«Возлюбленный мой бел и румян…
голова его — чистое золото,
кудри его волнистые…
глаза его — как голуби при потоках
вод, купающиеся в молоке…
щеки его — цветник ароматный…»

«Песнь Песней», чье авторство традиция приписывает мудрейшему из правителей Израиля Соломону, на протяжении трех тысячелетий является несравненным памятником любовной лирики во всей мировой литературе.

Ее изумительные по красоте и благозвучию, волнующие напевы, оживающие в блеске экзотических метафор, своей изысканной формой и восточной чувственностью глубоко проникают в сердце и сознание каждого, кому довелось прикоснуться к этим поющим строкам.

Не приходится удивляться тому, что для многих поколений поэтов, художников, композиторов это дивное произведение являлось источником неиссякаемого вдохновения.

Как это ни странно, но о гипотетическом авторе данного шедевра и приписываемых ему же книг Экклезиаста и Притчей Соломоновых мы знаем намного меньше, чем о его отце, могущественном царе Давиде. Если историческую биографию Давида, столь скрупулезно изложенную в книгах Священного Писания (Танаха), можно воссоздать буквально по годам, то о библейском жизнеописании его велико-мудрого сына этого не скажешь.

Некая недосказанность и таинственность образа Соломона, потаенные и загадочные стороны его жизни подчас представляют не меньший интерес, чем его философское и литературное наследие.

МАТЬ И СЫН

Никогда бы Соломону не сделаться царем, если бы не его мать — честолюбивая, энергичная и предприимчивая Вирсавия, чье имя означает «дочь клятвы». Вирсавия была супругой видного военачальника, некоего хеттеянина Урии — человека глубоко порядочного, храброго солдата.

Однажды, пользуясь отсутствием мужа и зная, что окна царского дворца находятся напротив ее бассейна, это лукавое создание как бы невзначай показалось во всей своей юной красе царю Давиду. Ослепленный ее неприкрытыми прелестями, он сразу воспылал к ней жгучей страстью и вступил в запретную связь.

Дабы избавиться от ставшего непреодолимой помехой мужа, коварный монарх направил честного хеттеянина в самую гущу сражения с аммонитянами, а в тайном сопроводительном письме приказал отступиться от него в разгар битвы. Благородный Урия пал смертью храбрых, а «дочь клятвы» после небольшого траура перебралась в царский дворец.

Вскоре Вирсавия родила сына, которого в наказание за бесчестие Б-г отнял у преступивших долг и совесть. Покарав сластолюбивую чету, Г-сподь в дальнейшем явил милосердие, позволив плодовитой Вирсавии подарить царственному супругу четверых сыновей, младшим и самым любимым из которых был Соломон.

Незадолго до смерти царя Давида, в предвкушении освобождения заветного трона, в стране началась борьба за власть, причем ситуация складывалась явно не в пользу Вирсавии и Соломона.

Старший сын умирающего царя — Адония пользовался поддержкой значительной и наиболее авторитетной части правящей элиты и уже самоуверенно готовился примерить царское облачение. В этот критический момент почти отчаявшейся Вирсавии удалось прорваться к смертному ложу Давида и добиться-таки решения еще повелевавшего супруга о передаче власти Соломону.

Надо заметить, что привыкший с детства во всем полагаться на сильную и волевую мать, Соломон, будучи царевичем, представлялся абсолютно бесцветным на фоне таких ярких и незаурядных личностей, какими являлись старшие сыновья Давида — Амнон, Адония и особенно красавец и любимец народа Авессалом.

Само имя Соломон, означающее «миролюбец», вполне соответствовало, не столько свойствам его души, которые, как выяснилось, он умело и ловко скрывал до поры до времени, сколько стремлению достигнуть успеха не в жестком противоборстве, а в мирном, но настойчивом осуществлении своих планов.

Буквально в течение нескольких дней после своего воцарения на троне этот «серенький мышонок», этот «маменькин сынок», словно по волшебству, преобразился в сильного, властного и энергичного правителя. Без малейших колебаний он приказал казнить Иоава — верховного военачальника покойного Давида, в котором справедливо усматривал главную опасность для своего правления.

