Недавний скандал с исчезновением «Мауса» Арта Шпигельмана из нескольких московских книжных магазинов напомнил о необходимости разговора о феномене комикса вообще и еврейского комикса в частности. Об истории еврейского комикса размышляют художник, мультипликатор, создатель флеш‑сериала «Масяня» Олег Куваев, американский писатель, сатирик, автор книги «Из Кракова на Криптон: Евреи и комиксы» Эри Каплан, арт‑директор Миша Белецкий, израильский художник, иллюстратор, автор комиксов Гади Поллак, филолог, сотрудник ЕОЦ Леокадия Френкель.

Обложка первого русского издания книги «Маус» Арта Шпигельмана (М.: «АСТ»; «Corpus», 2014)

Олег Куваев

Еврейство и комиксы

Трудно сказать, когда еврейская культура и искусство графической новеллы пересеклись впервые. Наверное, на американской почве, ибо там возникла сама эстетика и культура комикса. Список американских еврейских комиксистов будет очень длинным. В нем будут и известный на весь мир комиксист и аниматор Ральф Бакши, и Джин Колан (Сорвиголова), и Билл Фингер (Бэтмен), и Джек Кёрби (Капитан Америка, Халк, Фантастическая четверка, Люди Икс), и Джозеф «Джо» Шустер (Супермен) и гигант мысли Стэн Ли (Железный человек, Человек‑паук, Люди Икс), и депрессивный Харви Пикар, и еще очень многие.

Одним из самых известных еврейских комиксистов стал, конечно, Арт Шпигельман. В основном благодаря тому, что он ухватил со своим комиксом «Маус» аж Пулитцеровскую премию. И, кроме того, стал автором одного из самых противоречивых комиксов о Холокосте.

Дело в том, что комиксная эстетика многими людьми, в первую очередь людьми из стран, где комиксы не особо распространены, совершенно неверно воспринимается как исключительно юмористический язык, инфантильный и карикатурный. В то время как комиксная культура прошла за последние полтора столетия длинный путь, давно превративший комиксы в полноценный художественный стиль самовыражения, способный тягаться по популярности даже с кинематографом. Мало того, кинематограф ныне вовсю питается комиксной эстетикой, бесконечно черпая из нее сотни героев, сюжетов и стилей.

Работа Арта Шпигельмана характерна еще и тем, что во многом отражает именно еврейский взгляд на вещи. Отметим тот факт, что концепт комиксов как жанра вообще очень удачно лег на почву еврейской культуры, пронизанной иронией, сарказмом и критичным взглядом на окружающее пространство. Книжки Бабеля или Шолом‑Алейхема очень легко представить в виде графической новеллы. У меня в детстве была старая книжка «Мальчик Мотл» издания начала прошлого века. Там почти через страницу были иллюстрации, да еще с подписями. Поскольку читать книгу полностью мне было лень, я смотрел только картинки. И так как их было много, это был практически полноценный комикс. Грустный и веселый одновременно. Как это часто бывает в еврейской культуре.

Полоса из «Мауса» Арта Шпигельмана. 2014

Комикс «Маус» передает трагедию Холокоста в тысячи раз лучше любого плаксивого фильма, ибо подобные катастрофы могут быть переосмыслены только языком гротеска и абсурда и не поддаются обычной человеческой логике и разуму. В этом гениальность произведения Шпигельмана. «Маус» изучают в школах и университетах. Он был переведен на 18 языков. «Маус» — это больше чем просто комикс, и в этом тоже чисто еврейская загвоздка.

Еврейские авторы всегда умудрялись сделать из чего‑то простого «нечто большее». Возьмите хотя бы Пекара, автора «Американского великолепия». Если вы попробуете читать его в первый раз, то вы вообще не поймете, как такое можно было выпустить. Это комикс о «маленьком человеке» в «маленьком городе». Ничего не значащие длинные диалоги бесконечно рефлексирующих персонажей, скучнейшие события серых одинаковых дней в захолустье. Поэтому поначалу комикс кажется скучнейшей бредятиной. Однако стоит себя пересилить и прочитать сколько‑нибудь серьезный объем, как начинают выясняться удивительные вещи. Оказывается, Пекар создает образ «антисупергероя», то есть совсем не супер и совсем не героя. Но, убирая шелуху внешнего и наносного, он добирается до самых глубинных чувств читателя, до самых его личных переживаний, страхов, тревог и радостей. Самые «спрятанные» свойства души находят созвучие с этим произведением именно благодаря концепции «антисупергероев», коими на самом деле все мы и являемся.

