Праздник детей

Когда в последний раз вы испытывали чувство свободы? В глазах многих, несущих бремя работы, семейной и социальной ответственности, связанных другими, свойственными человеку обязанностями, свобода — это что‑то редкостное и одновременно насущно важное, что‑то ускользающее, но столь желанное. Она нужна нам, необходима, но как ее достичь?

Посмотрите на ребенка. Приглядитесь, как он играет, с головой уходит в любимую книгу, спит с улыбкой на лице. Он убежден, что папа и мама его накормят, защитят, позаботятся обо всем необходимом — ребенок свободен. Свободен наслаждаться своим внутренним миром, расти и развиваться, открывать для себя радости и возможности, которые предлагает ему жизнь.

Именно поэтому Пейсах — праздник Свободы — наиболее детский из праздников. Именно дети пробуждают в нас понимание, что мы тоже дети — дети Б‑га и потому изначально и вечно свободны. Именно дети открывают нам глаза на истинное значение Пейсаха: выведя нас из Египта и сделав своим избранным народом, Б‑г освободил нас от всякого рабства и подчинения на все времена.

Не случайно дети — самые важные участники пасхального сейдера. И многие его обычаи в том числе имеют целью «мистифицировать» ребенка, разбудить в нем любопытство, заставить задаться вопросом: «Почему эта ночь отличается от всех остальных ночей?» Вся пасхальная Агода, рассказ о спасении и выходе из Египта, являющийся стержнем традиционного сейдера, выстроена вокруг конкретной идеи — «когда спросит тебя … сын твой.., ты скажешь ему…» (Шмойс, 13:14). В Пейсах мы хотим проникнуть в разум нашего ребенка, чтобы увидеть мир его глазами. Иначе как испытать чувство свободы?

Четыре сына

Однако дети — и это признает каждый родитель — разными являются в наш мир. Если вдуматься, как в Торе обсуждается диалог отца и сына, происходящий во время сейдера, окажется, что есть несколько вариантов детских вопросов и родительских ответов (Дворим, 6:20; Шмойс, 12:26, 13:8, 13:14). Агода объясняет, что «Тора обращается к четырем сыновьям: мудрому, вредному, простаку и такому, который даже не знает, как спросить». В зависимости от того, как ребенок выражает вопрос, Тора предлагает четыре варианта объяснения идеи праздника и значения нашей свободы.

«Мудрый сын» задает вопросы умные, здравые, отражающие глубину его наблюдений и желание узнать, оценить и принять участие (Дворим). Гордый своим сыном отец подробно объясняет ему, в чем заключается сейдер, вплоть до закона о том, что «нельзя подавать десерт после пасхального мяса» (Агода), чтобы и по окончании сейдера вкус мяса долго оставался во рту.

«Вредный сын», наблюдая за трудами и затратами при подготовке сейдера, спрашивает: «Что это за служение у вас?» (Шмойс, 12:26). Такой вопрос означает, указывает Агода, что участвовать в этом служении он не хочет. «Ради исполнения этой заповеди сделал это мне Б‑г, — отвечает отец, — при исходе моем из Египта» (там же, 13:8). «…Это мне.., при исходе моем из Египта», как объясняет Агода, предполагает, что «будь там вредный сын, он бы не был спасен».

«Простак», способный задать лишь неловкий вопрос: «Что это?» (там же, 13:14), получает от отца простой ответ — о том, каково значение этой ночи. А в отношении сына, «который не знает, как спросить», Тора наставляет так: «И скажешь сыну твоему…» (там же, 13:8). То есть отец сам должен завести разговор, заинтересовать и привлечь сына (Агода).

Там и здесь

Все эти ответы не требуют разъяснения, кроме одного: ответа «вредному сыну». Почему мы говорим ему, что во время Исхода он остался бы в Египте?

Потому что именно так бы и было. Наши мудрецы говорят, что во время первого Исхода из Египта к Синаю ушел только один из пяти евреев (Раши), тогда как четыре пятых отказались идти, предпочтя рабство у фараона исполнению обязательств перед Б‑гом. Эти евреи не спаслись.

Б‑г принял евреев Египта такими, какими они были, — духовно обнищавшими, порабощенными после двух веков жизни под египетским игом, самым низменным игом на земле. Но при том Б‑г поставил одно условие: чтобы заслужить свободу, надо ее очень сильно желать.

И все‑таки, говоря «вредному сыну»: «будь ты там, ты бы не спасся» — на какой мы рассчитываем результат? Неужели нам хочется еще больше отдалить от себя собственного ребенка?

На самом деле, отвечая так «вредному сыну», мы не отталкиваем его, не отторгаем, но принимаем, к тому же обещая благое.

Будь он там, говорим мы ему, он бы не спасся. Исход из Египта произошел до Откровения на Синае, до того, как Б‑г каждого еврейского ребенка признал своим. Там, в Египте, решение о спасении было вопросом индивидуального выбора. Будь этот сын там, он так бы там и остался. Но он не был там — поэтому он есть здесь.

«Здесь» — потому что был Синай. Здесь мы свободны не потому, что это мы так выбрали или отказались сделать такой выбор. Да, сейчас мы в изгнании, но в «тот день», пророчествует Ишаяу, «вы собраны будете один к одному, сыны Израиля» (27:12). И когда Б‑г снова нас спасет, спасены будут все евреи до единого.

Пятый ребенок

При всех своих различиях «четыре сына» согласно Агоде все же вместе: увлеченный, сомневающийся, инертный или равнодушный — все они сидят на сейдере. И все они так или иначе соотносятся с нашим ежегодным празднованием Исхода, с нашим рождением как народа. Линия связи открыта: до потенциально «мудрого сына», живущего в каждом еврейском ребенке, можно достучаться.

Однако сегодня, в век духовных метаний, есть еще один, пятый, сын — еврей, которого нет на сейдере. Он не задает вопросов, не выражает сомнений, не проявляет ни малейшего интереса — он вообще ничего не знает ни о сейдере, ни о значении Исхода, ни об Откровении у Синайской горы, где мы приняли на себя особую миссию, особую роль как евреи.

Этим детям Б‑га мы должны себя посвятить — задолго до наступления первой пасхальной ночи. Нельзя забывать ни об одном сыне Израиля. Надо использовать всю нашу энергию, все ресурсы ради того, чтобы последний, «пятый сын» оказался за столом на сейдере всей еврейской жизни.