Если когда-то в арабских странах жил почти миллион евреев, то сегодня, по самым оптимистичным оценкам, их осталось около 23 тысяч. Общая сумма оставленных евреями активов, включая предприятия, дома, фермы и банковские счета, в сегодняшних деньгах составляет более 100 млрд долларов, что соответствует размеру экономики Йемена, Ирака и Туниса вместе взятых. Ни одно из государств, из которых были изгнаны евреи, не выплачивало репараций.

Грейс Пейли родилась в Бронксе, в семье еврейских эмигрантов с Украины, в 1922-м. И героини ее рассказов вышли из круга ее подруг, ее школы, ее квартала. Так что номинально Пейли с полным основанием может быть зачислена в прозаики еврейской жизни. Но в том-то и дело, что номинально, формально. И круг, и речь, и взаимоотношения, и интересы этого поколения были куда больше американские, чем еврейские. Чем еврейские — их родителей и всех предков, проживших в черте оседлости.

Антисемитизм Вагнера — откровенный расизм, но при этом он метафизичен: композитор стремится ниспровергнуть не только понятие завета, но и устройство времени, обусловленное заветом и искуплением грехов. Вагнер прибегает к хитроумным уловкам, дабы обмануть наше восприятие времени.

Наиболее архаичной формой приданого был кест, полное или частичное содержание для молодой семьи. Семья невесты могла брать молодоженов аф кест («на содержание»), что считалось для нее очень почетно. Когда‑то смысл этого обычая заключался в том, что молодой муж продолжал в первые годы после женитьбы «учить Тору», что приносило его тестю почет в общине. В советское время смысл кеста изменился: молодого мужа не только содержали, но и обучали профессии.

Мы внезапно оказываемся в фильме Тарантино, где Фанни — идишская версия Невесты в исполнении Умы Турман, мстительницы из «Убить Билла», размахивающей мечом. В традиционной еврейской общине нет места подобным воинским доблестям, замечает Ицкович, «и вовсе не потому, что евреи бесхребетны или малодушны — скорее, в силу их здравого ума и практичности».

Многие евреи с гордостью повторяют миф о еврейском носе — для них это самобытная черта, зримо выделяющая их социально. Отрадна все же мысль, что по этому можно быстро и наглядно опознать в другом еврея. Энтузиазм по поводу еврейского носа — для многих — способ вернуть себе характеристику, которую окарикатуривали, высмеивали и ловко использовали в художественных образах начиная с XII века, включая шекспировского Шейлока, диккенсовского Феджина, в нацистской пропаганде и т. п. 

В Советском Союзе обвинения в ритуальном убийстве продолжали выдвигать даже в 1960‑х годах. Бемпорад исследует через призму этих обвинений взаимоотношения соседей, местных властей и партийных органов. На словах партия ставила целью искоренить антисемитизм, но эта цель имела неоднозначные, а порой и парадоксальные последствия для реальной жизни евреев в СССР, страдавших еще и из‑за того, что евреев ассоциировали с коммунистами

Как тогда евреи массово переходили в ересь объявившего себя Мессией Саббатая Цви, так клялось население Советского Союза в верности Сталину и через несколько лет ринулась Германия под знамена Гитлера. Тогдашний Зингер не мог этого знать, он мог только предполагать и угадывать. Возможно, он был наделен необычайной проницательностью, возможно, нездешним чутьем.

Цель «Кровавой шутки» была не столько в том, чтобы ознакомить читавших на идише в Польше и России с переводами русской антисемитской и либеральной печати, — обзоры их и без того публиковались в еврейских газетах, — сколько в том, чтобы подготовить к восприятию этой темы читателя русского. То есть роман был изначально написан для быстрого перевода на русский язык к моменту открытия дела Бейлиса.

Неевреи говорят о Холокосте как о «том, что произошло в те времена», а евреи, на каком бы языке они ни изъяснялись, говорят о «том, что произошло там». «Те времена» миновали, то, что происходило, прекратилось. Но что сказать о слове «там»? «Слово “там” намекает, что где‑то там, где‑то вдалеке, то, что происходило, происходит до сих пор».

«Фрейд всегда надеялся, что австрийские политики смогут сдержать нацистов и Гитлера. При этом он чувствовал, что антисемитизм в Вене, на который он нередко жаловался, сохраняется, пусть и в небольших масштабах. Конечно, после аншлюса это выглядело крупным просчетом. Важно понимать, что у Фрейда не было желания разрушать свою жизнь и становиться эмигрантом, тем более что он подходил к концу жизни...»

Устройство нацистской системы унижения и истребления заведомо противоестественно, нестерпимо, постоянно выводит на гибельные, леденящие кровь коллизии. Но и они становятся повседневностью, напряжение сменяется относительным успокоением, хождение по краю смерти делается привычным, оставляет место бытовым отношениям, чувствам, какому-никакому юмору.