Еще один пример подобного же превращения в «нечто большее» мы увидим, если перенесемся в логово современного еврейства. В Израиле комиксная культура жила, живет и будет жить. И она очень разнообразна и достаточно богата. Во многом она пытается повторять своего американского собрата, но в целом совершенно безуспешно, ибо в этой части света многое обречено на своеобразие. И комиксная культура приобрела в Израиле свое неповторимое лицо. Если традиционно еврейское мировосприятие, скорее, пассивно‑иронично, то израильское пополнилось еще и самостоятельностью и уверенной индивидуальностью. Ну и, конечно, как сказано выше, непременно надо сделать «нечто большее».

Столпом израильского комикса, вне всякого сомнения, конечно, всегда будет называться Дуду Гева. Человек, начавший с простой полоски в газете, дорос до авторских толстых книг, являющихся несомненными произведениями современного искусства на стыке карикатуры, абстракции, абсурда, сюрреализма, панка и еще черт‑те чего. Таких комиксов, как у Дуду Гева, вы не найдете больше нигде в мире. Его книги можно читать и вперед, и назад, и вверх ногами, и случайно открывая страницу. Художник просто растворился в комиксе, превратив свои произведения в часть разума и подсознания… ну, или наоборот. Его комиксы — это уж точно «нечто большее чем просто комикс». И он, конечно, сделал их вполне серьезной составляющей частью израильской культуры. Если до него комиксы в основном были развлекающей «шуточкой для детей» на последней странице газеты, то после него воспринимаются как серьезное и самостоятельное искусство.

Хотя основоположником израильского комикса является, конечно, Кариел Гардош с его национальным героем Сруликом, тем самым Тэмбелем, что позже стал героем анекдотов и прочно поселился в глубинах менталитета классического израильтянина. Но Кариел — это, на мой взгляд, только первая уверенная попытка создания системы самоидентификации израильтянина. Она все‑таки более «ашкеназская», чем еще израильская.

И ныне комиксы в Израиле не то чтобы процветают, но, скажем так, уверенно стоят на своих ногах. В Холоне даже есть неплохой «Музей комиксов». Есть и свои «звезды», такие как Руту Модан, Мишель Кишка, Гилад Селиктар, Томер и Асаф Ханука, Ури Финк, Ноам Надав. Много их для такой маленькой страны.

И вот что интересно. Если в Америке комиксы более чем на половину — это все поп‑культура, то в Израиле комиксы стали все‑таки больше культовой субкультурой. Причем популярной, как ни парадоксально. Тут можно как раз все списать именно на «еврейство», которое в культурных проявлениях всегда выказывало удивительную способность в поиске «альтернатив». Мне представляется, что виной тому постоянный статус евреев как «альтернативного» народонаселения в галуте, постоянный, многовековой статус «меньшинства». Поэтому еврейский художник всегда чувствует себя в альтернативных и экспериментальных жанрах как рыба в воде. Не только в Израиле, но и во всех других странах еврейские художники проявляли исключительные способности в нахождении именно новых горизонтов развития искусства. Причем не забывая классики и традиций, что тоже приятно; и тут тоже явно «торчат уши» еврейского подхода к самоидентификации. Комиксы в данном случае совсем не исключение, а скорее хорошая иллюстрация данной тенденции.

Хотя, может быть, никакого «чисто еврейского» подхода тут и нет и все это моя фантазия, а дело всего лишь в размерах страны, которые препятствуют коммерческому применению и прогрессу жанра. На комиксах, грубо говоря, не особенно разживешься в нашей уютной стране. В определенном смысле это даже хорошо.

Эри Каплан

Мутанты, безумцы и мифотворцы

Еврейские авторы «золотого века» комикса

Той душной ночью лета 1933 года Джерри Сигел не мог заснуть: у начинающего писателя возникла идея нового героя. Бросившись к письменному столу, он торопливо набросал историю о человеке, который был сильнее всех на свете. О Супермене. Тем же утром он поделился замыслом со своим другом художником Джо Шустером. Соавторам еще предстояло немало поработать: Супермену суждено было претерпеть немало изменений, прежде чем первая история о нем была наконец, пять лет спустя, опубликована. В первых набросках Супермен был героем‑злодеем из иллюстрированного рассказа, затем — супергероем для газетного стрипа (мини‑комикса). В конце концов авторы объединили все эти истории и, обработав, перевыпустили в виде небольшой книги. За это время молодые люди успели собрать внушительную коллекцию отказов от редакторов и газетчиков, в которых их рисунки объявлялись слишком грубыми, а сюжет чересчур неправдоподобным. Однако в июне 1938‑го издательство «National Allied Publications» (ныне «DC Comics») приняло вызов и опубликовало первую историю про Супермена в пилотной серии комиксов «Action Comics». С этого момента мир комиксов навсегда изменился. Первое появление Супермена в 1938 году ознаменовало начало «золотого века» комиксов, эпохи, когда было создано первое «поколение» классических супергероев.

