Глава «Аазину» начинается большой речью Моше: «Внимайте, Небеса, я говорить буду, и услышит земля речи уст моих…» В одном из мидрашей, всегда столь чутких к языковым нюансам, подчеркивается, что Моше говорит это так, словно он близок к Небесам и далек от земли. У Йешаяу мы встречаем стих, почти противоположный по смыслу: «Слушайте, Небеса, и внимай, земля» — здесь подчеркнуты удаленность от Небес и близость к земле. Таким образом, перед нами два типа отношений. Какому же из них подобает следовать еврею? Должен ли он стремиться к Небу и «воспарять» над суетой земли? Или он, как Йешаяу, обретает духовное пристанище именно в земном бытии? И каково значение этой дилеммы в дни, когда обычно читается данная глава Торы — в течение Десяти дней трепета, тех, что следуют сразу за Йом Кипуром, когда для еврея наступает время задаться самыми главными вопросами?

О БЛИЗОСТИ И УДАЛЕННОСТИ

В одном из мидрашей (Сифрей, нач. Аазину; ср. Зоар, Аазину, 286б) говорится, что Моше был «близок к Небесам» и «далек от земли», именно потому сказано им: «Внимайте, Небеса, я говорить буду, и услышит земля речь уст моих». «Внимайте, Небеса» — здесь слышна интонация, с которой обращаются к находящемуся рядом, тогда как слова «услышит земля речь уст моих» подчеркивают некую удаленность.

Точно так же в этом Мидраше отмечается, что Йешаяу был «далек от Неба и близок к земле», когда говорил: «Слушайте, Небеса, и внимай, земля» — слова эти зеркально противоположны словам Моше (Йешаяу, 1:2).

Однако эта противоположность поистине удивительна, ведь «Тора» означает «учение», и каждое ее слово — наставление для еврея (Зоар, ч. III, 53б). Когда Моше говорит «Внимайте, Небеса, я говорить буду, и услышит земля речь уст моих», посылка, содержащаяся в этом высказывании: всякий еврей должен стремиться к Небесам и к тому, чтобы освободиться от земных противоречий. Но если даже Йешаяу, величайший из пророков (Ялькут, Йешаяу, Ремез 385), не смог достичь неба, то как же Тора требует того от каждого еврея? А если близость к Небу по сути своей достижима для любого еврея, черпающего вдохновение в словах и деяниях Моше, и вдохновение это всегда теплится в еврейской душе (Танья, ч. I, гл. 42), так почему же Йешаяу не смог этого достичь и подняться на такой уровень?

Это тем более странно, если учесть, что в мидрашах сказано (Сифрей; Ялькут, Аазину, Ремез 942): слова Йешаяу были произнесены в прямое продолжение слов Моше. Но если пророк говорит, отталкиваясь от слов Моше, то Йешаяу было легче, чем многим иным, подняться до уровня Моше.

Отсюда следует: в словах Йешаяу отражен не более низкий уровень по сравнению с тем, который подразумевал Моше, а более высокий. Именно в этом смысле он продолжает оттуда, откуда Моше закончил свою речь. Взойдя на высоты, где пребывал Моше, — «вблизи Небес», Йешаяу смог добиться большего — быть «рядом с землей». А поскольку его слова также часть Торы, они ниспосланы всем евреям.

И мы должны учитывать: поскольку каждый урок, который дает нам Тора, имеет специфическое отношение к тому периоду года, когда читается соответствующая глава (ср. Шало, нач. Вайешев; Ор а‑Тора, нач. Ницавим), то высказывание Моше, продолженное Йешаяу, особым образом связано с промежутком, отделяющим Рош а‑Шана от Суккот — именно в это время обычно читается глава «Аазину».

ДНИ ПЛАЧА

Рабби Ицхак Лурия, Ари, говорил (При Эц Хаим, Шаар а‑шофар, гл. 5): «Тот, кто не проливает слез в Десять дней трепета, душа того несовершенна». Смысл сказанного прост: в Дни трепета Б‑г подступает совсем близко к каждому из нас (Рош а‑Шана, 18а [объяснение на Йешаяу, 56:6]; Рамбам, Законы тшувы, 2:6). Хасидизм учит, что это «близость источника света к искре пламени» (Дерех хаим, 13г, 21б, 91а).

А если даже в дни милости и прощения еврей не «дозрел» до слез покаяния, душа его с изъяном. Ничто не способно пробудить ее, ничто не способно вернуть эту душу к истоку. Она слишком отдалилась от своего предназначения.

И все же говоря «Тот, кто не проливает слез», Ари распространяет сказанное на всех евреев, даже на тех, кто воистину праведен. Но ведь сожаление в смятении, изливаемое в слезах, есть сожаление о совершении греха, о нарушении заповеди, поступке неправедном, а праведник от этого чист. Как же можем мы ждать от него покаяния — покаяния столь сильного, чтобы излилось оно слезами? И разве, если праведник не плачет покаянными слезами, душа его несовершенна?

