Вселенная как яство

Что представляет собой удовольствие?

Слово это мы употребляем довольно часто и по весьма разным поводам. И действительно, ну что общего, к примеру, между хорошо прожаренным куском мяса, музыкальной пьесой и философской идеей? Тем не менее и о вкусной трапезе, и о хорошем концерте, и об интеллектуальном озарении мы говорим, что «получили удовольствие».

Однако правда, что как бы ни были различны по своей сути переживания, связанные с каждой из названных сущностей, у всех есть нечто общее. Ибо так или иначе они вносят в наши души ощущение завершенности какого‑то процесса, исполнения желания. На самом деле у всех удовольствий — один исток.

На дне

Учители кабалы описывали сотворенную Создателем реальность как «цепь эволюции». Она в конечном итоге восходит к удовольствию, которое Б‑г испытывает от Творения. Именно удовольствием и порождено само Б‑жественное желание — творить. Это Б‑жественное желание проходит через множество стадий и метаморфоз, облекаясь последовательно в один «мир» за другим. И по мере нисхождения «сверху вниз» реальность каждого из этих миров становится все более и более телесной. Любая сила, любой объект и явление — всего лишь та или иная форма этого порождающего Б‑жественного желания. И различия между ними заключаются лишь в способе «эволюции» желания Творца созидать. То есть различия — в способе проявления и развертывания.

Чем выше соответствующая реальность в «цепи миров», тем явственнее она осознает, что именно является ее источником, и тем глубже она проникается его «духовностью». То есть тем больше эта реальность готова служить Б‑жественной воле и тем меньше ей свойственно чувство «самости». И наоборот: чем ниже тот или иной «мир в цепи бытия», тем дальше он находится от истока собственного существования и тем слабее он осознает истинное положение дел. И потому — он менее склонен следовать воле Всевышнего, и тем явственнее подобный «мир в цепи бытия» проникнут эгоцентризмом, тем бесповоротнее погружен в материальность. И, значит, чем духовнее та или иная сущность, тем глубже и полнее удовольствие, к которому она стремится, ибо она пребывает ближе к источнику такового. При этом следует осознавать, что предельно полное удовольствие состоит в переживании единения с Б‑гом. А это достигается исполнением Его воли, когда связь с начальным звеном всей цепи бытия устанавливается напрямую. И это понятно: ведь именно здесь удовольствие пребывает в чистом, незамутненном виде.

Достигнув же «дна», «цепь эволюции» порождает сущности, не способные быть проводником воли Б‑га. И более того: подобные сущности даже противятся Его воле. Способность испытывать удовольствие приобретает здесь искаженный и даже парадоксальный характер. Ибо если всякое удовольствие связано со способностью проникнуться Б‑жественным удовольствием, разлитым в творении, то «на дне бытия» «удовольствием» является то, что провоцирует недовольство Б‑га. Точнее — то, что противоречит Его воле. Но и это — всего лишь порождение Б‑жественного желания. Ибо само то, что «сущее внизу» способно испытывать удовольствие на свой лад, связано с определенным Б‑жественным замыслом. Действительно: Б‑г пожелал, чтобы мы были наделены свободой выбора между добром и злом, ибо только тогда наши поступки обретают смысл и значение.

Однако Б‑гу бытие этих сущностей — не способных быть проводниками воли Творца — желанно лишь затем, чтобы человек их отверг, распознав в них сопротивление Его воле. Тем самым сущность их бытия состоит в том, чтобы не быть. И в этом — смысл их сотворения и существования.

Фон зла

В хасидизме для объяснения этого феномена используется метафора из сферы пищеварения. В процессе пищеварения съеденное движется через наш организм и наши органы извлекают из пищи полезные и нужные элементы, отделяя их от шлаков. С каждой фазой процесса это разделение становится все очевиднее. В конце концов полезная часть используется нами в качестве строительного материала для клеток и для поддержания жизненной энергии, а шлаки выводятся из организма. Продуктами пищеварения являются и питательные вещества, и шлаки: одни вырабатываются из пищи, чтобы организм мог их усвоить, а другие — чтобы от них избавиться.

«Цепь миров» — своего рода пищеварительная система мироздания. В ней сущность творения разделяется на субстанцию и энергию. При этом и та и другая присутствуют в нашей вселенной, как ее угодно было сотворить Б‑гу. Подобный процесс разделения (как всякий известный нам процесс) порождает «мусор», «отходы» творения. Это — сущности, которые в ходе творения должны быть отделены и отброшены, чтобы результат был именно таков, каким мы желаем его видеть. Но из этого не нужно делать ложных выводов, например вроде следующего: «Поскольку наш опыт свидетельствует, что всякий процесс материализации сопряжен с порождением отходов, то именно таким образом должен был протекать и “процесс” сотворения Вселенной Б‑гом». Но насколько Б‑г сотворил мир таким образом, настолько наша реальность отражает динамику Его творения.

