В каком случае отказ от насилия становится грехом? Как резня в Шхеме связана с возрастом бар-мицвы? И когда человек получает силу самопожертвования? Главный редактор «Лехаима» Борух Горин читает недельную главу Ваишлах.

Краткое содержание

Яаков возвращается из Харана и посылает ангелов-вестников к Эсаву, надеясь на примирение. Но посланники сообщают, что Эсав идет к нему с четырьмястами людьми. Яаков готовится к войне, молится Богу и посылает Эсаву подарок — сотни голов скота, чтобы умилостивить брата.

Переправив семью и имущество через реку Ябок, Яаков остается один и встречает ангела, воплощающего дух Эсава, с которым борется всю ночь. В поединке Яаков получает рану бедра, но одерживает победу, и ангел нарекает его именем Исраэль.

Яаков и Эсав встречаются, обнимаются и целуются, но затем расходятся: Эсав возвращается в Сеир, а Яаков направляется с семьей и стадами в Суккот. Оттуда он переселяется в Шхем, где покупает участок земли. Однако сын правителя города, тоже по имени Шхем, похищает и насилует дочь Яакова Дину. Братья Дины, Шимон и Леви, мстят за сестру, уничтожая всех мужчин города после того, как убедили их обрезаться.

Затем Яаков с семьей отправляется в Бейт-Эль, где воздвигает жертвенник Богу в исполнение обета, данного по пути в Харан. Бог является Яакову, благословляет его, обещая, что от него произойдут колена великого народа, и меняет его имя на Исраэль. Рахель умирает при родах второго сына, Биньямина, и погребена у дороги, недалеко от Бейт-Лехема. Реувен согрешает, нарушив постель отца. Яаков прибывает в Хеврон, где воссоединяется с отцом Ицхаком (Ривка к тому времени уже умерла, пока Яаков находился в Бейт-Эле).

Глава завершается подробным перечнем потомков Эсава, родословными народов земли Сеир, где поселился Эсав, и списком восьми царей, правивших в Эдоме.

Резня в Шхеме

Сюжет прост — и жесток. Шхем, хананейский князь, видит дочь Яакова, вожделеет ее и похищает девушку. Затем Шхем и его отец Хамор приходят к Яакову, чтобы просить руки Дины и предложить объединить их семьи и народы, став единым народом. Братья Дины — Шимон и Леви — притворяются, будто согласны, и убеждают Шхема и Хамора, что все мужчины города должны обрезаться как условие для союза.

«На третий день, когда они были в боли, Шимон и Леви, братья Дины, взяли каждый свой меч, пришли в город уверенно и перебили всех мужчин. И Хамора и его сына Шхема они убили мечом, и взяли Дину из дома Шхема и вышли». (34:25-26)

Когда Яаков упрекает сыновей:

«Вы навели на меня позор, сделав меня ненавистным среди жителей земли — хананеев и периззеев. А ведь нас немного, они соберутся против меня, нападут на меня, и я погибну — я и мой дом», —

Шимон и Леви отвечают:

«Разве можно было обращаться с нашей сестрой, как с блудницей?» (34:30-31)

Повествование дает обе точки зрения — сыновей, отомстивших за честь сестры, и отца, возражающего против их жестокости, — но не указывает, кто из них прав. Последнее слово остается за Шимоном и Леви; если Яаков ответил им, Писание этого не сообщает.

Неясно также, был ли упрек Яакова моральным («Вы опозорили меня…») или чисто практическим — ведь их семья была меньшинством, и уничтожение хананейского города могло обернуться гибелью (на что указывает его заключительная фраза).

В отличие от краткости самого библейского текста, комментаторы подробно обсуждают ответственность жителей Шхема и нравственную оценку поступка Шимона и Леви. Одни объясняют, что истребление всего города было оправдано или даже предписано. Другие утверждают, что братья поступили неправильно. Третьи полагают, что жители Шхема действительно заслуживали наказания, но способ, которым это было сделано, был морально порочен. Позднейшие главы Берешит тоже проливают свет на этот эпизод. В главе 37 Шимон и Леви вновь появляются как соучастники — теперь уже в заговоре против Йосефа. И связь между этими событиями не случайна: продажа Йосефа произошла в том же Шхеме.