Замечание Ари было бы понятно, если б относилось к «бейнони», еврею, который никогда не грешил, даже в мыслях, но при всем том не изгнал из сознания само желание совершить нечто неправедное, хотя желание это каждый раз им подавлялось (Танья, ч. I, гл. 12, 13 и далее). В таком человеке всегда присутствует сама возможность греха, и одного этого достаточно, чтоб лить слезы в дни предельно честного самоанализа.

Однако совершенно праведному, чья природа не тронута даже отсветом неверного желания, казалось бы, что ему плакать? У него нет причины для слез.

Но смирение толкает его к слезам. Даже раббан Йоханан бен Закай плакал, говоря при этом: «Видя два открытых предо мною пути: один ведет в Рай, а другой — в геином, и неведомо мне, какой из них будет мне предназначен, могу ли я не рыдать?» (Брахот, 28б). Исполненный рвения, праведник полагает себя человеком недостойным. Но почему Ари настаивает, что праведники не только могут порой проливать слезы раскаяния, а должны их лить? Ведь достигнутое самопознание есть добродетель, и представлять себя хуже, чем ты есть, — не есть долг человеческий.

СЛЕЗЫ РАДОСТИ И ГОРЕЧИ

Алтер Ребе поясняет (Ликутей Тора, Теце, 37г): слезы, о которых говорит Ари, — не слезы горечи и самообвинения, это слезы, подобные тем, что лил рабби Акива, когда проник в тайное тайных Торы (Мидраш а‑неэлам, Ваэра, 98б), — слезы радости.

Однако слезы, о которых идет речь, не могут быть лишь слезами праведников, иначе обнаружилось бы, что Ари использует одно и то же слово для обозначения противоположных понятий: радостных слез праведников и горьких слез остальных евреев. Одни слезы свидетельствуют о близости к
Б‑гу, другие же — об удаленности от Него.

ДУХУ СУЖДЕНО ВЕРНУТЬСЯ

Объяснение тому кроется в следующем: тшува не есть просто раскаяние, она не что‑то, приходящее только тогда, когда было совершено прегрешение. Тшува означает «возвращение души к истоку» (Ликутей Тора, нач. Аазину). «А дух возвратится к Б‑гу, Который дал его» (Коелет, 12:7).

Даже праведник с любовью и страхом всем своим существом служащий Б‑гу, не достигает того состояния близости с Ним, которое испытала душа до своего рождения (Танья, ч. I, гл. 37). Земное существование создает дистанцию между душой и Г‑сподом, и ни один праведник не в силах преодолеть ее целиком — в этом и сокрыты скорбь праведных и источник их слез. Праведник чувствует, что даже когда он ведет жизнь до предела высокую и чистую, она далека от той высоты, с которой сошла душа, знавшая близость к Небесному Трону. И его слезы, как и слезы простых евреев, рождены из сознания того расстояния, что отделяет его от Б‑га.

СЛЕЗЫ ПРЕОДОЛЕНИЯ

Но и этот ответ неполон. Ибо в таком случае праведный скорбел бы о том, что составляет саму основу нашей жизни: о простом факте, что в земном существовании немыслимое расстояние разделяет Г‑спода и душу. Однако этот факт непреложен. И нельзя винить себя в том, что изменить не в твоей власти.

Если бы праведник думал о собственном духовном удовлетворении, он чувствовал бы горечь от того, что само рождение было для души утратой. Он может не столько казниться, испытывая чувство вины, сколько скорбеть. Однако праведные люди не думают о себе. Они помышляют о Г‑сподней воле (там же, гл. 10) — это Ей было угодно, чтобы данная душа была ограничена узкими рамками этого мира. Над чем же тогда плакать праведным?

Может быть, им подобает плакать потому, что они еще не выполнили свою миссию? Ибо нисхождение души в материальный мир еще не конец; нисхождение влечет за собой восхождение, ведущее куда дальше вверх — к полному самозабвению, когда душа осознает, что она — ничто, и ей откроется всеобъемлющая реальность Б‑га. И пока праведник полагает, будто сам он есть нечто реальное (там же, гл. 35), он еще не достиг конца пути. У него есть повод для слез.

И если даже величайший из людей не может достичь этой стадии, как же можем мы говорить о том, что подобает ему это сделать? Нельзя требовать невозможного.

Истина в том, что еврей есть часть Б‑га. Он способен подняться над обычными духовными возможностями этого мира. И он льет слезы над ограниченностью человеческих возможностей, ибо в этом и заключен путь их преодоления.

«Из теснин воззвал я к Б‑гу, и простором ответил мне Б‑г» (Теилим, 118:5). Смысл данного стиха такой: даже после всех достижений, к которым может привести праведная жизнь, человек все еще пребывает в «теснинах» и выйти «на простор» можно лишь ценой отказа от самости, тем самым обнаруживая готовность к слиянию с Б‑гом.

ЕДИНЕНИЕ С Б‑ГОМ В МИРЕ

В этом состоит важность и значение Десяти дней Тшувы — периода, когда Б‑г ближе всего к человеку, и при том Тшува всегда сохраняет свою важность (Рамбам, Законы Тшувы, 2:6). Но эти дни не только несут в себе особую милость — они выводят на новый уровень. Происходит не только раскаяние в совершенных грехах, но само возвращение к Б‑гу, которое кладет конец духовному отдалению. Человеку выпадает возможность понять, что ограниченность человеческой природы — еще не все, из нее есть выход. Можно эту ограниченность преодолеть. Она может быть залита слезами — каждого еврея.

