Посмотрел, наконец, третью часть «Русских евреев».

Потороплюсь — пока не переварил, чего тут нет, в чем автор не разобрался, — потороплюсь с восхищением и восторгом. Парфенов есть Парфенов. Главный голос авторского, нежного, чувственного документального кино. Он не архивы и мемуары, он — пульс и томление.

И это томление в «Русских евреях» — настоящее, подлинное. А это важнее всего. Недостижимая высота.

Вот, говорит тов. Грудинин Дудю, мои дед и бабка при Сталине ничего не боялись. А если, говорит, людей каких за контрреволюцию и расстреливали, то не надо обвинять в этом отдавшего правильный приказ.

Хотя все это вполне предсказуемо и знакомо, но все равно противно и страшно. Ужасает полный, тотальный отказ: не надо ворошить наше прекрасное прошлое, его уже и так разворошил и очернил подлый Ельцин. А при нем, знаете, сколько людей померло?! Куда там Сталину.

И люди с такими взглядами искренне негодуют из‑за польского и украинского «институтов памяти»! Это же близнецы‑братья!

После того как в ночь на 21 августа 1968 года СССР ввел танки в Прагу, 25 августа семь или восемь советских граждан вышли с демонстрацией протеста на Красную площадь.

В подпольной пражской газете на следующий день было написано: «Семеро протестовавших советских диссидентов это семь причин того, что мы уже никогда не сможем ненавидеть русских».

У евреев есть как минимум 6706 причин не сметь говорить, что «поляки виновны в Холокосте». Но хватило бы и одной Жеготы.

К идиотским поправкам польского сейма в закон об Институте национальной памяти это никакого отношения не имеет, но об этом тоже нельзя забывать.

В Еврейском музее прошли важные межгосударственные переговоры. Да.

Говорили важные вещи. Да.

Но для меня, тем не менее, единственным по‑настоящему важным оказались слёзы детей и внуков тех, кто спасся в Собиборе.

Из девятки Печерского сейчас остался один — Семен Розенфельд. Месяц назад не стало Аркадия Вайспапира.

До настоящего признания их беспримерного героизма отцы и деды этих людей не дожили. Они, поднявшиеся с ножичками на костлявую, в своей стране жили с клеймом «военнопленных».

Сейчас их чествовали главы государств. Был заложен памятник их Легенде. И их дети и внуки плачут.

Мне важно, что я был рядом.