Материал любезно предоставлен Tablet
На 236‑й странице книги «Городские еврейские кладбища XIX–XX веков в Центральной и Восточной Европе. Сравнительный обзор» — талмудически обстоятельного исследования Рудольфа Кляйна — в верхнем левом углу помещена фотография одного надгробия. Это высокая каменная стела, установленная на кладбище Еврейского филантропического общества в Будапеште, с необычным навершием — «полукружьем с упрощенными акротериями геометрических форм».
Чуть ниже этого полукружья встречаются в дружеском рукопожатии две выгравированные в камне руки. Эпитафия на стеле сообщает, что покойный был шляпный мастер, родился в 1832 году и умер в 1892‑м. Автор эпитафии на иврите называет его «иш якар», или «милейший человек».
И как же звали этого милейшего человека?
Адольф Гиттлер.
Конечно, никакой он не родственник. Судя по всему, этот румынско‑еврейский шляпник прожил все 60 лет своей жизни, окруженный почетом и уважением, знать не зная о том, каким позором будет покрыта затем его фамилия. Только в свете последующих мрачных исторических событий становится понятна эта жестокая насмешка судьбы.
Подобный настрой, этакий ироничный ретроспективный взгляд, балансирующий между низменным и возвышенным — как если бы Ларри Дэвид и Франц Кафка сочиняли на двоих длинную кривую еврейской истории, — не отпускает, пока ты листаешь книгу Кляйна, в которой множество фотографий кладбищ, их дорожек и аллей, памятников и указателей. Хочешь не хочешь, но на эти кладбища, эти мощные, поставленные на века каменные некрополи, нельзя не смотреть сквозь призму истории европейского еврейства: истории кровавых расправ, погромов, гетто, убийств. И в этом свете такие кладбища представляются чередой монументальных ошибок — как огромные каменные кровати, аккуратно застеленные прямо посреди западни.
Не стоит забывать, что такие кладбища характерны для городской среды XIX–XX веков. Похороненные там евреи — не те ревностно приверженные традиции европейские предки, которых так любят рисовать в воображении современные американские евреи: бедные, но смелые, живущие в оторванных от времени штетлах. Вовсе нет! Это евреи, ощущавшие себя полноценными гражданами нового и, казалось, открывшегося для них мира. Но эмансипация, которой они так гордились, теперь, по прошествии лет, представляется самым страшным подвохом в истории.
Есть, конечно, большое искушение представить эти кладбища как памятники своего рода гордыне: вы поверили немцам, полякам, венграм и румынам, когда те объявили, что у вас с ними равные права, и вот что получили. Потому что в XX веке не избежали осквернения даже роскошные монументы преуспевающим религиозным реформаторам — целую главу в своей книге Кляйн посвятил «урону, который нанесли памятникам войны разрушения при нацистах или коммунистах, небрежение… и жажда наживы».
Но подобная логика — своего рода позаимствованная манипуляция — как раз то, на что рассчитывали Гитлер (на этот раз с одним «т») и его евгенисты . Евреи, похороненные на кладбищах, описанных Кляйном, были настоящими немцами, австрийцами, поляками, румынами, литовцами, венграми и русскими, и никаким их ненавистникам, какие бы законы они ни принимали, этого не отменить.
Многое в жизни европейских евреев, похоже, переписала трагедия Холокоста. Но евреи жили — и, что также важно, умирали — в Европе на протяжении многих поколений, оставив после себя памятники, кладбища и надгробия, которые помогают нам понять их, когда их уже нет. Не следует, конечно, забывать о трагедии Холокоста. Но, по‑моему, мы окажем нашим предкам плохую услугу, если сосредоточимся на том, как умирали нацисты, а не как жили и умирали евреи.
Так что же дает нам знание о том, как в крупных европейских городах в XIX–XX веках евреи увековечивали память о себе после смерти? В своей объемистой книге Кляйн, специалист по истории архитектуры из университета им. Святого Иштвана в Будапешта, собрал и проанализировал поразительное число примеров. Что могут эти кладбища рассказать нам о жизни и «иудаизмах» тех, кто там упокоился?
Главным объединяющим началом на протяжении всей истории иудеев, возможно, был единый Б‑г, но ни один из периодов этой истории не знал единого иудаизма — и кладбища в книге Кляйна это наглядно демонстрируют. Разнообразие подходов, особенно в отношении традиционного религиозного закона (а в отдельных случаях — в пренебрежении этим законом) очень велико.
На кладбище, что на улице Жижкова в Братиславе, к примеру, организующие принципы крайне традиционны: захоронения отмечены вертикально стоящими каменными плитами, которые образуют произвольные ряды. На плитах почти отсутствует фигуративная резьба. Украшения если и есть, то лишь в виде абстрактных узоров, а главные визуальные элементы — крупные угловатые буквы на иврите. Даже окружающий фон облегчен до минимума; меж могилами на склоне холма — густая трава, а южнее катит волны широкий Дунай.
Напротив, кладбище Вайсензее в Берлине — сплошной отход от традиции. Оно тщательно спланировано, обустроено на манер городского парка, диагональные дорожки указывают на проход к могилам, хотя по традиции они должны быть ориентированы на Восток — к Иерусалиму. Надписи на надгробиях по большей части на немецком, а не на иврите — языке предков, здесь изобилуют громоздкие монументы, по замыслу явно не отвечающие эстетике иудаизма: римские колонны и аркады, внушительные мавзолеи в тевтонском стиле. Кое‑где встречаются даже египетские мотивы.
На самом деле после книги Кляйна невольно задумываешься, до чего же разнообразен еврейский мир, и дело не только в несхожих обрядах — различия прослеживаются даже в обособленных общинах.
А вот еще пример. В Танахе есть несколько стихов, запрещающих изготовлять кумиров и поклоняться им. Эти стихи чаще всего понимаются как полный запрет на резные или скульпурные изображения любых существ, земных или божественных — неважно. Но некоторые видят в этих строках запрет на фигуративное искусство как таковое, независимо от темы.
На некоторых кладбищах, упомянутых Кляйном, с этим традиционным запретом в основном считаются. Используются лишь самые привычные символы, да и те только в простом, плоскостном варианте: две руки, поднятые в благословении — в знак того, что умерший был коэн, простой кувшин с ручкой — что здесь похоронен левит.
Но на других погостах, например на старинном кладбище Баттонштрассе во Франкфурте, для украшения надгробий, похоже, выработали некую систему образов. Здесь, в нарушение алахического запрета, представлены даже ангелы.
С другой стороны, детальные изображения человеческих тел — а это из всех фигуративных изображений самое запретное — тоже нетрудно найти. Яркий тому пример — двойная могила Ружи и Якоба Клопферов в Белграде: скульптор Тома Розандич изобразил супружескую пару в виде горельефа, где видны только головы и плечи: супруги навеки сплелись в страстном объятии.
Так кто же такие эти евреи? Они ныли, шли на компромисс, бунтовали, борясь со своими традициями, но в конце концов каждый из них обрел покой — в соответствии или вразрез с традицией — на еврейском кладбище. Их дома, их магазины и большая часть их синагог исчезли, но остались их кладбища.
Словом, посетите эти кладбища, если живете по соседству, — я уверен, вы обнаружите, что у вас с теми людьми из прошлого есть кое‑что общее. А если когда‑нибудь окажетесь в Бухаресте, передайте от меня привет старине Адольфу Гиттлеру.
Оригинальная публикация: Messages in Stone
Исторические кладбища в запустении и упадке
The New York Times: «Б‑г был на каникулах»: Путешествие в Румынию к незнакомому родственнику
