Хлеб веры

В ходе пасхального сейдера раз за разом всплывает число «четыре». Мы пьем четыре чаши вина, задаем четыре вопроса, спрашиваем о четырех сыновьях. Но мы ведь упомянули лишь о нескольких «четверицах», связанных с этим праздником освобождения. Мудрецы поясняют, что это настойчивое повторение темы «четверицы» в Пейсах изначально восходит к «четырем утверждениям искупления», звучащим в обещании Б‑га, данном Моше: «Выведу Я вас из‑под ига египтян, и избавлю вас от служения им, и спасу вас мощью великой и страшными карами, и возьму Я вас народом Себе, и буду вам Всесильным» (Шмойс, 6:6,7).

В комментариях Рамбана, Сфорно и других поясняется, что «четыре утверждения искупления» связаны с четырьмя аспектами нашего освобождения от Египта. Первое — «выведу Я вас» — с нашим физическим исходом за географические границы Египта. Второе — «избавлю вас» — с нашим освобождением от гегемонии египтян (к слову, тогда Египет был великой державой, поработившей и державшей в угнетении многие народы и страны за пределами своих географических границ). Третье — «спасу вас» — с ограничением, положенным всякой возможности порабощения в будущем, ибо будет тому препятствовать сама память о «великих карах», которые навлекли на себя египтяне. (Не будь сила Египта сломлена Десятью Карами и не поглоти воды Красного моря египетскую армию, страна фараонов могла бы представлять в будущем серьезную угрозу свободе Израиля. Ведь едва евреи покинули Египет, как фараон послал вслед армию, чтобы вернуть ушедших силой. Свобода же под постоянной угрозой рабства не может считаться истинной.) Наконец, четвертое — «возьму Я вас народом Себе» — с избранием нас народом Б‑жьим на горе Синай — главная цель Исхода.

Но почему же тогда не идет речи о том, что во время сейдера надо съедать четыре пластины мацы? Маца, бездрожжевой хлеб, — самый важный компонент сейдера. Это — «хлеб бедности», символ тягот, пережитых нами в египетском рабстве (Дворим, 16:3). Также это и «хлеб поспешности», хлеб, у которого не было времени подняться. Это — напоминание о самом характере нашего освобождения — внезапной, резкой, всеохватывающей перемене, принесенной в наши жизни Всесильным. Указано в Шмойс: «И пекли они тесто, которое вынесли из Египта лепешками пресными, ибо оно не сквасилось, так как они изгнаны были из Египта и не могли медлить, и даже пищей не запаслись» (12:39). С последним ударом часов в полночь накануне Пейсаха большой клан материально и морально обнищавших рабов Б‑г мгновенно преображает в свободный народ, избранный Им быть «светом народов» (Ишаяу, 49:6). И повелевает играть главную роль в исполнении Его воли, связанной с Творением, поясняет Раши на Брейшис (1:1).

Сам ход сейдера сосредоточен на трех пластинах мацы, лежащих на блюде: от чтения Агоды над меньшей частью той пластины, что в центре, и вплоть до момента, когда предстоит съесть афикоман («то, что после мацы») в конце трапезы. Собственно, библейское название Пейсаха — «Праздник мацы», ибо маца передает саму суть Исхода. Тогда почему же в этом символе Исхода не отражены «четыре утверждения искупления»? Почему во время сейдера на блюде — только три пластины мацы?

Практически причина, по которой на блюдо кладут эти три пластины мацы, связана с тем, что олицетворять «хлеб бедности» пристало скорее даже кусочку мацы, чем цельной маце. С другой стороны, в честь Шабоса и на праздничных трапезах мы ставим на стол лехем мишна — две целых буханки хлеба. И потому во время сейдера на столе присутствуют три пластины мацы. В начале сейдера мы разламываем среднюю мацу на две части: большую откладываем в сторону для афикомана, а меньшая исполняет роль «хлеба бедности», и над нею читается Агода — повествование об истории Исхода. Соблюдая мицву о маце, мы съедаем по кусочку и от сломанной мацы, и от верхней, оставшейся целой. Третья же — лежащая в самом низу — используется для приготовления кореха, сэндвича из мацы и моройра.

Однако в еврейской жизни значима каждая подробность. Особенно — в ночь сейдера, когда каждое наше действие исполнено глубокого символического значения. Поэтому, кроме изложенных здесь практических соображений, тот факт, что маца исключена из разряда «четвериц», к которому адресуют столь многие обычаи сейдера, имеет и более глубокий символический смысл.

Вспышка веры

Как уже сказано, маца олицетворяет и нашу бедность в момент Исхода, и поспешность, с которой происходило наше освобождение. Эти два компонента переплелись между собой: в силу того, что мы настолько обнищали — и материально, и духовно, — освобождение пришло столь спешно. Мудрецы поясняют: мы уже соскользнули к язычеству и развращенности, присущим Египту, и Исход случился едва ли не в последний момент, когда народ Израиля еще можно было спасти. Останься мы в египетском рабстве чуть дольше — и не было бы уже никакого «народа Израиля», достойного спасения.