Обложка «Экшн комикс», первого комикса про Супермена. 1938

Теперь, по прошествии времени, понятно, что именно такой герой, как Супермен, был необходим той категории читателей, что всегда ощущает себя маленькой и беззащитной, — детям. Но также совершенно очевидно, что этот персонаж, созданный двумя простыми еврейскими парнями, с самого начала был наполнен еврейской символикой. Супермен спасся с разрушенной планеты Криптон, население которой было почти полностью уничтожено. Родители отправили его на Землю в небольшой ракете, наподобие того, как новорожденный Моисей выжил несмотря на приказ Фараона уничтожить всех еврейских младенцев. А в контексте 1930‑х годов историю происхождения Супермена можно считать метафорическим описанием того, как многие евреи вынуждены были бежать из Европы от нацистов. Для большинства из них пути назад уже не было: как и Супермен, они стали беглецами из «потерянного мира».

Ни «Супермен», ни «Кларк Кент» не были настоящими именами героя. Именем, данным ему при рождении на Криптоне, было «Кал‑Эл», что можно приблизительно перевести с иврита как «Глас Б‑жий». Неизвестно, повлияло ли еврейское значение этого имени на Джерри Сигела. Не было ли это зашифрованным посланием еврейскому читателю? Возможно, это лишь удачное совпадение (в Супермене есть что‑то богоподобное). Так или иначе, но задолго до того, как у читателей появилась возможность «погуглить» имя персонажа, еврейские авторы давали своим персонажам имена и наделяли их привычками, которые что‑то значили для евреев. Взять, например, знаменитый «жест Спока» из сериала «Стар Трек» — это не что иное, как видоизмененное ритуальное благословение, используемое коеном, священником в иудаизме. Актер Леонард Нимой, игравший Спока, часто рассказывал, что подсмотрел этот жест у раввина. А известный актер 1950‑х Сид Сизар назвал японского персонажа своего телешоу «Представление представлений» Така Мешуге, что на идише означает «Совсем Сумасшедший». И Нимой, и Сизар были евреями и вполне сознательно использовали еврейскую символику.

Мы никогда не узнаем, знал ли Джерри Сигел о том, что означает «Кал‑Эл» на иврите, прежде всего потому, что он относился к тому поколению авторов комиксов, которые не обсуждали на публике такие понятия, как «подтекст» и «символизм». Но Сигел и Шустер были далеко не единственными еврейскими авторами, трудившимися на заре индустрии комиксов. Таких команд было много — например, Боб Кейн и Билл Фингер, создатели Бэтмена. Или Джо Саймон и Джек Кёрби, придумавшие Капитана Америку. Стэн Ли, ставший соавтором таких культовых персонажей 1960‑х, как Фантастическая четверка, Человек‑паук, Люди Икс, тоже начинал в 1940‑х. А Уилл Айснер, создатель комиксов про персонажа по имени Дух, был одним из тех, кто отказал Сигелу и Шустеру, когда те представили ему Супермена. Многие годы спустя Айснер сам любил рассказывать эту историю, как бы признаваясь в отсутствии дара предвидения, заставившем его отвергнуть такого героя. Но почему среди создателей первых комиксов было так много евреев?

Лучше спросить, почему так много евреев захотело обратиться к этому новому жанру. Начинающим писателям и художникам в 1930–1940‑х было гораздо проще заработать деньги на рекламе, чем на комиксах. Однако во многих рекламных агентствах того времени были «квоты» на евреев. Так что карьера автора комиксов выглядела гораздо перспективнее. Большинство издателей были евреями: в их бизнесе никаких квот не существовало. Зато им постоянно требовались новые идеи, а потому они были готовы сотрудничать с молодыми авторами, чьи работы могли быть еще сырыми. Писателям и художникам, не нашедшим другой работы из‑за того что они были слишком молоды, слишком неопытны или «слишком евреи», индустрия комиксов, должно быть, казалась тихой гаванью.

Иногда они даже позволяли себе включать в свои работы намеки на еврейские реалии. Так, один из коллег Джерри Сигела постоянно и вполне сознательно включал в свои работы слова на идише. Это был Харви Курцман. В 1950‑х Курцман создал юмористические комиксы, не похожие ни на что из выходившего ранее: в них высмеивались политика, поп‑культура, повседневная жизнь, а иногда и другие комиксы. Эти комиксы назывались MAD, и это была революция в американской сатире.

