Семьдесят лет назад скончался рабби Йосеф‑Ицхак Шнеерсон, шестой Любавичский Ребе. В 1950 году этот день, 10 швата, выпал на 28 января, в нынешнем году — на 5 февраля.

Ему шел 70‑й год, он к тому времени уже давно и тяжко болел, был прикован к инвалидному креслу. Но даже для того, чтобы он дожил до этих лет, в его жизни должно было произойти много чудес: он должен был избежать расстрела после ареста в Ленинграде в 1927‑м, вырваться из СССР, а потом из оккупированной нацистами Варшавы.

Рабби Йосефу‑Ицхаку выпало возглавить Хабад в самый тяжелый момент его существования. В Советской России 1920 года было многое неясно, но одно было почти очевидно: эта власть надолго, и она прольет много крови. Отец Раяца — как принято называть рабби Йосефа‑Ицхака — пятый Ребе, рабби Шолом‑Бер, Рашаб, незадолго до своей смерти в Ростове‑на‑Дону, в январе 1920‑го, увидел в окно буденновцев, шедших парадом после взятия города. Ребе подумал и сказал: «С этими мне не ужиться». А сыну его предстояло с этими жить.

Впрочем, к чему‑то такому они готовились. Когда за 20 лет до революционных событий Ребе Рашаб в Любавичах открыл ешиву «Томхей тмимим», он недвусмысленно сказал, что ученикам этого нового типа ешивы предстоят и испытания нового типа. И поставил во главе ешивы сына. Интересно почитать два типа воспоминаний об этом периоде его жизни — тех мемуаристов, которые навсегда остались его преданными хасидами, и тех, кого увлекли новые веяния. Первые вспоминают Слугу Б‑жьего, слова которого зажигали их сердца, помогая потом выдерживать испытания и демонстрировать готовность принять смерть за веру. Вторые пишут об авторитарном наставнике, жестко пресекавшем «свободомыслие». Похоже, это и был естественный отбор: кто же сможет восстать против красного фараона и, как окажется, победить его.

Он был человеком, точно знавшим свое призвание — бороться, когда другие опустят руки. А было от чего прийти в отчаяние: самые преданные ученики приняли мученическую смерть от большевиков или нацистов. За железным занавесом остались его хасиды. Дочь и зятя сожгли в Треблинке. Оказавшись в Америке, он нашел убежище в стране, где все было не так, как в «старом доме»: старое еврейство, казалось, никому больше не нужно. Но он, тяжело больной, рано состарившийся наставник, знал, что все зависит от него. И в этой его непостижимой преданности своему призванию — секрет невероятного возрождения любавичского хасидизма и еврейства как такового после Хурбана, Разрушения, как на идише называют Холокост.

Так победим!