9 августа 2023 года ушла из жизни замечательная писательница и исследовательница, светлый, чистый и очень талантливый человек, моя любимая подруга и незаменимая коллега Рахель Лихт. Так получилось, что наше знакомство было очень поздним и выпало на ее последние годы — время ожесточенной и героической борьбы с тяжелейшим заболеванием. И несмотря на это, с памятью о ней связываются только радостные и светлые воспоминания.
Мы познакомились в Израиле в 2018 году «с благословения» Елены Владимировны Пастернак , близко знавшей Рахель и любившей ее. Я приехала тогда к ней как к своей коллеге, фамилия которой была известна мне по нескольким статьям в научных сборниках и публикациям в интернете. Эти тексты демонстрировали свободное владение материалом и доказательность выводов автора. Не интерпретация художественных произведений Пастернака, но кропотливая поисковая работа биографа и комментатора была полем научной деятельности Рахели Лихт. Уточнения и поправки, которые она вносила в устоявшуюся систему представлений о жизни и творческом пути Б. Пастернака, были не случайными открытиями, а результатом серьезных расследований. Да, Рахель не исследовала, а именно расследовала, обладая уникальным талантом сыщика: раскручивала запутанные клубки противоречивых свидетельств, порой тратила месяцы, чтобы добираться до «самой сути», в прямом смысле слова до истины в последней инстанции.
Красноречивым примером умения сформировать достоверную и логически неопровержимую картину реальности стали ее последние статьи: «И до крови кроил наш век закройщик» (2021) — о мифологии и реальности вокруг истории, связанной с участием Пастернака в судьбе Мандельштама, и «Как с полки жизнь мою достала и пыль обдула…» (2022), в которой не только публикуется неизвестный инскрипт Пастернака, но и открывается совершенно новый пласт сведений о семействе Фришман, два десятилетия соседствовавшем с ним в коммунальной квартире на Волхонке.
Точное понимание последовательности событий и их отражения в мироощущении Пастернака привели Рахель к решению писать его биографию — шаг бесстрашный, если принять во внимание уже существующую исследовательскую литературу, включающую биографию, написанную сыном поэта. Книга Рахели Лихт под названием «О детство! Ковш душевной глуби» (2018) — как ясно из названия, содержащая рассказ о детстве поэта, — представляет собой развернутое эссе, с одной стороны, прекрасно написанное, а с другой — фундированное на уровне научной работы. В соединении с беллетристическим повествованием — точность деталей, выверенность фактов, полнота понимания сложных психологических эпизодов ранней биографии поэта. Рахели хотелось продолжать, у нее уже были наброски второй части, но совершенно неожиданно она переключилась на другую, поистине героическую работу.
Решение было принято буквально в день нашего знакомства, когда передо мной неожиданно открылся не только дотошный исследователь, но и человек большой судьбы и воли.
Оказалось, что автор историко‑литературных исследований не имеет филологического образования. Рахель, а тогда еще Элла Лихт, окончила сначала Саратовский авиационный техникум, практиковалась на авиационном заводе в Новосибирске, затем получила диплом инженера‑механика в Саратовском политехническом институте и до самой репатриации в Израиль в 1991 году работала в КБ станкостроительного завода. В Израиле ее профессиональная стезя не изменилась: с самого начала и до очень поздней пенсии (а в ней остро нуждались даже тогда, когда Рахель уже не в силах была добираться до своего офиса) она работала в компании по разработке и производству фильтров. От всего этого до филологии — как до луны. И тут как раз место поговорить о необыкновенной силе ее личности, и настойчивости, и умении целиком отдаваться любимому делу, и смелости, и воле к победе. Тут начинается история ее «двойной жизни».
Случайно прочитав сборник избранных стихов Пастернака, будучи под сильным впечатлением, Лихт начала свое первое расследование, осложненное спецификой времени, соответствующим официальной идеологии отношением к Пастернаку, закрытостью фондов, отсутствием навыков архивного поиска.
Ей удалось найти способ проникнуть в Научную библиотеку Саратовского университета, что тоже представляло немалые трудности. И там, по первым публикациям, прижизненным изданиям, редким исследовательским материалам она восстановила картину жизни и творчества Пастернака, как она ей открылась, — со всеми лакунами, противоречиями и загадками. Уже в те годы Рахель начала вести записи, в которых фиксировались события каждого дня жизни Пастернака, — делала она это исключительно для себя. Забегая вперед, скажу, что к моменту нашей встречи эти записи превратились в огромную базу данных с профессионально выстроенной системой перекрестных ссылок и компьютерного поиска. Вообще системность, а также свойственная точному научному знанию логика и доказательность — те достоинства, которые всегда находили свое выражение в работах Лихт. При этом она воспринимала собственное увлечение как хобби, абсолютно личное дело.