Орудия насилия, которыми Шимон и Леви когда-то защищали честь сестры, теперь обратились против их собственного брата. Вывод ясен: независимо от оправданности поступка, насилие несет за собой моральные последствия.

Мы узнаем больше о взгляде Яакова на их поступок из главы Вайехи, где он благословляет сыновей перед смертью. Там он снова упрекает Шимона и Леви за убийство жителей Шхема и связывает этот эпизод с их угрозой Йосефу.

Но сам упрек превращается в благословение: даже осуждая излишества их фанатизма, Яаков признает, что сам дух ревности может быть положительной силой, если он направлен правильно.

Яаков смотрит в будущее и предвидит, что потомки Шимона и Леви применят ту же пламенную страсть и к священным, и к разрушительным целям.

Главный моральный вывод, вытекающий из этой истории, заключается в том, что принципы Торы никогда не существуют в отрыве от конкретного случая. Насилие, лишенное нравственной цели, почти всегда зло; но если насилие необходимо для защиты самой жизни, отказ от него уже не добродетель, а грех.

Напротив, ревностное стремление защитить невинного и восстановить справедливость — это положительный импульс, но он требует контекста и различения, иначе оно само становится источником великого зла.

«Сыновья Яакова». Они были сыновьями Яакова, но не поступили, как его сыновья, — ведь они не посоветовались с ним о своих действиях.

Мидраш Раба; Раши

«Братья Дины». Разве она была сестрой только этих двух, а не всех сыновей Яакова? Но поскольку именно они рисковали жизнью ради нее, ее имя связывается с их именами.

Мехильта; Раши

Леви, младший из двух братьев, был тогда тринадцати лет, и Писание называет его «мужем». Отсюда делается вывод, что мальчик достигает возраста религиозного совершеннолетия и становится обязанным исполнять заповеди (бар-мицва) в тринадцать лет.

Махзор Витри

Тора точна во всех своих выражениях. Почему же столь важный момент в жизни — бар-мицва, который, как объясняет Мидраш, знаменует момент, когда в человека входит ецер тов (доброе побуждение), а, по словам Алтер Ребе, — момент окончательного вхождения святой души и полной ответственности за заповеди, — выводится именно из истории, где Шимон и Леви берут мечи и совершают убийство?

Да, их поступок не был грехом — жители Шхема действительно подлежали наказанию, либо за то, что не наказали своего князя за злодеяние, либо за другие грехи, совершенные ранее.

Но Яаков явно не одобрил их действия. В конце Вайехи он говорит о них:

«Шимон и Леви — братья, орудия их — оружие насилия», намекая, что убийство не свойственно сынам Яакова, а больше напоминает черту Эсава. Стих сам подчеркивает это: «Два сына Яакова…» — словно напоминая: хотя мы уже знаем, что они его сыновья, Писание все же выделяет, что их поступок не соответствовал его пути, ведь они действовали самостоятельно, без совета с отцом.

И именно это усиливает вопрос: если в этом стихе уже заложен намек на неодобрение Яакова, почему именно из него выводится закон о бар-мицве?

Ответ дает Мидраш к словам Яакова:

«В своем гневе они убили человека (иш)».

Почему сказано в единственном числе?

Ведь они убили всех мужчин!

Мидраш отвечает: «Потому что в глазах Бога все жители города были как один человек».

Но возникает новый вопрос:

Подобное выражение можно было бы использовать только в случае, если Шимон и Леви действовали по воле Бога. Тогда было бы понятно: поскольку перед Ним шхемцы были как один человек, то и в глазах братьев, исполнявших волю Бога, они воспринимались как один враг.

Однако Яаков упрекает сыновей, называя их действия «захваченным у Эсава ремеслом убийства».

Если они не выполняли волю Бога, почему Писание все же использует форму иш — как будто подтверждая, что в глазах Всевышнего они были как один человек?

Следовательно, нужно сказать, что Яаков в принципе согласился с тем, что жители Шхема заслуживали наказания, но был недоволен способом, каким Шимон и Леви осуществили правосудие.

