В экспозиции Еврейского музея и центра толерантности в Москве появился новый экспонат — оригинал доклада Давида Бен‑Гуриона, отправленного им осенью 1923 года из Москвы Гистадруту.

«Лехаим» сообщал о приобретении музеем этого секретного документа и опубликовал его. Доклад был составлен будущим первым израильским премьер‑министром, в 1920‑х годах — лидером еврейского рабочего движения в подмандатной Палестине, генеральным секретарем Всеобщей Федерации рабочих Эрец‑Исраэль (Гистадрут) по итогам Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно‑промышленной выставки 1923 года в Москве. Бен‑Гурион возглавлял на ней палестинскую делегацию. Многостраничный отчет, отправленный им в нескольких письмах, содержит удивительные детали. Они стоят того, чтобы снова заглянуть в музей.

Переводы первых пяти рукописных страниц отчета и фотокопии всех 26 страниц, приобретенных музеем, вместе с одним оригинальным разворотом, покрытых убористым почерком Бен‑Гуриона, стали частью единой мультимедийной инсталляции. Занимающая стену музейного зала, посвященного довоенной жизни евреев в СССР, она кажется небольшой, но, как все интерактивные объекты, позволяет углубиться в тему на разных уровнях. Вы выбираете страницу — просто притронувшись к стеклу, и перед вами появляется она же, только увеличенная и напечатанная на той же старой пожелтевшей бумаге, но на нужном языке (русском или английском). И с активными ссылками, содержащими массу полезных комментариев. Например, по поводу Палестины — в контексте отчета переводчику показалось это название более уместным. Хотя Бен‑Гурион, конечно, именовал ее в письме Эрец‑Исраэль.

В отчете есть детали, касающиеся приключений его самого и его команды, и описание выставки. Он пишет об обычаях и быте недавно созданной советской России, максимально объективно оценивая происходящее, глядя извне, а не изнутри. Описывает тяготы пути — как обыскивали при пересадке в Стамбуле, где потерялись почти все брошюры, захваченные для выставки, как «вырвались из рук ГПУ» в Одессе, как по пути из Одессы в Киев попутчики вспоминали погромы прошлых лет. Как уже в столице, кроме швейцара, он «не нашел ни одного нееврея в учреждениях внешнего отдела выставки», — все это можно найти в письмах наряду с рассказами о жизни в кибуцах «Хе‑Халуца» под Одессой, о тяжелом кризисе и нехватке работы в стране («Бедность, бегство, истощение, застой на каждом шагу»). Правда, в Москве все лучше. При этом — «семь восьмых жителей близлежащих городов хотят эмигрировать в Америку, Палестину. В любое другое место. Но нет возможности».

Внешним отделом выставки Бен‑Гурион называет ее иностранный отдел, и, прежде чем описывать еврейское участие в ней, следует рассказать о самой выставке, на которую и устроители, и гости возлагали так много надежд. Предшественница ВСХВ–ВДНХ, выставка открылась в августе 1923 года на территории, занятой ныне Нескучным садом и Парком имени Горького — после революции там была просто свалка, — и стала первым масштабным, прошедшим с невиданным размахом смотром достижений народного хозяйства, причем не только советской России. 600 иностранных фирм приняли в этом смотре участие, и Палестина оказалась в числе иностранных гостей.

«Придаю очень большое значение выставке», — писал Ленин, посетивший ее 19 октября, в свой последний приезд в Москву. Членом оргкомитета был академик Николай Вавилов. Территория занимала 100 гектаров, на ней за 10 месяцев возвели 255 построек. Выставка стала событием в архитектуре не потому, что главным ее архитектором был Алексей Щусев, а в строительную комиссию входил мэтр Иван Жолтовский. Важнее, что замом Щусева стал Вячеслав Олтаржевский (после этого он отправится в США, учиться и работать на строительстве небоскребов, в 1934‑м будет вызван на родину ради поста главного архитектора ВСХВ, потом репрессирован, в 1943‑м освобожден и войдет в историю как главный теоретик высотного строительства в СССР). Проектировать павильоны иностранного отдела вызвали из Петрограда Владимира Щуко, в художественном оформлении участвовала Александра Экстер. Ярче всего идеи авангарда, отличавшие выставку, материализовались в знаменитом павильоне «Махорка» Константина Мельникова, что возвращает нас, опосредованно, к еврейской теме. Фото «Махорки» украшает стену с докладом Бен‑Гуриона, напоминая, что Мельников построил и Бахметьевский гараж, в котором теперь устроен Еврейский музей.

Еврейское присутствие на самой выставке было значительным. В основной — советской — ее части существовал отдельный павильон евотдела Наркомата по делам национальностей. Иностранная же часть была устроена по другую сторону Крымского вала — там, видимо, где сейчас стоит здание ЦДХ, занимаемое Новой Третьяковкой, и разбит парк Музеон. И вот в этой иностранной части Гистадрут устроил показ сельскохозяйственной продукции из еврейских поселений Палестины.

«Нам выделили место, — сообщает Бен‑Гурион, — в павильоне, предназначенном для народов Востока, рядом с Персией и Манчжурией». Непустячный вопрос, что же они показывали, в отчете раскрыт в третьем пункте, который так и озаглавлен — «Наша выставка». Оказалось, что продукты, отправленные в Москву, советская таможня задержала на 10 дней. И только в еврейский Новый год — к середине сентября — посылка была доставлена. Злаки, мед, вино, масло дошли. «Почти все было получено в целости, — начинает Бен‑Гурион за здравие. — Несколько апельсинов и лимонов и все утиные консервы <…> протухли», — заканчивает он за упокой. В молодом человеке, который проверял экспонаты и при этом знал иврит, Бен‑Гурион заподозрил поначалу шпиона, но потом убедился, что тот искренний пламенный сионист.

19 августа выставка открылась, а 24 сентября (14 тишрея, читаем мы в рукописи) Бен‑Гурион сообщает в Гистадрут о «возможности отправить письма, минуя русскую почту и цензуру». Советская реальность не разочаровала его в коммунистической идее, но вынудила снять розовые очки. «Эти письма отправляются за границу с надежным человеком, обладающим дипломатической неприкосновенностью, — начинает он свое сообщение, — их не откроют до пересечения границы, откуда они будут отправлены вам. И поэтому я могу писать о наших делах подробно».

Интонации этого текста далеки от пропагандистских агиток. Наверняка, выступая по возвращении в Иерусалиме, Бен‑Гурион с гордостью цитировал собственный рассказ о сенсационном, неожиданном и даже непонятном, по его признанию, успехе палестинской делегации в Москве. Но едва ли он повторял публично услышанное им по пути в Киев об антисемитизме. О том, что «ненависть к евреям подавлена и запечатлена в сердцах, люди боятся прикасаться к евреям. <…> Но в глубине души у них пылает вражда, и если бы пал нынешний режим, то и расправились бы с ненавидимым ими народом».