Commentary: Израиль и нелиберальные либералы
Susie Linfield
The lion’s den. zionism and the left from hannah arendt to noam Chomsky. [Львиный ров. Сионизм и левые от Ханны Арендт до Ноама Хомски]
Yale University Press, 2019. — 400 p.
У Теодора Герцля была одна воистину грандиозная идея, которая удалась с блеском. Результат его «мозгового штурма», ныне известный как Государство Израиль, решил две самые большие психологические проблемы, стоявшие перед еврейским народом в 1896 году: проблему бесприютности и проблему бесправия. С 1948 года, радушно приняв более 3,5 млн еврейских беженцев и став крупнейшим в мире еврейским сообществом, Израиль заодно исцелил многих евреев от мучительного ощущения неприкаянности и бессилия, которое преследовало их прежде.
Исцелил многих, но не всех. В новой книге Сюзи Линфилд «Львиный ров» показано, что на самом деле Герцль не осознал главную практическую проблему, стоящую перед евреями. Его блестящее сионистское решение не смогло решить «еврейскую проблему» — проблему антисемитизма. Израиль сделался коллективным «евреем среди государств», мишенью той маниакальной нетерпимости, с которой евреи по отдельности сталкивались в Европе времен Герцля.
Сегодняшний антисемитизм обнажает, что ненависть к евреям — самая гибкая ненависть на свете: живучая, способная приспосабливаться к новым условиям, разносторонняя. Антисионистский антисемитизм беспрерывно видоизменяется, служа поразительно универсальным идеологическим клеем, объединяя даже естественных противников — христиан с мусульманами, верующих с атеистами, правых с левыми, евреев с неевреями. А у тех евреев, которые не восприняли создание и расцвет Израиля как своего рода исцеление, экзистенциальная проблема принадлежности к еврейству породила новую форму еврейской самоненависти.
В «Львином рве» анализируются два обескураживающих явления: левый антисионизм и еврейский антисионизм. Линфилд написала увлекательную «историю идей»; в ней она исследует взгляды восьми мыслителей и их работы об Израиле и евреях. Также эта книга может рассматриваться как громкие сетования либерала на то, что ведущие либералы предали и продолжают предавать идеи либерализма самым нелиберальным образом.
Не стесняясь в выражениях, Линфилд ставит героям своих восьми очерков диагноз — патологический антисионизм. Семь из них — евреи. Шесть обливали Израиль грязью: кто время от времени, а кто одержимо: философ Ханна Арендт (1906–1975), прозаик Артур Кёстлер (1905–1983), автор биографических книг Исаак Дойчер (1907–1967), эксперт по Ближнему Востоку Максим Родинсон (1915–2004), журналист И. Ф. Стоун (1907–1989) и лингвист Ноам Хомский (р. 1928).
Среди героев книги есть и французский писатель‑антиколониалист тунисского происхождения Альбер Мемми , которого снедают мысли о недостатках Израиля, хотя он и рад, что эта страна существует, ведь в отличие от других Мемми на собственной шкуре испытал арабский гнет. Самый странный выбор Линфилд — ирландский ученый Фред Халлидей (1946–2010): он не еврей, родился намного позже остальных героев ее книги; осуждая политику Израиля в отношении палестинцев, он вместе с тем не оправдывал ни палестинский террор, ни арабскую автократию, ни исламистский радикализм.
Линфилд начинает с убедительного описания двойственного сионизма Ханны Арендт. В своей пресловутой работе 1963 года «Эйхман в Иерусалиме» Арендт чуть ли не приравняла израильтян к нацистам. «Ее отношения с Израилем напоминали отношения отчужденной, мятежной дочери с родными, — пишет Линфилд. — Хотя ее распирали гнев, обида и чувство превосходства, она так и не смогла бесповоротно порвать с Израилем, а когда случались кризисы, всегда вставала на его защиту».
