Книга Меира Шалева — «Как несколько дней…» . О его «Русском доме» я писал. «В доме своем в пустыне» прочел для собственного удовольствия. Еще не читая эту, решил, что напишу и о ней, про авторов таких книг стоит напоминать. Уж больно обаятельны были те две, самые нежные задевали в душе струны, самые живые вызывали мысли.
Название — фрагмент из Книги Бытия: как Иаков служил за Рахиль ее отцу семь лет, и они показались ему «за несколько дней». Потому что он ее — любил. Фоном проходит еще один смысл: когда любишь — так, как он ее любил, или так, как любят герои книги Шалева, — время летит стремительно. Любовь всегда слишком коротка. Сколько бы ни продолжалась, хочется, чтобы она длилась и длилась. Трое мужчин из одной деревни влюбляются и любят одну женщину. Она пришлая, взята вдовцом с двумя детьми помогать по дому и работе в коровнике. Ее прошлое таково — так драматично, воспоминание о нем так болезненно, — что она замкнута в себе. Не отвечает на их ухаживания, чувства, признания, попросту отвергает их. Полюбила она два существа: маленькую дочку хозяина — и новорожденную телочку, недойную, больше похожую на бычка. Как и в предыдущих книгах, силы, которые заставляют происходящее происходить так, а не иначе, отнюдь не ограничиваются только человеческой породой. Одинаково ведут себя злаки, цветы, деревья, пчелы, птицы, стихии, звезды на небе, животные и люди. Шалев умеет написать про это с не оставляющей сомнений убедительностью. У него редкостный талант погрузить читателя именно в это единое торжество природы во всем, не отдающее человеку предпочтения перед остальными. Человек выделен только тем, что способен это увидеть, понять и сформулировать.
В таком изображении мира единственный для писателя запрет — конструировать. Нельзя придумывать. Гармония мира не может не быть естественна и свободна. Только такую есть смысл в этой манере постигать и воспевать. Конструкция гармонического мироздания спроектирована, и механизм его запущен Богом. Поток сам должен разлиться от дождей, чтобы кто-то в нем утонул. Снег сам должен падать необычно долгое время, чтобы перегруженные им ветки эвкалипта переломили ствол и, падая, он убил проходящую под ним женщину.
Между тем писатель норовит кое-что учинить самолично. В книге, с первых слов объявляющей, что люди всего лишь наблюдатели и любое их вмешательство, преследующее собственные интересы, нарушает гармонию и компенсируется противодействием природных сил, нет исключения ни для кого, в том числе и для писателя. Проявление его воли выпирает из ткани романа и выглядит навязанным, как бы искусно оно ни объяснялось и ни оправдывалось. Что пришелицу любит вдовец, что к ней влечет холостяка, к тому же сластолюбивого, наше сознание соглашается без излишних рассуждений. Но что, увидев ее, забывает жену, о которой в один голос говорят, что она не только самая красивая женщина деревни, но и всей страны и чуть ли не Европы, причем забывает буквально, вспоминает, только заметив ее отсутствие, неказистый, до той поры любящий ее муж, верится с трудом.
Тем более что и в пленительность новой предлагается верить на слово. В ней немножко от роковой, немножко от загадочной, в ней есть манящая недоступность, независимость, твердость характера, и она, ну да, привлекательна, но не разяще. Меня словно бы уговаривают поверить по ассоциации: фолкнеровская Юла, Грушенька в «Карамазовых» — вот и эта такая же. Но веры на все не хватает. Из симпатии к Шалеву я соглашаюсь… Я соглашаюсь пропустить эту неубедительность, принять ее как литературную условность.
Но тогда, может быть, и ко всему остальному надо взять понижающий коэффициент? Может быть, это другая история? Деревня. Все элементы, из которых она состоит, наперечет. Изо дня в день повторяется одно и то же. Те же лица, та же работа, та же смена времени суток, времен года. Вдруг появляется новая фигура, женщина, незамужняя. Трое мужиков кладут на нее глаз. Что из этого выходит. И — как говорит один из персонажей — точка!
Но нет. У Шалева, действительно, имеет место косная деревня, без лиц, без имен, придерживающаяся общих мнений. И есть несколько человек с именами и характерами, по виду таких же ординарных, однако обладающих тем или другим необыкновенным свойством. Могучей силой. Высочайшей проницательностью относительно домашней скотины. Несравненным кулинарным даром. Врожденным талантом водить грузовик. Их творческий состав сродни витальности природы. Именно он, в соединении с ней встраиваясь в божественную конструкцию мира, дает нужную энергию его механизму. Механизм разгоняется, в итоге складываются разнообразные коллизии. Те же самые, что всегда и у всех в этом мире. Но участие в них этих людей делает необычайными и их.
Так видит жизнь не один Шалев. Роман Маркеса «Сто лет одиночества» показывает это и последовательней, и дерзновенней. У него демоны, которыми воздух набит, как насекомыми, что в Латинской Америке, что на Ближнем Востоке, входят в действие, не спрашивая разрешения у людей. Маркес их знает, их повадки, пристрастия, слабости, границы их власти. У него они живо устроили бы и брак персонажа с первой красавицей мира, и разрыв с ней, и то, чтобы он запал на вновь прибывшую. И совсем не обязательно одно зависело бы от другого. Только персонаж в этом случае должен был бы оказаться ему под стать. И тогда в космогоническую мистерию вступили бы воистину все какие есть сущности мироздания.
Но и так, как у Шалева, замечательно. Он превосходный рассказчик. Немножко беспокоит, правда, на сколько его хватит рассказывать эти истории. Из трех прочитанных мною книг любая как бы дублирует две других. Так сказать, «Сто лет одиночества», «Сто десять», «Сто двадцать». Но если читать эту одну, она так же хороша, как каждая из тех. Иногда очень горькая. Чаще просто очаровательная. Интересная, умная, забавная, прелестная. Может быть, потому, что большинство ее героев — первопоселенцы. Как американские пионеры. То есть самые смелые, одержимые. Одержимые кем? Похоже, теми же демонами. Если так, многое объясняется.
(Опубликовано в газете «Еврейское слово», №355)
Актуальный роман
Меир Шалев: «Б‑г стоит в стороне»