Он сказал им:

«Вы навели на меня позор, сделав меня ненавистным среди жителей земли».

1. Первое объяснение: Яаков считал, что поскольку наказание можно было осуществить только обманом — пообещав им союз при условии обрезания и затем нарушив обещание, — это вызовет осквернение Имени Бога. Лучше было бы вовсе не убивать, чем прибегать к обману.

2. Другое объяснение: напротив, Яаков полагал, что они должны были убить открыто, не обманом, ведь перед Богом все жители были как один человек — и потому им следовало действовать с открытым доверием к Божественной справедливости.

Но Яаков знал, что природа Шимона и Леви не позволит им остановиться, когда разгорается святой гнев. Крик «Разве можно было сделать из нашей сестры блудницу?!» отражает их сильнейшую ревность святости — подобную ревности Пинхаса, потомка Леви.

Такая ревность коренится в самой сути души:

«Жестока, как преисподняя, ревность», — говорится в Песне Песней.

Когда пробуждается эта сила, она превосходит рассудок.

Поскольку Шимон и Леви действовали из ревности во имя Бога, из самопожертвования, не зная расчета, — Бог открылся в их действии: в Его глазах все жители Шхема действительно были как один человек.

Но возникает новая трудность: если их поступок был проявлением святой ревности, выше рассудка, то почему их упрекают за то, что они не посоветовались с отцом? Разве в состоянии месирут нефеш можно искать совет?

Ответ:

Тора говорит — «два сына Яакова», — чтобы показать: они были его сыновьями, но не поступили как сыновья.

То есть не сам факт отсутствия совета был ошибкой, а то, что они не проявили кибуд ав — уважения к отцу, даже чисто формально.

И все же это не умаляет их духовной высоты: ведь в то время, до дарования Торы, заповедь уважения к родителям для потомков Ноаха имела другой смысл — как основа общественного порядка, а не как путь к Богу.

В их случае уважение к отцу не требовало согласования поступка, направленного на исправление преступления, нарушившего саму мораль.

Почему же тогда Яаков был столь расстроен?

Потому что, хотя они поступили из ревности и боли за честь сестры, в их действии проявилась и их природная горячность.

Когда позднее они замыслили против Йосефа, стало ясно, что их ревность не всегда исходит из чистоты.

Поэтому Яаков сказал о них:

«Шимон и Леви — братья»,

Берешит раба — братья Дины, но не братья Йосефа.

То есть в их поступке в Шхеме было смешение: святая ревность переплелась с природной вспыльчивостью.

Теперь мы понимаем, почему возраст бар-мицвы выводится именно из поступка Шимона и Леви.

Бар-мицва — это момент, когда человек становится иш, взрослым, способным на месирут нефеш — поступок, идущий выше расчета.

Каждый грех — это форма измены, духовной «блудницы», как сказано:

«Не идите вслед сердца вашего и глаз ваших, за которыми вы блуждаете».

Когда человек сталкивается с соблазном, он должен поступить, как Шимон и Леви: не считать, не взвешивать, не искать оправданий, а пробудить в себе готовность к самопожертвованию.

А уже после этого все его служение должно стать осознанным и рассудочным.

Месирут нефеш — это то, что делает разумное служение настоящим: с того момента, как мальчик становится иш — взрослым, он получает силу месирут нефеш, силу, стоящую выше логики, чтобы все его сознательное служение Богу было проникнуто этой готовностью действовать ради Него без расчета.

Таким образом, бар-мицва — это не просто возраст разума, а возраст, когда человек получает силу самопожертвования — состояние души, в котором воля Бога становится его собственной волей.

Их реакция была инстинктивной, исходящей из глубин души. Она оказалась выше рационального расчета. Бывают моменты, когда человеку действительно приходится действовать, как действовали Шимон и Леви.

Однако это не должно становиться нормой, ибо Тора в целом отвергает насилие. Но суть каждой заповеди состоит в том, чтобы исполнять ее с тем же самоотвержением и глубиной чувства, какие вдохновляли братьев Дины.

(На основе Ликутей сихот, т. 5, с. 150-153, 161-162, 421; т. 15, с. 292)