Конечно же, Б‑г мог вызвать к жизни мир таким, чтобы благо прирастало в этом мире без нужды быть «замусоренным» чем‑то, требующим отделения. Или Он мог бы вызвать мир, наполненный одним лишь благом без всякой примеси чего‑то иного. И, однако, Он пожелал, чтобы благо, сущее в творении, было оттенено злом. Не затем ли, чтобы на фоне зла благо явственно воспринималось полнее и глубже, а воля твари была бы направлена на то, чтобы отвергнуть зло и избрать благо? Тем паче истинно, что самая жизнь человека есть усилие, направленное на то, чтобы «вышелушить» благую составляющую из скорлупы, облекающей ее. Направленность нашего земного бытия должна быть такой, чтобы и в нашем «я», и в окружающем нас мире отличить ту самую питательную Б‑жественную энергию от шлака.

В самом деле, наше представление о «благе» лишится смысла, если «благо» не подразумевает противостояния злу и отвержение зла. Дурно, когда зло претендует на то, чтобы его признали как нечто, обладающее ценностью, и чтобы ему попустительствовали.

И именно в этом ключе рабби Шнеур‑Залман из Ляд дает толкование на следующий пассаж из Талмуда (Макойс, 24a,б):

Раббан Гамлиел, рабби Элозар бен Азарья, рабби Иеошуа и рабби Акива странствовали. И были они за сто двадцать миль от Рима, когда услышали крики римской толпы. И заплакали путники, — один рабби Акива засмеялся.

Спросили его: «Почему ты смеешься?»

Он же спросил в ответ: «Почему вы плачете?»

И сказали они: «Эти варвары, падающие ниц перед изваяниями и поклоняющиеся идолам, — им дано жить в счастье и безопасности, тогда как мы, которые были скамейкой у стоп Всесильного (речь идет об Иерусалимском Храме), преданы были огню. Как же не плакать нам?»

И ответил он им: «Потому‑то я и смеюсь. Ибо если такова участь тех, кто нарушает волю Его, сколь же больше <суждено> тем, кто блюдет Его волю».

Рабби Акива говорит здесь вот о чем. Если даже в «шлаке», рожденном Б‑жественным желанием в ходе творения, стремящиеся к удовольствиям находят столь великое наслаждение, то каково же удовольствие стремящихся единственно к исполнению Его воли, которая и есть исток и суть всякого наслаждения?!

Сороковой год

В свете сказанного мы лучше поймем некоторые моменты, касающиеся идолослужения Пеору, в которое впал еврейский народ перед тем, как войти в Землю Израиля. Описано это в Торе, в главе 25 книги Бемидбар.

Поклонение Пеору было особо омерзительной формой идолопоклонства: перед этим идолом надлежало открывать задний проход и испражняться (Раши на Бемидбар, 25:3). Однако это было лишь физическим эквивалентом того, что человек совершает всякий раз, когда предпочитает мирское удовольствие духовному, связанному с единением с Б‑гом. Тем самым совершивший подобный выбор поклоняется отбросам творения: ведь он благоговеет перед тем, что надлежало бы отбросить, предпочтя этой мертвой шелухе извлеченную из нее энергию.

И не случайно Израиль впал в грех поклонения этому идолу в самом конце сорокалетнего странствия по пустыне, когда Израиль уже разбил стан на восточном берегу реки Иордан и готовился войти в Землю Кнаанскую, чтобы осесть в ней. В течение сорока лет перед этим Израиль вел духовное существование. Небесная манна — духовная пища, которая целиком поглощалась организмом и не выводилась наружу (Раши, Бемидбар, 21:5). Манна небесная — духовная пища — поддерживала сынов Израиля в этом странствии, а воды волшебного «колодца Мириам» утоляли их жажду, и «облако славы» покрывало их, защищая от жестоких реальностей материального мира. Пребывая в этой изоляции от «внешнего», они были освобождены от диктата материального. Все — во имя того, чтобы ничто не отвлекало их от постижения и впитывания Б‑жественной мудрости Торы, чтобы ее понимание не потерпело никакого ущерба. Таким образом, Израиль в течение этих лет существовал внутри духовной идиллии, где нет места «шлакам» тварного мира.

Но, разбив стан на берегу Иордана, Израиль оказался на пороге новой эры: он должен был заселить землю, питаться от ее плодов, заняться политикой и торговлей. Иными словами — жить предстояло иной жизнью: погруженной в мир физических реалий и поддерживаемой физическими средствами. Впервые в своей истории как истории народа Израиль должен был вступить в прямой контакт с нижними уровнями «цепи миров» — с той частью «пищеварительной системы мироздания», что отделяет шлак от сути творения. Народу Израиля в первый раз предстояло самому провести разделение между Животворящим — тем, что питает духовность, и просто жизненным — погруженным в мирскую суету и замкнутым лишь на самого себя. Далеко не все в этой ситуации выбора проявили себя достойно. В стане Израиля прокатилась «эпидемия» поклонения Пеору. И — увы: многие соблазнились псевдонаслаждениями, которые сулили им «отходы творения», существующие только ради того, чтобы быть отвергнутыми…

Так было до тех пор, пока один‑единственный человек — Пинхос — не пришел и по собственному разумению решительно и без колебаний положил конец поклонению Пеору, распространявшемуся среди сынов Израиля как заразная болезнь.