмо, возмущаясь изгнанием из немецкой музыки евреев. Не то чтобы он любил инородцев — судя по письмам, не слишком. Но музыка была ему дороже. «Я признаю возможным лишь одно разделение, — писал Фуртвенглер, — между хорошим и плохим искусством. В настоящее время разделяют евреев и неевреев… в то время как отделением хорошей музыки от плохой пренебрегают… Вопрос о качестве музыки — это вопрос жизни и смерти». Он действительно так считал. Наивно веря в возможность разделения музыки и политики, маэстро не знал — а позже, видимо, не хотел знать — о лагерях смерти, упиваясь собственной трагедией — немца в уничтоженной Германии, опозоренной на долгие годы стране.

Густаву Генриху Эрнсту Мартину Вильгельму Фуртвенглеру исполнилось в 1946-м шестьдесят. На экране он моложе и похож на свой портрет 1928 года. Таким сыграл его Стеллан Скарсгард, шведский актер, известный, среди прочего, благодаря картине «Добрый вечер, господин Валленберг» (см.: Ирина Мак. Сыграть праведника // Лехаим. 2012. № 8). Помимо следователя, в допросах участвуют стенографистка Эмми (Биргит Минихмайр, снявшаяся в одной из главных ролей в «Парфюмере» Тома Тыквера) и молоденький лейтенант Дэвид Уиллис, которого играет один из самых известных современных немецких артистов Мориц Бляйбтрой. Эмми — дочь немецкого офицера, казненного за участие в заговоре против Гитлера. Дэвид родился в Лейпциге, откуда родители-евреи успели отправить его за океан, а сами погибли. Но оба, и Эмми, и Дэвид, пытаются защитить маэстро, отдавая себе отчет в том, какое место отведено ему в истории музыки — и просто в истории. Доктор Фуртвенглер — иначе они его не называют.

— Мне хочется узнать, почему вы так влюблены в него?

— Я слушала его… Это была минута волшебства.

Майор провоцирует подследственного, намекая на Малыша К. — австрийца Герберта фон Караяна, который был моложе и представлял следующее поколение дирижеров. Он унаследовал от Фуртвенглера пост главы Берлинского филармонического оркестра — за Караяном это место было закреплено пожизненно. В отличие от Фуртвенглера, Караян был членом НСДАП, причем вступал в партию дважды — в 1933-м и в 1935-м, задолго до аншлюса и добровольно. Его делом комиссия по денацификации тоже занималась, однако состава преступления не нашла. Фуртвенглера тоже оправдали, но жизнь сломали. Караяну визы в США давали, хоть и с трудом, — впрочем, в 1960-х главные американские оркестры отказались с ним играть. Но Фуртвенглеру выступать в Штатах было вовсе запрещено. Возможно, американцы обиделись: в 1936-м Фуртвенглера приглашали возглавить Нью-Йоркский филармонический оркестр (после Тосканини), но он отказался. Есть версия, что этот ответ — якобы маэстро решил вернуться в Берлинскую оперу, — переданный берлинским отделением Ассошиэйтед Пресс, был заказан Герингом. Оперой же дирижер руководил до 1934 года и ушел в знак протеста, когда ему не позволили исполнить оперу Хиндемита «Художник Матисс». Он не видел тогда в своем демарше подвига — кроме музыки, его действительно ничего не интересовало. Известно, что Гитлер предпочитал Караяну Фуртвенглера. «Вы многих из них знали», — упрекают маэстро. Тот оправдывается: «Скорее, многие знали меня».

Есть еще один персонаж, о котором стоит сказать: полковник Дымшиц (его играет Олег Табаков) — сотрудник крупного советского музея, который занимается в Берлине ценностями, вывезенными немцами из оккупированных стран. Он торгуется с американцами за Фуртвенглера, чтобы поставить его во главе Штатс-опер на Унтер-ден-Линден. «Почему он должен был уезжать из страны? Только потому, что к власти пришел диктатор? Вы вынуждены идти на компромиссы. У вас оркестр. Вам приходится с ними общаться. И неожиданно вы понимаете: они вас любят». Откровения полковника непонятны американцу, но смысл их очевиден Сабо, пережившему венгерский социализм. «Они оказывают вам почести, и вот вы уже директор лучшего музея в мире…» Наверняка прототип Дымшица — Игорь Грабарь, которому было поручено после войны отобрать на Западе произведения искусства, достойные нового советского музея, который по понятным причинам так и не был создан.

Есть и другие любопытные детали, на которых Сабо задерживает внимание: старинная менора среди прочих ценностей, наверняка изъята из синагоги или еврейского дома; полотно Брака, которое пытается забрать французский атташе: «Картина принадлежит Франции». У Венгрии — а Сабо венгерский еврей — в истории с перемещенным искусством свой интерес. Две самые крупные частные коллекции в Будапеште — евреев Херцога и Хатвани — были вывезены немцами, и наши бойцы, обнаружившие нераспакованный вагон, подцепили его к своему эшелону. Так, в частности, в Нижний Новгород попал Эль Греко, и до сих пор его не вернули.

История эта отлично иллюстрирует старую истину: в войне у каждого свой интерес. Был этот интерес и у комиссии по денацификации — вывести на чистую воду не третьеразрядного конформиста, а признанного гения. Пусть он не был в партии, но играл Брукнера в то время, как экскаваторы сгребали в Берген-Бельзене мертвые тела. Едва ли американцы могут наказать его сильнее, чем он наказывает себя сам. Сабо это понимает. И показывает задокументированный акт неповиновения: доктор Фуртвенглер склоняется в поклоне, Геббельс, стоя у самой сцены, пожимает маэстро руку, и тот при всех вытирает ладонь платком.

(Опубликовано в №249, январь 2013)