Первый выпуск MAD появился летом 1952‑го. Харви Курцман редактировал 28 первых выпусков, он же написал львиную долю сценариев. Одна из историй в первом выпуске называлась «Ganefs!», что на идише означает «воры». Вполне подходящее название для криминального чтива. Как и Сизар, назвавший своего героя Така Мешуге, Курцман использовал идиш для создания комического эффекта. Но читатели не знали идиша, так что «Ганеф» было для них просто непонятным словом. В обоих случаях говорившие на идише авторы использовали этот красочный, живой язык для усиления комического эффекта. Так что с того, что большей части их аудитории эти слова казались абракадаброй? Тем лучше: Сизар и Курцман казались тем остроумнее, что смогли придумать такие смешные словечки. Но для небольшой части их аудитории в этих шутках было двойное дно.

В 1955 году издатель MAD Уильям Гейнс превратил этот комикс в глянцевый журнал, это позволило авторам затрагивать более острые темы, не опасаясь цензуры. Курцман покинул журнал вскоре после этого, но он остался наставником для нового поколения художников, таких как Арт Шпигельман. На протяжении десятилетий MAD оказывал влияние на все подряд, от других сатирических журналов до телешоу, вроде «Saturday Night Live» и «Симпсоны».

Превращение в 1955‑м MAD в журнал ознаменовало конец «золотого века» комиксов. В это время евреи, пытавшиеся избежать нищеты и антисемитизма, создали целую серию персонажей и сюжетов с еврейским подтекстом. Долговечность таких явлений, как Супермен и MAD Magazine, свидетельствует о том, что они стали настоящей классикой. Евреев, бывших первопроходцами в этом жанре, самих можно считать супергероями за то, что они создали настоящие иконы поп‑культуры, известные по всему миру, а может быть, и за его пределами.

миша Белецкий

Графический роман и евреи

Я уже рассказывал вам, что люблю рисовать и что мой брат Эля колотит меня за это. Недавно я нарисовал ногу — огромную ногу. Мелом на полу нарисовал. Посмотрели бы вы, что творилось! Она, Броха то есть, пристала ко мне, якобы это я ее ногу нарисовал!.. И пошла ябедничать к моему брату Эле. Тот, как всегда, раскричался:

— Человечки? Опять за старые штучки принялся? Человечков малевать?

Шолом‑Алейхем, «Мальчик Мотл»

С тех самых пор, как я себя помню, вижу отца повторяющим одну фразу: «Это запрещено». Все, что мне хотелось делать, было нарушением. Мне не дозволяли рисовать людей — это нарушало вторую заповедь. Нельзя было пожаловаться на кого‑то — это означало злословить. Нельзя подшутить над кем‑нибудь — это издевательство. Нельзя сочинить сказку — такое называлось ложью.

Исаак Башевис Зингер, «Шоша»

Однажды, глядя на мои рисунки, отец сказал мне: «Ашер, неужели тебе больше нечем заняться? Твоему дедушке не пришлось бы по душе, если бы он узнал, сколько времени ты зря тратишь на эти глупости».

Хаим Поток, «Меня зовут Ашер Лев»

Вопреки распространенному заблуждению иудейский закон не запрещает изображать людей. Достаточно взгляда на прекрасные средневековые иллюминированные манускрипты Танаха, молитвенников, Талмуда, Агадот и прочих, чтобы убедится в несостоятельности этого мнения. Вторая из Десяти заповедей, «Не сотвори себе кумира» (Шмот, 20:4), на которую часто ссылаются, когда говорят о том, что «иудеям нельзя рисовать людей», на самом деле запрещает объемные, но не двухмерные изображения людей и животных (Шульхан арух, Йоре деа, 141:4). С другой стороны, не все, что разрешено, поощряется. Несомненно, в отличие от менее конкретных искусств вроде музыки или поэзии, еврейское изобразительное искусство не поощрялось, и это подтверждают вышеприведенные цитаты из современной художественной литературы. Зачастую за отсутствием еврейских мастеров иллюминировать манускрипты или расписывать синагоги приглашались мастера нееврейские, что говорит о том, что изображение рассматривалось как нечто второстепенное, если не подозрительное.

