«В наших краях встречались старцы и благочестивые люди, которые по нескольку дней подвергали себя мучениям, не ели мяса и не пили вина, устраивались на ночлег в чистом месте, молились, произносили известные стихи Писания и буквы по их числу, а когда они засыпали, им являлись чудесные сновидения, подобные пророчеству» — так описывал Гай Гаон (X век) практику инкубации сновидений, широко распространенную в древности .
Йосеф не нуждался в таких средствах. Братья назвали его «сновидцем» ; впрочем, использованный ими оборот на иврите может означать как «сновидец», так и «повелитель снов». В самом деле, сны — его собственные и других людей — были органично вплетены в его жизнь. При этом, в отличие от пророческих сновидений Яакова, сны Йосефа не содержали в себе прямого повеления свыше или откровения; Писание не сообщает нам их источник, так что может показаться, что они являют собой отражение его собственного внутреннего мира и скрытых стремлений. Именно в таком свете они зачастую воспринимаются современными психологами, которых не останавливает и то обстоятельство, что юношеские сны Йосефа оказались вещими и спустя много лет сбылись. Так, Эрих Фромм в своей книге, посвященной языку сновидений, замечает: «Несомненно, этот сон — выражение честолюбивых устремлений Иосифа, без которых ему, может быть, и не удалось бы достичь такого высокого положения. Но случается так, что этот сон исполняется: он оказывается не только выражением иррациональных амбиций, но в то же время предсказанием событий, которые произошли в действительности. Как смог Иосиф так предсказать будущее? Его жизнь, согласно библейскому повествованию, показывает, что это был не только честолюбивый, но и необыкновенно талантливый человек. Во сне он смог почувствовать свой необыкновенный дар яснее, нежели в дневной жизни, где он осознавал себя самым младшим и самым слабым из всех братьев. В его сновидении страстные честолюбивые стремления сочетаются с проницательностью, позволившей ему ощутить свой талант, без которого сон не смог бы сбыться» . Кроме того, в снах Йосефа легко усмотреть «самосбывающееся пророчество», что соответствует и талмудическому принципу, согласно которому сны сбываются согласно их толкованию : ведь, судя по всему, именно трактовка снов Йосефа как стремления к власти толкает братьев на поступок, который в конечном счете приводит к их осуществлению: «Пойдем и убьем его… и увидим, чем станут сны его» . Да и сам Йосеф, по мнению ряда комментаторов, осознанно стремился к претворению своих снов в жизнь — что же удивляться тому, что они сбылись?
Еврейская традиция в целом относится к снам достаточно амбивалентно. Сон — это средство, посредством которого Б‑г порой сообщает Свою волю людям : «Сказал Святой, благословен Он: “Хотя Я и скрыл лик Мой от них , ‘во сне буду Я говорить с ним’” ». Вместе с тем сны описываются как отражение внутренней психологической жизни человека: «Человеку показывают [во сне] только помыслы его сердца» . Тем не менее сны Йосефа воспринимаются как ниспосланные Б‑гом. Так, слова, с которыми Йосеф обращается к братьям, рассказывая им о своем сне: «Выслушайте, прошу» , уподобляются будущим увещеваниям пророков: «Выслушайте, прошу, что изрек Г‑сподь» . К тому же оказывается, что сны Йосефа сбываются не только на протяжении его жизни, но и впоследствии; их отголоски продолжают звучать на протяжении еврейской истории. Согласно мидрашу, Йеошуа бин Нун, потомок Йосефа, остановивший ход небесных светил, обращается к солнцу со следующими словами: «Дурной раб! Разве ты не принадлежишь моему отцу (Йосефу). Не таким видел тебя мой отец во сне: “И вот солнце и луна… кланяются мне”. И тут же “остановилось солнце, и луна стояла” » .
Впрочем, представляется, что тезису Фромма противоречит даже не только тесная связь снов Йосефа с реальностью, сколько их переплетение с другими снами, которые Йосефу приходится истолковывать. На протяжении библейского повествования Йосеф сталкивается с тремя парами снов: два сна, виденные им самим, два сна египетских царедворцев и два сна фараона. Все эти сны оказываются вещими, и их интерпретация всякий раз становится поворотным моментом в истории жизни Йосефа: трактовка братьями его снов приводит к продаже его в рабство и закладывает основы того отрезка его жизни, который завершается бессрочным тюремным заключением; интерпретация Йосефом снов придворных со временем выводит его на свободу; наконец, истолкование им снов фараона, влечет за собой его молниеносное возвышение. Сны фараона сбываются, и это позволяет осуществиться и снам Йосефа. При этом сны Йосефа и фараона объединены темами урожая (снопы — колосья) и власти; их символический язык пропитан фантастическими (кланяющиеся снопы — пожирающие друг друга колосья) и космологическими (небесные светила — выходящие из нильских вод коровы, которые для египтянина увязывались с Нут, небесной коровой, ежедневно проглатывающей и изрыгающей обратно светила и являвшейся олицетворением первозданного небесного океана) образами
. Вместе с тем сны Йосефа отличаются сравнительной простотой; их значение интуитивно понятно слушателям, в то время как сновидения египтян нуждаются в особой интерпретации.