Так, в Агоде сказано: «Не забери Б‑г наших праотцев из Египта, мы, наши дети и дети наших детей все еще были бы рабами фараона в Египте…» Если бы спасение не пришло к нам именно тогда, когда это случилось, оно бы не пришло вовсе.

А потому — разве мы могли позволить себе роскошь тщательных, методичных сборов перед Исходом? Разве нам была доступна роскошь неспешного освобождения? У нас просто‑напросто не было времени шаг за шагом, постепенно, изжить наше мышление рабов, элементы язычества. Не было времени и осознать все значение нашей роли «народа избранного». Как не было времени и сформировать соответствующую эмоциональную реакцию на величайшее событие в человеческой истории. Все, что у нас было, — вера в Б‑га. Вера, сохраненная на всем протяжении долгого и тяжкого изгнания. И ночью накануне Пейсаха Б‑г зажег эту веру устрашающим откровением Своей мощи и истины, разом вырвав наши души из цепей, державших их в вечном рабстве надежнее, чем любые физические узы. То была вера, одна только вера — и это она вывела нас из Египта и направила по дороге, ведущей к Синаю. Именно это мгновение описывает пророк Ирмияу (2:2): «так говорит Г‑сподь: “Я вспоминаю о дружестве юности твоей, о любви твоей, когда ты была невестою, когда последовала за Мною в пустыню, в землю незасеянную”».

Но одной лишь веры было недостаточно. Вера может сдвинуть горы, но не способна переделать сущность человека. Ибо вера — трансцендентная сила, и в этом — и ее могущество, и ее ограниченность. Ибо она может поднять человека на удивительные высоты. Но при всем том вознесение остается опытом, относящимся к «иному миру» — внешнему по отношению к внутреннему «я» этого человека. Вера вырвала нас из Египта, но не могла вырвать Египет из наших душ. Чтобы стать истинно свободными — стать носителями свободы, — мы должны измениться внутренне. А это достижимо лишь при условии постепенного внутреннего развития.

Поэтому вслед за Исходом, вернее — порывистым выступлением в путь в ночь Пейсаха, Б‑г провел нас через последовательное саморазвитие и трансформацию. Только в конце такого процесса, насчитывающего 49 ступеней (мы вспоминаем этот опыт каждый год: когда 49 дней посвящено исчислению сфиройс), Он заключил с нами завет на горе Синай.

Таким образом, если первые три обетования Исхода: «выведу Я вас», «избавлю вас» и «спасу вас» — были реализованы в Пейсах, то четвертое обетование дало плод лишь семь недель спустя. Причем именно тогда, когда была дарована Тора на горе Синай: этот день отмечается каждый год, когда мы празднуем Швуэс. На Синае обещанное Б‑гом: «возьму Я вас народом Себе» — сбылось. Сбылось после того лишь, как вера Исхода стала нашей внутренней сутью. И когда мы достигли понимания и приятия нашей миссии, услышали свыше: «будете Мне избранным изо всех народов… царством священнослужителей и народом святым» (Шмойс,19:5‑7).

Пресность хлеба и вкус вина

Эти две стадии нашего избавления символически выражены в двух основных яствах, вкушаемых во время сейдера: в маце и вине.

Маца как «хлеб бедности» и «хлеб поспешности» есть «хлеб веры», олицетворяющий собой состояние евреев в момент Исхода, поясняет книга Зогар (ч. II, 41a). Тесто для мацы должно быть замешено очень быстро и тут же поставлено в печь, чтобы оно не заквасилось и не обрело пышность и структуру обычного хлеба — хомеца. От хомеца на Пейсах избавляются — его запрещено есть и даже хранить в доме в течение всей пасхальной недели.

Мацу для сейдера следует выпекать из теста, в составе которого только мука и вода, — любые добавки (вроде яиц или сока) делают мацу непригодной для исполнения мицвы о вкушании мацы на Пейсах. Всем этим маца символизирует интеллектуальную и эмоциональную нищету того, кто был пробужден вспышкой, открывшей Б‑жественную истину, и последовал за Б‑гом в пустыню, не взяв с собой в путь ничего, кроме веры и послушания. Того, кто, ничего не понимая, не чувствуя, сдержал клятву перед Создателем и в твердом повиновении служил Ему (ср. Талмуд, Недорим, 41a: «Нет истинного бедняка кроме того, кто беден разумом». И плоская, безвкусная маца символизирует именно это состояние).

Вино же, наоборот, символизирует чувство и опыт. Вино — напиток, обладающий выраженным вкусом, что «веселит Б‑га и человеков», как сказано в Книге Судей (9:13), и олицетворяет духовное богатство народа, стоящего у подножия горы Синай. Народа, прошедшего через внутреннее усвоение Б‑жественной истины — через усвоение всем сердцем и всем разумом.