Вскоре произошло чудо, широко открывшее для Рахели дверь не только в мир Пастернака, но и в мир филологии. В начале 1980‑х годов она вошла в дом старшего сына поэта. Случайно натолкнувшись на опубликованное Евгением Борисовичем объявление о сборе подлинных материалов, касающихся Пастернака, Рахель отважилась написать ему письмо. Признавшись, что материалов у нее никаких нет, она тем не менее просила принять ее посильную помощь в работе с наследием поэта, и была приглашена в Москву, а затем и в Переделкино. Все праздники и отпуска с этого момента Рахель проводила в той среде, которая была плоть от плоти пастернаковской, ценности и приоритеты которой оставались неизменны с тех пор, когда эта фамилия впервые появилась на высоком горизонте культуры.
К тому времени Евгений Борисович и Елена Владимировна Пастернак уже начали свою исключительно ценную исследовательскую работу по сохранению и осмыслению документов, касающихся поэта, его эпохи, круга его близких друзей: мемориализация его жизни и творчества, пополнение и обработка семейного архива. Помощь Рахели в систематизации документов и различных сведений, в добывании необходимой информации оказалась незаменимой: работа с архивными документами, каталогизация библиотеки поэта, тогда еще в нетронутом виде хранившейся в переделкинском доме, фиксация его пометок в прочитанных книгах, хронологический свод его писем, уточнение дат и фамилий — все это было ее делом. Разумеется, многое легло в основу будущего 11‑томного собрания сочинений Пастернака (М.: Слово, 2003–2005) и других изданий. Здесь‑то Рахель и прошла ту школу, которая дала ей больше, чем все на свете филологические факультеты.
У нее сохранился подробный дневник, в который записывалось все услышанное и пережитое в доме Пастернаков. А после отъезда в Израиль — большой архив переписки (фрагменты ряда писем она публиковала на интернет‑ресурсах).
Однако с отъездом из России занятия Пастернаком как будто закончились. Это и понятно: живая связь с почвой перестала ощущаться, источники сведений оказались недоступными, да и поле приложения своих сил она не могла определить. Она ведь только помогала и самостоятельным исследователем себя не ощущала. Репатриация тоже вносила коррективы: надо было выживать, устраиваться, зарабатывать, учитывая, что Рахель была единственным кормильцем в своей семье, состоящей из очень пожилой мамы и совсем маленького сына . Но тот, кто занимается Пастернаком, знает, как собственная жизнь начинает вдруг подстраиваться под те законы, которые определяются его творчеством. Так получилось и в этом случае: «Жизнь вернулась так же беспричинно, как когда‑то странно прервалась».
После приезда в Израиль прошло некоторое время, прежде чем Рахель отправилась в тур по стране, из числа тех, что организуются для репатриантов, знакомящихся со своей новой‑старой родиной. Проезжали мимо горы Табор — или, в русской транскрипции, Фавор. И тут Рахель словно подтолкнули, как сама она рассказывала. Пастернак вдруг оказался накрепко связан с пейзажем за окном и этой землей, на которой его никогда не было, но о которой он писал как о близко знакомой: «Обыкновенно свет без пламени исходит в этот день с Фавора…»
После этой «встречи» в жизни Рахели начался новый этап пастернаковских штудий. Помимо всего прочего, она продолжила собирать и пополнять свою базу данных, подробно расписывая события жизни Пастернака по дням и числам, сообразуясь с источниками, теперь доступными дистанционно. С этой базы данных, которую Рахель с готовностью развернула передо мной в день нашей первой встречи, началась наша совместная работа над «Летописью жизни и творчества Б. Л. Пастернака» . Завершилась она выходом первого тома в те дни, когда Рахель уже не могла участвовать в редактуре и вычитке готового текста. Но все же книга успела выйти в свет, попасть к ней в руки и безмерно ее порадовать.
Работа над «Летописью жизни и творчества» имеет свои особенности, через которые исследовательский талант Рахели раскрылся в полной мере. Уточнение датировок, опирающихся на разнообразные свидетельства, с помощью совсем не очевидных находок, привлечение множества исторических фактов, установление внутренних логических цепочек, по которым одно событие никак не могло предшествовать другому, просто точный пересчет со старого стиля на новый и обратно, внимательное следование за каждой деталью, упомянутой в письмах, — все это дало возможность не только подтвердить и установить новые факты и даты, но и скорректировать их в самых авторитетных источниках, в том числе в полном собрании сочинений. Равных Рахели в этой «борьбе с сопротивлением материала» не было.
Хочется верить, что длительная работа по составлению «Летописи» стала для нее лекарством особой силы и помогла замедлить развитие болезни, позволила пережить минуты счастья, когда исследователь, с сознанием победы, может сказать о себе блоковскими словами: «Сегодня я гений». Она часто бывала гением.
Уход Рахели стал огромной потерей для науки. Пока она жила, все время оставалась надежда: более жизнелюбивого, оптимистичного и веселого человека мне в жизни встречать не приходилось. Свет, который впрямую присутствует в фамилии Лихт и который буквально исходил от Рахели, отвлекал от мрачных ожиданий, и было ощущение, что она еще поднимется и мы еще сделаем вместе пару ошеломительных открытий. Ее смерть стала личной трагедией для меня и для всех, ее любивших, а любили Рахель многие, совсем разные люди. Ведь и она умела любить как никто.
Этой любовью вдохновлялся ее труд, пожизненно посвященный Пастернаку. Верю, что ее любовь была взаимной.
Подсказка
Понять Пастернака