Ранняя ипостась еврейского рассказа в картинках. Свиток книги Эстер, Италия (?). Начало XIX века. Коллекция Шолома Аша, Библиотека редких книг и рукописей Бейнеке в Йельском университете

Для сравнения: каллиграфия в манускриптах практически всегда выполнялась еврейскими писцами. Вероятно, это связано не столько с тем, что нееврейские каллиграфы не были знакомы с еврейским письмом (по изобретении книгопечатания, например, специализация в производстве еврейских шрифтов прочно закрепилась за христианами), сколько с особым пиететом, с которым еврейская традиция относится к письму от руки. Это очевидно в отношении священных пергаментных свитков, которые должны быть написаны квалифицированным писцом‑софером, но также справедливо и по отношению к другим книгам и бумагам. Если еврейские иллюминаторы появлялись эпизодично и пользовались изобразительными стилями, перенятыми у соседствующих народов, то еврейские писцы поддерживали уникальные местные традиции письма и передавали почерки из поколения в поколение. Таким образом, можно с уверенностью утверждать, что эстетика рукописной буквы в еврейской традиции ценилась непомерно выше изображения.

На рубеже ХХ столетия среди европейских евреев изобразительное искусство, рисунок и живопись было принято считать недостойным занятием для правоверных мальчиков. Подобно герою романа Хаима Потока Ашеру Леву, многие евреи, открывавшие в себе дарование художника, чувствовали его противоречие традиционному иудейскому укладу. Считая невозможным реализовать свой талант в контексте еврейской жизни, они выбирали искусство и отходили от религии. Профессия иллюстратора часто была не столько выбором высокого призвания, сколько способом хорошего заработка. Получивший широкое распространение в Европе и особенно в Америке в конце XIX века жанр газетного комикса представлял из себя особо выгодное занятие. Газетная колонка гарантировала постоянный доход, а наиболее популярные комиксы распространялись по газетам всей страны и приносили многократные роялти.

Название «комиксы» свидетельствует об изначально юмористическом направлении этого жанра. Если газетные карикатуры в основном предназначались для взрослых, то рассказы в картинках были нацелены на детей. К 1920‑м годам в Америке к занимательным детским историям прибавился жанр приключенческого комикса. К 1930‑м годам появилась его разновидность про «супергероев» — защитников простого люда, наделенных сверхъестественными силами, самым полюбившимся и знаменитым среди которых стал Супермен из серии, созданной двумя художниками еврейского происхождения Джерри Сигелом и Джо Шустером.

Вслед за беллетризированной версией событий, получившей ход после публикации увлекательного романа Майкла Чабона «Приключения Кавалера и Клея» в 2000 году, масса чернил была пролита исследователями в поисках еврейских корней этого главного литературного, художественного и кинематографического персонажа Америки. Часто ссылаются на его мессианское стремление исправить недостатки этого мира, искоренить зло и восстановить справедливость — безусловно еврейские ценности, если только не принимать во внимание методы их достижения, чаще всего сводящиеся к мордобою. Более вероятно предположить, что Сигел и Шустер воплотили не столько еврейские чаяния, отпечатанные в их генном коде, сколько, будучи полностью ассимилированными в американскую культуру, смогли вполне сознательно найти выражение чаяниям американским. Образ доброго богатыря, борющегося с темными силами, универсален и встречается почти во всех культурах, от Гильгамеша и Геракла до Ильи Муромца. Он особенно близок духу Америки, молодой, даже немного детской, и чрезвычайно сильной страны, которая часто представляет себя в качестве героя‑избавителя.

Обложка первого издания «Контракт с Б‑гом и другие истории из трущоб», графического романа Уила Айснера. 1978

Подобно кино и телевидению, поначалу служившим легким времяпрепровождением, жанр комиксов возмужал, когда возмужали молодые люди, выросшие с ним. Способ выражать свои мысли и чувства и словами, и образами одновременно стал примеряться художниками не только для развлекательных юношеских текстов, но и для взрослой литературы, — уже в 1960‑х. Появились так называемые «комиксы андеграунда» — контркультурные сатирические, политически радикальные и зачастую непристойные, неподцензурные издания, сродни самиздату. Термин «графический роман» зародился уже в 1960‑х, но первым произведением, названным так на обложке и имевшим серьезный резонанс, стала книга Уила Айснера «Контракт с Б‑гом», изданная им самим в 1978 году. Художник‑ветеран, рисовавший комиксы про супергероев еще с конца 1930‑х годов, но отошедший от этого занятия в 1950‑х», вновь обратился к нему, чтобы высказать глубокие личные переживания. Одна из новелл, включенных в эту книгу, описывает автобиографическую историю человека, потерявшего веру в Б‑га и отошедшего от иудаизма в результате трагических событий. Так получилось, что драматический конфликт, ставший ключевым в первом заметном произведении нового жанра, был связан с отходом от иудаизма, подобно теме первого полнометражного звукового кинофильма «Джазовый певец». В обоих случаях большинство аудитории было далеко от всего еврейского, но тем не менее могло поставить себя на место героя и участвовать в его судьбе. Столкнувшись с этой сильной, болезненной книгой, критики впервые отнеслись к комиксам как к серьезной литературе.