Снам в Древнем Египте придавали особое значение: в те времена сны служили связующим звеном между миром живых и миром мертвых, позволяя живым видеть умерших, а тем, в свою очередь, наблюдать за живыми; впоследствии сны стали восприниматься как средство для передачи послания богов — преимущественно фараонам; повествования о ниспосланных фараону снах служили средством легитимации правящей династии, подтверждения особой связи фараона с богами. Впрочем, сны, разумеется, видели и простые люди, и до нас дошли отрывки так называемой «Книги сновидений» — правил толкования отдельных элементов сновидений; при этом принципы интерпретации зависели и от личности видящего сон
. Толкование Йосефом снов египтян содержит в себе немало моментов, характерных для принятого в Египте и странах Ближнего Востока подхода к интерпретации символики сна. Таковы использование ассоциаций и аналогий, обыгрывание слов, использование культурного контекста образа: «корзины на (“меаль”) голове моей» — «снимут с тебя (“меалеха”) голову твою»; «птицы клюют ее из корзины» — «птицы будут клевать плоть твою с тебя»
; корова в египетской магической литературе ассоциируется с идеей благоденствия и процветания
. В дошедших до нас древнеегипетских источниках семерка во сне считается дурным знаком
; при этом, однако, мы нигде не сталкиваемся с преобразованием количества виденных во сне предметов в соответствующее количество других единиц; впрочем, согласно мидрашу, так объясняли сон фараона волхвы (хартумим) — профессиональные толкователи снов: семь коров означали, по их мнению, семь дочерей, а семь колосьев — семь царств
. Представляется, что трактовка чисел во сне как указания на количество временных единиц (дней или лет), а также противопоставление активности и пассивности видящего сон (начальник виночерпиев в своем благоприятном сне служит фараону, в том время как начальник пекарей совершенно бездеятелен) являются результатом оригинального подхода Йосефа.
Йосеф из сновидца становится толкователем снов — превращение, которое, по мнению ряда комментаторов, является результатом внутренней трансформации. Так, Филон Александрийский уподобляет процесс толкования сна задаче политика: привнесение смысла в хаотичный материал — будь то сновидения или материальная жизнь. Таким образом, умение Йосефа толковать сны оказывается свидетельством его способностей на политическом поприще. «Поскольку жизнь полна такого беспорядка и смешения и лишена ясности, государственному деятелю необходимо, подобно мудрому толкователю снов, объяснять сны наяву и грезы тех, кто мнит себя бодрствующими» , — пишет Филон, развивая известную платоническую аналогию жизни и сна . По его мнению, Йосеф оставляет позади свои юношеские сны и «пробуждается» к подлинной мудрости, дающей ему возможность осмысливать и упорядочивать как чужие сновидения, так и жизнь общества, подобную сну . Впрочем, текст Писания непросто уложить в прокрустово ложе платонизма: «И Йосеф узнал братьев своих, но они не узнали его. И вспомнил Йосеф сны, которые снились ему о них, и сказал им…» Хотя нам ничего не известно о новых снах Йосефа, прежние сны наполняли собой его жизнь и тогда, когда он был погружен в практическую деятельность, фактически стоя во главе могущественной сверхдержавы. При этом некоторые комментаторы Писания полагают, что Йосеф не просто отмечал соответствие снов действительности, но сознательно ставил их в центр своей жизни, действуя ради того, чтобы они сбылись. Так, по словам Нахманида, «увидев, что братья поклонились ему, Йосеф вспомнил все свои сновидения, которые видел о них, и он понял, что на этот раз они еще не сбылись, ибо, согласно смыслу первого сна, ему должны были поклониться все братья… А поскольку с ними не было Биньямина, он исхитрился вынудить их привезти с собой Биньямина, для того чтобы сначала сбылся первый сон» .
СОН ФАРАОНА. ИЛЛЮСТРАЦИЯ ИЗ «ЗОЛОТОЙ АГАДЫ» ОКОЛО 1320.БРИТАНСКАЯ БИБЛИОТЕКА, ЛОНДОН
Ремесло толкователя снов в Древнем мире имело прагматическую направленность — реализацию дурного сна можно было предотвратить магическими средствами. Действие толкования сна в истории про Йосефа передается с помощью глагола «патар», который больше не встречается в Писании . Этот корень в тех или иных вариациях встречается в аккадском и в других древних семитских языках, где употребляется в широком спектре значений, связанных с освобождением от уз, наложенных богами или колдовством, проклятиями и дурными снами. Так, в ассирийской «Книге снов» рекомендуется перенести значение дурного сна в комок глины и затем бросить комок в воду, где он распадется и безвозвратно исчезнет . Так же и в Древнем Египте дурной сон можно было исправить с помощью ряда магических практик; в дошедшем до нас папирусе с объяснением символов сновидений, за «теоретической частью», объясняющей значение различных снов, следует практическая — заклятье, которое следовало произнести видевшему дурной сон, чтобы спастись от предвещаемой им участи . За истолкованием сна фараона как дурного предзнаменования должен был последовать магический обряд, призванный предотвратить беду; Йосеф, однако, отошел от традиционного образа действий, предложив сугубо практический выход из положения. Этот выход также является частью толкования.
«Что Б‑г делает, то Он возвестил фараону [во сне]» ; «не Б‑гу ли [принадлежат] толкования [снов]?» ; «вы умышляли против меня зло, но Б‑г обратил его в добро, чтобы сделать то, что ныне есть» — к Б‑гу восходят и сновидения, и их толкования, и человеческие судьбы, предвещаемые и направляемые снами. Быть может, именно эта внутренняя уверенность и наделяет Йосефа столь редким даром чувствовать себя как дома и в мире снов, и в сфере практической жизни, свободно переходя границу между ними. Прагматически подходя к сновидениям, но при этом не теряя связи с образами снов и в самой гуще политической деятельности, Йосеф подчиняет и жизнь, и сны исполнению Б‑жьей воли. 
Война цивилизаций
Раскаяние и добровольное страдание