Когда человек достигает выхода за собственные пределы, он совершает прорыв, в земных условиях доступный только душе. Он сливается с Бесконечным в самой сердцевине конечного. И тем утверждает, что для единения души с Б‑гом нет ни преград, ни пределов: ведь единение с Ним было достигнуто в этом мире. «Из теснин воззвал я к Б‑гу,» — из этого тела, этого узкого мира, — «и простором ответил мне Б‑г».

ШОФАР

Здесь кроется объяснение, почему на Рош а‑Шана трубят в шофар. Звуком шофара (учитывая специфическую форму этого инструмента: его узкий конец напоминает о «теснинах», а широкий — о «просторе») мы призываем Царство Г‑спода. Талмуд (Рош а‑Шана, 16а, 34б) сообщает , что Г‑сподь сказал: «В Рош а‑Шана возглашайте предо Мной о царствии, храните память, трубите в шофар. О царствии — ибо вы поставите Меня Царем над вами… Как? Звуком шофара».

Слова эти могут вызвать недоумение, ибо естественно было бы сначала провозгласить Б‑га Царем нашим, а потом лишь подчиниться Его велениям (ср. Мехильта и Ялькут Шимони, Итро, 20:3). Как можем мы пробудить в Б‑ге желание быть Царем над нами, исполняя то или иное из Его повелений, если само это исполнение предполагает, что Он уже Царь?

Объяснение этому в молитве, которая читается перед трублением в шофар: «Из теснин воззвал я к Б‑гу…» Наши «теснины» — это не только грехи наши, это — само наше существование в ограниченных рамках, когда мы чувствуем, что отделены от Г‑спода, и покуда длится это состояние, мы не можем принять Б‑га как Царя и Владыку над нами. Но если мы пребываем в «теснинах» и все же «взываем к Б‑гу», то достигаем самой сути Б‑жественности, тем самым преображая сердцевину человеческой жизни в «простор», место для Б‑га. Так устанавливается Его царская власть. Он — Царь, пребывающий в материальном мире, а не только в Небесах.

«ТЕСНИНЫ» МИРА И ЕГО ПРЕОБРАЖЕНИЕ

В «ПРОСТОР»

Теперь нам понятна связь между главой Аазину, словами Моше, продолженными Йешаяу, и Десятью днями тшувы (как и теми четырьмя днями, что следуют за Йом Кипуром).

В течение года наша религиозная жизнь сосредоточена на «земных» вещах, на изучении Торы и практическом исполнении заповедей. Даже «долг сердца» связан с нашей человеческой, личностной сущностью, с нашими интеллектом и темпераментом.

Но в течение Десяти дней трепета «дух возвращается к своему создателю, к Б‑гу». Еврей должен осознать, насколько «теснины» олицетворяют весь этот мир и насколько подобает рыдать, пребывая в этих «теснинах». Он должен воззвать к
Г‑споду, воззвать с доверием и рвением, чтобы слиться с Ним.

Человек там, где пребывает воля его. И тем, что он проливает слезы из‑за заключения в «теснинах», он выходит за пределы своего узилища. Он становится «близок к Небу» и «далек от земли». Его самое сильное и сокровенное желание — «приблизиться к Небесам», и он воистину достигает Небес.

Б‑г отвечает на это «простором», а Его присутствие на земле раскрывает саму сущность Б‑га как здесь, так и в духовных мирах. Бесконечное входит в порядок человеческого существования. Так происходит обретение Б‑га, «вблизи земли» и «далеко от Небес».

УРОК ЙЕШАЯУ

Это истинно для жизни каждого еврея.

«Небеса» — это Тора, слово Б‑га. «Земля» — заповеди, деяния человека (Тора ор, нач. Берешит; Ликутей Тора, Аазину, 74б). Изучая Тору, еврей приближается к Б‑гу (Танья, ч. I, гл. 23; ср. Танья, гл. 5). Исполняя заповеди, он вносит в мир присутствие Г‑спода (Танья, гл. 37).

Прежде всего еврей должен быть «близок к Небесам». При том что он обязан соблюдать заповеди, сердце его должно быть отдано изучению Торы.

Однако это — лишь первая ступень. Со временем он должен постичь, что «сущностно важно не изучение, но — деяние» (Пиркей Авот, 1:17), ибо истинная задача человека — преобразить этот мир, сделав его обителью Б‑га (Бава батра, 14б).

И опыт Йешаяу нужен нам, чтобы взойти на эту вторую ступень. Ибо Тора была дарована Моше, но именно Йешаяу суждено было пророчествовать о грядущем спасении (Тания, ч. I, гл 23; ср. Танья, гл. 5), о времени, когда мир станет обителью Б‑га, когда «всякое создание познает, что Тобой создано» (молитва на Рош а‑Шана и Йом Кипур), когда все сущее в мире соединится с Бесконечностью Б‑га.