Все больше молодых художников из мира комиксов андеграунда следовали по стопам Айснера. Следующим нашумевшим графическим романом суждено было стать книге «Маус» другого еврейского автора, Арта Шпигельмана, изданной в 1991 году и посвященной не менее болезненной и трагичной теме — Холокосту и сложным отношениям автора с его отцом, прошедшим концлагеря. Автору удалось придать необъятной катастрофе живое, беспафосное, человеческое лицо и тем самым сделать ее доступной людям, ранее не имевшим никакого представления о событиях Второй мировой. Оказалось, что языком нового жанра можно сказать что‑то, что вся предшествующая литература, как историческая, так и автобиографическая, выразить не сумела. Другим автором альтернативных комиксов был Бен Катчор. Серия его книг о фотографе недвижимости Юлиусе Книпле, первой из которых была «Дешевые новинки: радости городского разложения», тоже изданная в 1991 году не была ни трагичной, ни веселой. Ее можно описать как созерцательную и меланхоличную. С героем книги практически ничего не происходит: он обитает в обветшавшем урбанистическом пространстве и наблюдает за странноватым поведением людей в этом пейзаже со стороны. Неизменно в деталях обстановки, в интонациях людей и в самом герое угадывается еврейская атмосфера. Она не афишируется и не прячется автором, но, как и словечки из идиша, перекочевавшие в нью‑йоркский английский, воспринимается как неотъемлемая часть жизни мегаполиса. В 1999 году Бен Катчор издал повесть «Еврей из Нью‑Йорка» — о неудачной попытке исторического персонажа Мордехая Ноа создать еврейскую автономную область в Америке в начале XIX века.

По мере успеха взрослых комиксов жанр получил широкое распространение. Американские книжные магазины добавили специальные разделы для графических романов, их тиражи выросли во много раз и продолжают расти по сей день. Сегодняшний ортодоксальный иудаизм уже не относится к изображению с таким подозрением, как сто лет назад. Выходят издания Мишны для детей с иллюстрациями в виде комиксов, есть множество иллюстрированных рассказов про праведников и исторические графические романы из жизни средневековых мудрецов‑ришоним. Среди других следует обратить внимание на детские книги русскоговорящего израильтянина Гади Поллака, например на его «Историю, которой не было», изданную в 2006 году.

Гади Поллак

Экшн с пейсами

Должен вас огорчить, но такого понятия, как «еврейский комикс», не существует. Так же как не существует, например, «еврейских ботинок» или «еврейского чая» (не считая чая, заваренного в третий раз). Вообще‑то мне не очень понятно это необъяснимое желание гиюрить все, что попадется под горячую руку, западет в чистую голову и холодное сердце. «Еврейский гороскоп», «еврейский чемпионат» и «еврейская борьба» — это ж звучит как «якутский пляж», «эквадорский бобслей» и «зимбабвийский хай‑тек». Тот факт, что в каком‑то деле участвуют евреи, еще не делает его еврейским. А иначе надо привыкнуть к мысли, что евреи таки захватили весь мир. И сделали его еврейским.

Еврейским имеет право называться только то, что отличает наш народ от всех остальных. А значит, еврейским может быть воспитание в духе Торы, еврейским может быть календарь и еврейским может быть чолнт. Но никак не гороскоп, не бобслей и не комикс.

Давайте попробуем разобраться, что такое комикс.

Я не знаю, что там на эту тему говорят словарь и Википедия, но я бы определил это понятие так: «Комикс — это рассказ в картинках, содержащий минимум текста и не несущий глубокой смысловой нагрузки». То есть чистый энтертейнмент (развлекаловка). Такой формат диктует свои условия:

1. Экшн. Происходящее должно быть понятно без длинного сопроводительного текста и с минимумом диалогов. Никому не интересно читать текстовой баллон на полстраницы или рассматривать говорящие головы. Поэтому изображение должно быть максимально активным: побежал‑прыгнул‑бросил‑стукнул по голове. Как вы понимаете, глубокие духовные переживания и философские рассуждения при таком «меню» отсутствуют как класс.