Траектория Артура Кёстлера была не столь извилистой. В своем сионистском романе 1946 года «Воры в ночи» он восхищался новыми, воинственными «еврейскими тарзанами» Палестины. Спустя 30 лет он опубликовал престранный подарок антисионистам, книгу «Тринадцатое колено», в ней он крайне абсурдно утверждал, что сегодняшние евреи — потомки хазар, принявших иудаизм в XI веке нашей эры. В обеих книгах Кёстлер стремился решить «еврейскую проблему» (и лично свою «еврейскую проблему») просто‑напросто вычеркивая традиционных евреев из истории. «Сионист как антисемит» — так называет его Линфилд.
Бóльшую часть антисионистских нападок на Израиль Линфилд находит жалкими и даже заставляющими усомниться в умственных способностях их авторов. Максим Родинсон, пишет Линфилд, «превратился в менее интеллектуальную версию самого себя, когда обратился к этой теме». И. Ф. Стоун ошибочно предполагал, что «израильтян и палестинцев объединяет жажда мира, в этом они схожи». Хомский, пишет Линфилд, игнорируя «реальную историю», выстроил «Хомскилэнд», как она поименовала этот мир, — некий мифический край, «где арабские диктаторы и боевики ООП десятилетиями боролись за мир, а [израильский прозаик ] Амос Оз им противостоял». Хомский, пишет она, «взял у левых основополагающие принципы, карикатурно исказил до неузнаваемости и тем самым их предал».
Короче говоря, «заблуждения столь многих из тех, кто высказывается об Израиле», — плод «высокомерия, невежества, отчужденности, отвлеченных рассуждений». Если Ближний Восток оказался кладбищем имперских амбиций, то, как предостерегает Линфилд, он также стал кладбищем «трезвого обсуждения нравственных и правовых вопросов».
Линфилд разочаровалась в этих либералах, поскольку сама верит в либерализм. Но «позиция нейтралитета невозможна, когда мы сталкиваемся с политическим насилием, — точно так же, как при столкновении с расизмом». Здесь Линфилд ведет речь о Халлидее. Его отказ оправдывать терроризм свидетельствует, в ее понимании, что политический «реализм — это не капитуляция и отказ от гуманных и даже революционных ценностей, а их защита». И меж тем как «западные левые были проницательными и бесценными критиками» израильских фантазий, они же «больше всех способствовали рождению бредовых заблуждений у палестинцев».
Покамест антисионисты умаляют достижения Израиля, Линфилд заостряет внимание на одном из недооцененных чудес сионизма — на том, как он преобразил представления о евреях в глазах других и в их собственных глазах. Кёстлер достиг в самоненавистничестве больших высот: его отталкивали «безобразие» еврейских лиц: «тут и большие, крючковатые носы, и мясистые губы, и маслянистые глаза», «маски архаических рептилий». Для Исаака Дойчера его еврейство было такой мукой, что он делал вид, будто позабыл идиш и иврит, хотя в молодости владел ими свободно. Этот блистательный биограф Льва Троцкого, автор выражения «нееврейский еврей», был, как пишет Линфилд, «евреем с глубокими противоречиями». Дойчер оставался евреем всего лишь, как сам признавался, «в силу своей безоговорочной солидарности с гонимыми и истребляемыми». Тот факт, что подобное поведение кажется нам воплощением невроза, свидетельствует, что благодаря сионизму евреев теперь воспринимают как хозяев своей судьбы.
Хотя в ее упоительно умной книге имеются интуитивные догадки, и к тому же она о них прекрасно пишет, у Линфилд есть и слабые места. Время от времени она ругает Израиль — обычно лапидарно, предполагая, что читатель с ней заведомо согласен. Хоть эти выводы и обеспечивают книге авторитет среди левых, выглядят они так, будто она щеголяет своей беспристрастностью. Впрочем, будем справедливы: таких мест все же относительно мало в ее доблестном разоблачении «вероломной готовности подменять реальность идеологией, прекраснодушными рассуждениями или полнейшими фантазиями». Ее книга — еретическая до крайности, если учесть, что Линфилд преподает журналистику в Нью‑Йоркском университете, и, думается, из‑за своего дружественного отношения к сионизму она чувствует себя там, словно в львином рве.