Старшего брата Адонию — недавнего конкурента в борьбе за трон — Соломон, казалось бы, пощадил, однако, ловко воспользовавшись промахом «наивного» принца, приказал казнить его и добился оправдания этой жестокой акции в глазах народа.

Так как устранение брата было непосредственно связано с именем некой женщины, думается, настало время обратиться к этому главному источнику творческого и мужского вдохновения, никогда не покидавшего коронованного сластолюбца.

ЖЕНЩИНЫ У ТРОНА

Возможно, именно в тот день, когда всеми покинутый несчастный Урия погибал под стенами столицы аммонитян, войска Давида, штурмуя укрепления противника, взяли значительное число пленных, среди которых находилась некая знатная особа. Позднее, окончательно осев в Иерусалиме, она произвела на свет девочку, названную Наамой.

Достигнув сладостного возраста, юная аммонитянка при неизвестных обстоятельствах познакомилась со скромным и неприметным юношей Соломоном, сделавшись вскоре женой этого царевича.

За несколько лет до того, как вожделенный трон Израиля неожиданно достался Соломону, Наама родила единственного сына Ровоама, который, несмотря на фантастическую любвеобильность царственного родителя, спустя сорок лет окажется его преемником на престоле.

К сожалению, о судьбе этой, возможно, первой женщины в жизни Соломона нам ничего не известно. Не исключено, что, согласно закону, аммонитянка, вступившая в брак с Соломоном еще до его восшествия на трон, не имела достаточных оснований, чтобы называться царицей, хотя, как мы уже знаем, на ее сына этот принцип не распространился.

Как бы то ни было, первым официальным браком молодого монарха считается династический союз, связавший его с дочерью последнего фараона 21-й династии Египта Псусенесса Второго, что уже само по себе свидетельствовало о возросшем международном авторитете Израиля.

«Когда утвердилось царство его, Соломон породнился с фараоном и взял за себя дочь фараона», — гордо вещает библейская Книга Царств (Малахим).

История не сохранила имени высокородной девицы с берегов Нила, взошедшей на ложе израильского царя. Хотя Египет того времени являлся лишь тенью великой и грозной империи эпохи Рамсеса Второго, тем не менее этот союз позволил дальновидному Соломону на долгие годы основательно укрепить южные рубежи Израиля.

Много лет спустя, уже блистательный, прославившийся мудростью по всему Востоку, царь Соломон заключит некое подобие династического брака с экзотической красавицей, властительницей маленького княжества Сава, располагавшегося приблизительно на месте современного Йемена.

Несмотря на незначительность территории, государство савеев было довольно богатым, вело успешную торговлю благовониями, золотом, драгоценными камнями с городами Финикии, Индии и Месопотамии.

Выражаясь современным языком, царица Савская прибыла в Иерусалим с официальным визитом для заключения взаимовыгодных соглашений. Прекрасную правительницу сопровождала пышная свита придворных и большой караван верблюдов, груженных роскошными дарами и товарами, предназначенными для продажи и обмена.

Нет ничего удивительного в том, что эти две столь яркие личности проявили друг к другу не только сугубо деловой интерес.

Визит царицы Савской затянулся на неопределенное время, в течение которого высокие особы были, по-видимому, неразлучны.

Согласно распространенной легенде, уже по возвращении на родину царица родила от Соломона сына, названного Менеликом, которому предстояло сделаться основателем трехтысячелетней эфиопской царской династии.

Однако в безбрежном океане окружавших израильского монарха прекрасных дочерей Евы была одна, любовь к которой, возможно, перевернула многие его представления о жизни, оставив неизгладимый след в душе этого великого сибарита.

КТО ТЫ, ПРЕКРАСНОЕ ДИТЯ?

«Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее!»