Как можно извлечь пользу из комикса? Ну, можно, например, потренироваться в оправдывании людей, которые совершают непонятные поступки. Иллюстрации Гади Поллака из проекта «Думай лучше» для журнала «Киндлайн», Нью‑Йорк

2. «Картонные» персонажи. В результате невозможности подключить читателя к внутреннему миру персонажей им задаются очень простые и символичные параметры. Персонажи комиксов всегда плоские: герой‑злодей‑богач‑полицейский‑офисная крыса.

3. Одноразовость. Отсутствие «подтекста» и «второго дна» предполагает короткий срок жизни комиксов: купил‑прочитал‑выбросил. «А что там еще смотреть?» Поэтому комикс должен быть недорогим. Что, в свою очередь, требует быстрого исполнения и огромных тиражей. Потому комикс — всегда конвейер.

Учитывая все вышеперечисленное, мы приходим к выводу, что данный жанр больше относится к сфере бизнеса и торговли, чем к сфере литературы и искусства. Так уж получилось, извините.

А теперь давайте рассмотрим, что делает тот или иной жанр «еврейским».

Ну, прежде всего, евреи Торы воспринимают отпущенный им срок жизни не как «отпуск с вынужденными перерывами на работу для его обеспечения», а как «срок, выделенный для достижения конкретной цели». И поэтому они не могут позволить себе «энтертейнить» впустую. Даже когда еврей отдыхает или путешествует, он выжимает из этого максимум пользы. Нет, не «что я с этого буду иметь?», а «что я из этого могу выучить?». Перед тем как кормить своих детей какой‑нибудь «культурной программой», еврей обязательно поинтересуется, каким образом эта программа обогатит его спиногрыза в духовном плане. И бесполезная развлекаловка будет им вычеркнута из расписания каникул наравне с вредными влияниями без долгих размышлений и без особого сожаления.

Как вы понимаете, при таком раскладе классическому комиксу абсолютно нечего искать в классическом еврейском доме. Но время работает против нас и диктует свои условия. Наши детки, как и все остальные, — продукт «поколения пепси», и в редкие часы отдыха они предпочитают длинным текстам яркие картинки. Спрос рождает предложение — и полки книжных магазинов наполняются комиксами, в которых пейсатые пацаны преследуют арабских террористов, останавливаясь иногда помолиться минху. Но ни пейсы, ни минха не делают этот комикс еврейским. Это всего лишь комикс с еврейскими персонажами. Которые никак не помогают жанру перерасти из примитивно‑туповатого развлечения в приятно‑полезное занятие.

«Тому музыканту, который должен был играть сегодня, не удалось добраться до вас из‑за снегопада и проблем на дороге. А я живу тут недалеко и, когда узнал о вашей беде, сразу пришел, чтобы спасти положение». Фрагмент комикса Гади Поллака

Спасти положение не может даже комикс на еврейскую тему. Тематика Холокоста, например, несмотря на кажущееся кощунство («Холокост в комиксах?!»), — это в лучшем случае интерпретация трагических событий мировой истории (как, например, «Маус», недавно запрещенный в России из‑за изображения свастики, и я так понимаю, что следующий шаг — запрет сериала «Семнадцать мгновений весны», там этих свастик навалом), а в худшем — просто эксплуатация больной темы (как та книжка, не помню названия, где хасиды со шмайсерами крошат в капусту танковый корпус Гудериана). Это никак нельзя назвать «еврейским комиксом», несмотря на «еврейскость» темы и на не меньшую «еврейскость» авторов.

Единственное, что может принести пользу (а значит, иметь отношение к «еврейскости»), — это комикс, несущий еврейскую идею. Если невозможно противостоять веяниям времени — надо эти веяния нанять на работу. И тут процесс изготовления продукта отличается от «комикса на еврейскую тему» и «комикса с еврейскими персонажами» с точностью до наоборот. Вместо того чтобы сварганить комикс с пейсами, а потом с большим скрипом сочинять аннотацию, описывающую «большую пользу» для юных читателей, надо просто взять еврейскую идею — и «одеть» ее в форму комикса. Детки в таком случае получают свою порцию приятного (яркие картинки с коротким текстовым сопровождением) с не менее щедрой порцией полезного (идея в виде комикса усваивается намного лучше, чем та же идея в виде чтения нотаций, урока, лекции или статьи). Таких идей — миллион (законы злоязычия, отношение к ближнему, борьба с плохими качествами, уважение к родителям, правила поведения и т. д.), но напялить на них костюм комикса очень непросто (попробуйте пришпандорить экшн к законам лашон а‑ра, заодно сократив до минимума количество текста), и поэтому комиксов, несущих еврейскую идею, совсем немного.

