«Московская оттепель: 1953–1968»

Москва, Музей Москвы, до 31.3

Выставка, посвященная оттепели в Москве (где, собственно, она и зародилась), открывается рукописью знаменитой повести Ильи Эренбурга «Оттепель». Опубликованная в «Новом мире», она дала название целой эпохе, связанной с большей личной свободой человека. О ней напоминает и схема, рисующая отношения главных героев повести, среди которых и художники, и чиновники. Сам сюжет еще недавно казался немыслимым — жена директора крупного завода уходит от него к любимому человеку.

Также в литературном разделе первые издания сборников Андрея Вознесенского, Игоря Холина, Генриха Сапгира, «оттепельные» переиздания Бориса Пастернака и Осипа Мандельштама, гранки с авторской правкой популярнейшей повести Бориса Балтера «До свидания, мальчики», вышедшей в 1964 году.

Помимо литературы «Московская оттепель» рассказывает о мебели и одежде (шляпки — всегда символ новых времен), но главное внимание сосредоточено не на дизайне, а на науке, кино, музыке и том, что устроители называют явлениями городской общественной жизни Москвы. Среди живописи и графики — работы Льва Нусберга, Вячеслава Колейчука, Михаила Рогинского, Бориса Турецкого, Михаила Чернышова, Александра Лабаса, Юрия Пименова, представлены архитектурные проекты Ефима Вулыха, Якова Белопольского, Феликса Новикова, «бумажная архитектура» группы «НЭР» («Новые элементы расселения»), а также конкурсные проекты так и не прошедшей в Москве Всемирной выставки 1967 года — если бы она состоялась, кто знает, как развивалась бы история советской архитектуры.

Показывают и киноафиши к фильмам Григория Козинцева, Марка Донского, Михаила Калатозова, Марлена Хуциева и Андрея Тарковского.

Выставка проходит в рамках фестиваля «Оттепель: лицом к будущему», он продлится до июля 2017 года. В фестивале также участвуют Третьяковская галерея, ГМИИ им. А. С. Пушкина и Парк Горького.

Роберт Франк

Зальцбург, Рупертинум, до 26.3

Книги и фильмы 92‑летнего Роберта Франка, одного из важнейших фотографов века, впервые в таком объеме показывают в Австрии. Работы последнего из могикан фотографии, отказывающегося от интервью на протяжении уже многих десятилетий, представлены начиная с 1947 года. Незадолго до этого Франк получил швейцарский паспорт, в ожидании его он десять лет прожил без всякого гражданства, после того как нацисты лишили его вместе с отцом и братом гражданства немецкого — евреям было не место в новой Германии. В 1947‑м Франк уехал из Швейцарии в Америку, где поступил на службу в журнал Harper’s Bazaar и вскоре ради фоторепортажей стал ездить по всему свету, от Латинской Америки до Европы. Экзотика в обыденном понимании оказалась Франку не близка. В Перу и Боливии он очарован самой жизнью — повседневной, грубоватой, утомительной и даже унылой, но от этого не менее витальной.

В Зальцбурге показывают также работы из двух самых известных циклов Франка: лондонского 1951–1953 годов и снимки 1953‑го, посвященные шахтерам Уэльса. Это английский период его творчества, благодаря которому имя Франка оказалось в одном ряду с именами Картье‑Брессона и других мэтров.

Франк не стремился быть репортером, хотя и снимал лишь будни. Его мечта, чтобы зрителю захотелось вернуться к фотографии словно к строчке из стихотворения, говорит вроде бы о несокрушимой дистанции между ним и миром массмедиа. Он не боится штампов, не куксится при виде хрестоматийного образа, способного породить у зрителя впечатление дежа вю. Париж такой, каким запоминают его туристы, Лондон — исключительно в тумане, с фигурами в котелках и тем неуловимым духом диккенсовских романов, от которых замирает дух, как в хорошем кино.

«Меня часто обвиняют, что я сознательно искажаю факты, чтобы они соответствовали моей точке зрения, — говорил Франк. — Это отчасти правда, ведь фотограф не может наблюдать жизнь безучастно. Его мнение — своего рода критицизм. Но критицизм может быть и от любви». Социально‑критичной получилась знаменитая книга Франка «The Americans» (1948–1956). За два последних года работы над проектом он исколесил всю страну, снимая по 500 роликов пленки в год — по собственному признанию, в роли чужестранца, постороннего. Из массива снимков — всего их 28 тыс. — автор отобрал для книги 83. Переворот в истории искусства оказался связан не только с серийным мышлением, но и с особым взглядом на мир, возвращающим в кадр неуловимое ощущение странности происходящего, потусторонности, наличия второго, невербализуемого плана.

Один из выставочных залов превращен в кинозал, в режиме нон‑стоп здесь показывают картины, снятые Франком начиная с 1960‑х годов, когда он уходит из большой журналистики, переключившись на кино, эту смесь автобиографии, вымысла и документалистики. Успех сопутствовал авангардному «Pull My Daisy», где текст от автора читал Джек Керуак, и фильму «Chappaqua», криминально‑эротической истории американца в Париже. В этом апофеозе поп‑арта Франк был одним из операторов, музыку к картине написали Филип Гласс и Рави Шанкар, последний сам в нем и снялся — вместе с Жаном‑Луи Барро и Уильямом Бэрроузом. Многие справочники упоминают о награде, якобы полученной лентой на Венецианском фестивале. Та наивность, с которым издания путаются при этом в датах, вызывает в памяти истории о мистификациях. Остальные киноработы оказывались слишком экспериментальными для немедленного их выпуска в прокат — на полке осталась, например, лента о гастрольном туре «Rolling Stones» в 1972 году по США и Канаде.

Среди оружия. Fire & Forget 2

Франкфурт, Музей прикладного искусства, до 28.3

Новая версия знаменитой выставки, показанной прежде в Берлине и посвященной теме насилия, власти и превосходства в современном мире. Среди авторов много израильских художников, фотографов и архитекторов, таких как Рон Амир, Ори Скиалом, Рами Маймон, Керен Йела‑Голан, Шариф Вакед.

Пьер Шаро

Нью‑Йорк, Еврейский музей, до 26.3

Французский архитектор и дизайнер Пьер Шаро (1883–1950) прославился Стеклянным домом, построенным из стекла и стали для доктора Дальзаса в Париже в начале 1930‑х. На большой ретроспективе показывают не только его «большие проекты», но и образцы тканей и интерьеров, лампы (существовал даже «стиль Шаро») и прежде всего мебель. Шаро создал классические образцы диванов и стульев ар‑деко, как дизайнер он работал и для авангардного кино, был известен как собиратель, в частности, произведений Пикассо и Мондриана. Перед войной успел эмигрировать в Америку, умер накануне возвращения на родину.