Удивительно, но нежные лирические излияния влюбленных, их трепетные отношения — все, что, казалось бы, предназначено только для двоих, вовсе не помешало «Песни Песней» войти сначала в иудейский, а затем и в христианский канон. Со временем это произведение сделалось неотъемлемой частью еврейской литургии и исполнялось в первый день праздника Пейсах.

«Песнь Песней», в соответствии с древними правилами, читают как мистическую трагедию, разделяя на монологи, диалоги и партии хора. Столь серьезное восприятие такой вроде бы несложной лирической композиции заставляет задуматься о неких тайных глубоких мотивах и загадочных умолчаниях, которые побудили автора к написанию этой восхитительной мелодрамы.

Чтобы разобраться в этом явлении, надо попытаться осмыслить его не только в пространстве, но и во времени.

«Я — нарцисс Саронский, лилия долин! Что лилия между тернами, то возлюбленная моя между девицами!» Большинство историков сходятся в том, что местность Сарон расположена вблизи города Сонама — родины Суламифи. Воспылавшая юной страстью прекрасная сонамитянка не может налюбоваться на царственного возлюбленного: «Уста его — сладость, и весь он — любезность!» В стремительно меняющемся, как бы «скользящем» диалоге влюбленных Соломон недвусмысленно намекает на родные края любимой. «Голова твоя… как Кармил и волосы… как пурпур». Красивейшая гора Кармил, чья северная оконечность высоко вздымается над побережьем Средиземного моря, а подножие выходит на равнину Сарон — это почти домашний адрес красавицы сонамитянки.

Что же все-таки происходило в действительности? Ну, увидел молодой царь прекрасную пастушку, ну, потерял голову! С кем не бывает. А как прикажете в таком случае расценивать строки из шестой главы поэмы: «Есть 60 цариц и 80 наложниц и девиц без числа…» Если учесть, что на пике славы гарем Соломона насчитывал 700 жен и 300 наложниц, можно говорить о сравнительно раннем написании царственным казановой этих лирических откровений, которые, судя по всему, приходились на первые годы его правления. И это при том, что в царском дворце Иерусалима уже проливала горькие слезы явно неизбалованная супружеским вниманием царица-египтянка, а где-то поодаль воспитывала маленького сына забытая аммонитянка Наама.

А тем временем таинственная Суламифь лукаво манит возлюбленного, с целомудренным бесстыдством описывая свои прелести. Она предстает в различных обличьях, то именуясь «смуглянкой с виноградника», то сравнивая себя с завораживающим многоголосьем хора, то называясь «дщерью именитой». Неужели прекрасная пастушка исчезает, уступая место некой «именитой дщери», то есть, другими словами, девушке из состоятельной аристократической семьи?

«…Нашла того, которого любит душа моя… и не отпустила его, доколе не привела в дом матери моей и во внутренние комнаты родительницы моей».  Эти откровения Суламифи практически снимают последние сомнения относительно ее социального статуса.

Несколько раз в поэме слышится страстный призыв героини, начинающийся словами: «Заклинаю вас, дщери иерусалимские…»

Дом урожденной сонамитянки, по-видимому, уже давно находился в Иерусалиме, и не только потому, что царю так было удобнее встречаться с возлюбленной.

Так все-таки кем же являлась эта прекрасная незнакомка?

На протяжении многих веков сей волнующий вопрос будоражил немало умных голов. Высказывались самые удивительные, порой абсолютно нелепые предположения, которые, право, не стоят отдельного упоминания, за исключением, разве, одного. Исходя из созвучия имен влюбленных и почти неотделимого друг от друга переплетения волнующих монологов, возникла интересная мысль, что Суламифь представляет собой мистическую женскую ипостась Соломона, которую коронованный автор придумал, дабы выразить свое извечное преклонение перед Женщиной, вобравшей всю гармонию и очарование прекрасного пола.

Однако существует и иная, куда более серьезная и аргументированная версия, которая позволяет взглянуть на дивное поэтическое творение Священного Писания с совершенно неожиданной стороны.