А такого понятия, как «еврейский комикс», вообще не существует.

Леокадия Френкель

Еврейские комиксы приходят в Россию

Обложка комикса «Шагал в России» Жоанна Сфара. 2010

Сегодня мировой книжный рынок наводнен множеством самых разнообразных «еврейских» комиксов: от исторических и библейских до ультраортодоксальных — про подвиги цадиков‑суперменов. Самым известным в Европе создателем комиксов можно признать Жоанна Сфара из Франции. Полуашкеназ‑полусефард, считающий своими кумирами Шагала, Жюля Паскина и Сержа Генсбура, он выпустил множество популярных книг, в том числе и о евреях — «Клезмеры», «Шагал в России», «Кот раввина». Почти все это русскоязычному читателю пока недоступно. Но есть и подвижки. В последние годы петербургское издательство «Комильфо» пытается приобщить российскую аудиторию к лучшим образцам графических романов. Среди прочего свет увидела и единственная пока книга Сфара на русском — «Кот раввина. Бар мицва» (2012). Еврейскую семью в Алжире 20‑х годов прошлого века мы видим глазами умного и хитрого кота. А вот цикл о Шагале, похоже, по‑русски появится не скоро: неприглядные картины времен Гражданской войны — с казаками и еврейскими погромами — явно еще долго будут искать издателя на отечественных просторах.

Еще одним событием в мире русскоязычных комиксов стал выпуск московскими издательствами «АСТ» и «Corpus» знаменитого «Мауса» Арта Шпигельмана. Словосочетание «комиксы о Холокосте» может показаться оксюмороном, ведь «комикс» все еще остается синонимом легковесного и развлекательного. Тем не менее на Западе их сегодня издается немало — от воспоминаний узников концлагерей и дневника Анны Франк до фантастических историй времен Второй мировой войны. Но именно Арт Шпигельман и его «Маус» заставили «оксюморон» превратиться в шедевр. Реальная история семьи автора в довоенной Польше, а затем в послевоенной Америке заставила людей по‑иному взглянуть и на жанр «легкомысленных картинок», и на судьбы евреев, выживших в Холокосте. В России «Маус» прославился скорее благодаря скандалу: в раже «борьбы с нацистской символикой» патриоты пытались запретить книгу из‑за обложки со свастикой. Результат: тираж полностью распродан. Хотя быть уверенными, что каждый купивший прочтет книгу «от рисунка до рисунка», нельзя: это непростая для глаз и души работа.

Borris и Céka. Обложка комикса «Lutte majeure». 2010

Российская ситуация с «Маусом» словно была предсказана в уже упоминавшейся книге Майкла Чабона об отцах‑основателях супергероев. В ней содержится эпизод, когда в издательстве разражается крупный скандал, поскольку на обложку комикса художники решили поставить антигероя Гитлера. Впрочем, в свое время обложка «Мауса» была неоднозначно воспринята и в Германии. А в Польше «Маус» долгое время находился под фактическим запретом и не издавался — ведь в этом графическом романе все персонажи изображены в виде животных: евреи — мыши, немцы — кошки, американцы — собаки, поляки — свиньи. Кому хочется быть свиньей? Хотя именно такой подход к теме — представление реальных исторических событий через нереальных персонажей‑животных — во многом и принес Шпигельману успех. Сам автор утверждал, что такой способ намного гуманнее, чем показывать людей в нечеловеческих обстоятельствах.

Но не всегда «свиньи» имеют негативный контекст. В этой связи хочется обратить внимание на удивительный, но малоизвестный комикс, изданный во Франции, — «Lutte majeure» (2010). Художник Borris и сценарист Céka развивают мысль Шпигельмана, что о страшных событиях нужно рассказывать необычно. В качестве своих персонажей они выбирают странных существ: головы свиньи, но тела человеческие. В названии этого графического романа заложена игра слов. Его можно перевести как «Главная битва», но в то же время в мажоре написана Седьмая симфония Шостаковича, посвященная блокадному Ленинграду. И сюжет комикса — это жизнь в блокадном городе. Главные герои — гобоистка Ирина и бывший военный — вспоминают, как ценой невероятных усилий в замерзшем и голодном Ленинграде было сделано все возможное, чтобы оркестр сыграл гениальную симфонию. Найдет ли эта французская книга о России своего российского издателя?

Подведем итог этого краткого обзора: нет такой темы, нет такой истории, которая не могла бы послужить основой для комикса, проделавшего сложный путь от развлекательных приложений к бульварным газетам до самостоятельного и в высшей степени серьезного литературного жанра. И еврейские художники здесь явно в авангарде.