Поэтому на сейдер в Пейсах мы съедаем три пластины мацы и выпиваем четыре чаши вина. Съедая те три пластины, мы словно вновь проходим через опыт самого Исхода: вспышку веры, которая «взяла нас», «спасла» и «освободила» из Египта. Но при том веры этой было недостаточно, чтобы дать нам «почувствовать вкус» свободы. Четыре же чаши вина призваны дать нам почувствовать четвертое измерение Исхода — вкус и аромат духовной зрелости, достигнутой на Синае.

Чувствующий и услужающий

При том, что маца «пресна», она отнюдь не «безвкусна», как кажется иным. По сути, вкус мацы определен законом Торы. В самом деле, среди положений Алохи как закона Торы встречаются два установления, касающиеся вкуса мацы, внешне противоречащие друг другу. С одной стороны, есть закон, гласящий: даже если кто‑то не чувствует вкус мацы, которую ест, он тем не менее исполняет мицву о необходимости есть мацу в Пейсах. Так, даже если кто‑то истолчет мацу в пыль и проглотит ее разом, он все равно исполнит мицву (Шулхан Орух, Орах Хаим, 475:3).

Другой же закон учит, что у мацы должен быть определенный узнаваемый вкус. Если не важно, по какой причине вкус мацы слишком или недостаточно выражен — например, в нее подмешано что‑то еще, кроме муки и воды, или сама маца смешана с какой‑то другой пищей, то такая маца непригодна для исполнения мицвы. Рабби Шнеур‑Залман из Ляд поясняет: «При том, что можно не чувствовать вкус мацы во рту, сама маца должна иметь вкус мацы» (Шулхан Орух а‑Рав, 461:12). То есть вкус можно не чувствовать, но маца не может быть безвкусной.

У нее обязательно должен быть вкус: вкус повиновения, вкус самозабвения. Маца — не вино, она лишена качеств, присущих последнему: не подхлестывает интеллектуальную восприимчивость, не усиливает страсть, возводя ее на новый уровень. Но наделенный чувствами слуга Б‑га различит этот простой, но тонкий вкус, это неброское, но дарующее глубокое удовлетворение постоянство. Не чувствующий вкуса мацы, которую ест, не ощущающий вкуса веры и притягательности повиновения, тем не менее исполняет мицву о том, что в ходе сейдера следует вкушать мацу. Ибо нашим праотцам, впервые в эту ночь узревшим истину истин, было не до того, чтобы «оценивать на вкус» свою веру и познавать ее утонченные радости и наслаждения. Потрясшее их откровение, которого удостоились они от самого Б‑га, сводилось к тому, что происходящее казалось для их несовершенного «я» подавляющим, ошеломляющим и нереальным. Так что маца должна обладать вкусом, пусть даже проглатывающий ее не способен его воспринять. Вера, истинная вера, всегда содержит потенциал глубокой связи с Б‑гом — связи, дарующей чувство удовлетворения. Удовлетворения не меньшего, чем самые изысканные и опьяняющие дары ума и сердца.

Маца, вино и маца

Итак, оказывается, что символ Исхода — маца, а не вино. Суровая простота вкуса, присущего маце, символизирует не просто первую фазу духовного пробуждения — ту, что должна быть преодолена и превзойдена на дороге к Синаю. Сводись все к этому — и символом нашей свободы была бы чаша вина, столь богатого вкусом, а не плоский пресный хлеб. Однако именно маца передает смысл конечной цели нашего освобождения, и именно маца призвана напоминать «во все дни жизни твоей» (Дворим, 16:3) о бесконечной важности нашей свободы и о роли еврейского народа.

Конечно же, следует стремиться к тому, чтобы связь с Творцом и ощущение цели, во имя которой живем, воспринимались как можно ярче всею палитрою наших чувств. Но все это призвано вернуть нас к истоку нашего странствия. Вернуть к состоянию, когда мы готовы действовать и повиноваться, не задавая вопросов, ибо происходящее превосходит наш разум и опыт.

Речь идет не о возврате к «безвкусной» вере ребенка, вере, простота которой — следствие тех пределов, что незрелый разум не может превзойти. Речь и не о возвращении к состоянию Исхода, когда чувства молчат, — состоянию, продиктованному египетским голусом. Речь о том, чтобы на новом, более высоком уровне принять веру и повиновение призыву Свыше. На уровне, который приходит уже после того, когда мы поняли и восприняли все, что в наших силах воспринять, и вместили в свой опыт все, что он способен вместить. По сути, речь идет о признании: каких бы пределов ни достигло наше чувственное «я», есть и более высокие уровни. Есть истина, к которой мы можем прикоснуться лишь верой, просто приняв эту истину, ибо она превосходит наше постижение. И вкушая мацу с вином, мы тем самым последовательно переходим к иному, более высокому уровню, подразумеваемому мацой, — к «высшей маце». К уровню, на котором у нас не столько отняты мысли и чувства, сколько им приходится иметь дело с чем‑то превосходящим и подавляющим их.

Маца, поспешно проглоченная на голодный желудок, и впрямь лишена всякого вкуса, но в конце трапезы, особенно после одного или двух бокалов вина, маца становится праздником для чувств.