СОГРЕВАВШАЯ ОТЦА, СОГРЕЛА И СЫНА

В последние годы жизни царь Давид сильно одряхлел. Ничто не могло согреть его кровь, медленно и вяло текущую по старческим жилам. Приближенные приняли решение найти юную трепетную деву, которая бы спала с престарелым монархом и согревала его теплом своего тела. Между прочим подобное средство для согревания стареющей плоти издавна являлось предметом традиционной медицины Востока и отнюдь не считалось чем-то предосудительным. После длительных поисков такое создание было найдено в небольшом городке Сонаме и звалось прекрасной Ависагой. Развитие дальнейших событий известно: Давид вскоре умирает, Соломону с помощью любящей матери удается утвердиться на престоле, а гарем почившего царя, согласно обычаю, должен перейти к его наследнику.

И вот тут-то Адония, видимо, все еще грезивший ускользнувшей властью, совершил тот самый «наивный» промах, позволивший Соломону расправиться с соперником.

Неудачливый претендент на трон, некоторое время державшийся «тише воды, ниже травы», внезапно появился в покоях Вирсавии, носившей высокий титул «гебиры» — владычицы, и стал умолять ее обратиться с просьбой к царственному сыну, дабы тот отдал ему в жены бывшую наложницу отца, сонамитянку Ависагу.

Когда Вирсавия изложила Соломону эту «скромную» просьбу, тот пришел в неописуемую ярость. «Проси ему также и царства, ибо он — мой старший брат! -— вскричал он и в гневе добавил: — Ныне же, жив Г-сподь, укрепивший меня… Адония должен умереть!»

Конечно, не по летам мудрый царь сразу раскусил «наивную» хитрость Адонии, ибо, получая жену из гарема родителя, тот в глазах народа приобретал определенные права на престол, которые при некоторых обстоятельствах могли привести к смуте и государственному перевороту.

Однако в решительном поступке Соломона, без колебания отдавшего приказ о казни брата, явно кроется и нечто иное.

Согласно преданиям, Ависага превосходила красотой всех женщин Израиля и, несомненно, сразу покорила юное сердце тогда еще царевича, вынужденного в течение нескольких лет скрывать обуревавшую его страсть. В этом-то и могла заключаться разгадка смертного приговора несчастному Адонии.

Возникает естественный вопрос: почему же, взойдя на престол, Соломон не взял в жены ту, которой грезил? Во-первых, при всей близости к покойному Давиду Ависага все же являлась не супругой царя, а только наложницей, то есть статус сонамитянки не позволял провозгласить ее царицей, а во-вторых, в этот период шли переговоры с Египтом о заключении династического брака, и подобный шаг мог расстроить далеко идущие планы Соломона.

«Шея твоя, как столп Давидов!» — восхищаясь красотой любимой, автор «Песни Песней» все же вспоминает о том, что прекрасная дева, подобно башне, укрепляла и поддерживала угасающую жизнь в слабом теле монарха.

«Со мной с Ливана, невеста, со мной иди с Ливана, спеши с вершины Аманы… Сепира и Ермона!» Упоминание этих величественных горных возвышенностей, соседствующих с Сонамом — родиной Ависаги (Суламифи), может свидетельствовать о финикийском происхождении смуглой красавицы. Пройдет много лет, и Соломон, поражавший всех удивительной терпимостью к чужеземным религиозным культам, воздвигнет в Иерусалиме храм финикийской Астарте, возможно, в честь возлюбленной, сонамитянки.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

«Песнь Песней» представляет собой высшую форму восхваления любовного томления и страсти и в этом отношении может считаться вершиной древней любовной лирики.

Как выразился Гете: «Это произведение — самое нежное и неподражаемое выражение страстной любви!»

Соломон — личность исключительно многоликая. Это строитель Священного Храма, мудрый правитель и судия, тонкий политик и дипломат, наконец, великий поэт, воспевавший красоту во всех ее проявлениях.

В библейской «книге Экклезиаста», воспринимающейся как венец философского осмысления жизни, царь печально произносит: «И нашел я, что горше смерти — женщина, потому что она — сеть, и сердце ее — силки, руки ее — оковы!»

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», №436)