Линфилд высмеивает тех, кто превращает политику идентичности в своего рода тоталитаризм: они в своих рассуждениях ставят телегу впереди лошади — оправдывают преступления тех, кто им мил, и одновременно демонизируют тех, кто им ненавистен. Самая провокативная из ее мыслей — мнение, что нападки на Израиль дают левым возможность «по‑прежнему безжалостно клеймить национализм — правда, только в одной маленькой стране — и одновременно пресмыкаться перед антиимпериалистической и яро националистической риторикой “третьего мира”».
Эта догадка схожа с соображениями Джуды Перла в другой важной книге — «Антисионизм в кампусе: университет, свобода слова и BDS », которую весьма квалифицированно составили Эндрю Пессин и Дорон С. Бен‑Атар. Перл, специалист по искусственному интеллекту, отец убитого журналиста «Уолл‑стрит джорнэл» Дэниела Перла , критикует иррациональность того, что сам называет «сионофобией». «Интеллектуалы‑марксисты никогда не смогут простить Израилю то, что он доказал ошибочность их учебников, — пишет Перл, — структура мышления интеллектуалов из BDS держится на ненавистном образе белых колонистов, которые, однако, давно исчезли с лица земли (если не считать Фолклендские острова). Израиль ненавидят потому, что образ белого колониста нужно возродить, дабы подогнать его под образ злодея в заданном сценарии».
Эти интеллектуалы не только превращают Израиль в козла отпущения, пишет Перл, но и «на дух не переносят» израильскую концепцию преображения «нации, возрождающей свою историческую родину»… Они не могут простить Израилю, что он придал человеческому существованию новый смысл, смысл, поднявшийся над триадой эпохи постмодерна — расово‑классово‑гендерной идентичностью.
Описываемые Линфилд еврейские интеллектуалы‑антисионисты не любили Израиль и за то, что он доказал их неправоту. Они надеялись, что станут не укорененными гражданами мира, но вместо этого впали в аномию по Дюркгейму: превратились в людей апатичных и одиноких, возненавидели себя, зашли в тупик. И тем не менее они оставались евреями. Израильские гордые, сильные сабры — живой противовес их представлению о себе как о безобразных, замученных, плаксивых евреях — лишь подогревали в них самоненависть, а эта самоненависть дала метастазы, переродившись в пламенную враждебность.
Историческое столкновение иудаизма с современностью породило сионизм, способствовало оно и развитию либерализма. Некоторые еврейские либералы пытались уйти от гнетущего, как им казалось, иудаизма, исповедуя самые универсалистские устремления либерализма. Сионизм, наоборот, соединил национализм с либерализмом, уравновесив гордость за свою идентичность, содружество и национальное государство, с одной стороны, и обязательства отстаивать свободу, — с другой. Сионисты, как и американцы, применяют партикуляризм , чтобы продвигаться к универсалистским идеалам.
При нынешнем, очередном сражении универсалистов и партикуляристов либералы эпохи постмодерна огульно высмеивают западных националистов, выставляя их ксенофобами‑трампистами. Увы, слишком многие националисты сделались ультранационалистами, подтверждая карикатурные представления о себе. В этих воплях тонут более уравновешенные, чуткие к нюансам голоса.
Примером тому могут служить Альбер Мемми и Фред Халлидей. Мемми не поддался запугиванию и не отказался от своей еврейской идентичности, потому что испытал на себе враждебность мусульман и арабов. Он дорожит «близким родством со своим народом». Халлидей был слишком принципиальным либералом для того, чтобы быть политкорректным. Напротив, описываемые Линфилд еврейские антисионисты погрязли в полуправде и вопиющих неувязках. Их мизантропия демонстрирует, как ущербна психика людей Книги, когда они предают свой народ и свою Книгу, отвергнув многообразную смесь универсализма с партикуляризмом, которой учит Библия, которую воплощает иудаизм и отстаивает сионизм, в соответствии с которой живет Израиль в его лучших проявлениях.
Оригинальная публикация: Israel and the Illiberal Liberals
Ханна Арендт об Эйхмане: о блеске извращенности
Общий долг: переписка Ханны Арендт с Гершомом Шолемом
