Временами приходится слышать, что за Декларацию Бальфура евреи должны простить Британии все что угодно: и «Белую книгу», и «сертификаты», и убийство Яира , и потопленные суда с беженцами, и виселицы в тюрьмах. Я же полагаю, что благодарить следует за дело, совершенное с намерением, а не за его побочный (зачастую нежелательный) результат. Второй вариант относится к стихийным явлениям — как ураган, как ливень. Не станете же вы благодарить наводнение за то, что оно потушило пожар! Потушить‑то потушило, но ведь могло и убить; хоть пой, хоть плачь, а наводнению плевать на вас и ваше благо. Вот и отношение Британии к евреям Эрец‑Исраэль, одним из частных случаев которого стала Декларация Бальфура, — явление примерно того же порядка, благодарности не подразумевающее.
Страны Антанты вступили в переговоры относительно будущего побежденной Турции еще зимой 1915 года, через полгода после начала Первой мировой войны. Переговоры были секретными, в них принимали участие Англия, Франция и Россия. Последняя не оставляла навязчивой идеи прибить «щит на врата Цареграда», установить православный крест на куполе Айя‑Софии, а заодно получить выход в Средиземное море, то есть завладеть проливами Босфор и Дарданеллы. Довеском шло широко понимаемое Закавказье, то есть турецкая Армения и Северный Курдистан. В обмен на это Россия готова была уступить своим партнерам по переговорам всю остальную шкуру пока еще не убитого турецкого медведя.
Французам не давали покоя другие исторические мотивы: походы крестоносцев, восточная кампания Наполеона и давняя традиция покровительства христианским святым местам Ближнего Востока. Под этим предлогом они претендовали на Великую Сирию, к которой помимо территории нынешней Сирийской Республики они относили еще и Ливан, а также Землю Израиля. Но кроме исторических причин имелись и геостратегические мотивы, согласно которым желательно было подобраться как можно ближе к Суэцкому каналу. Поэтому Париж требовал себе практически всю прибрежную полосу Восточного Средиземноморья — от Александретты до Синая. Ну а заодно неплохо было бы разжиться и Северной Месопотамией вплоть до границы с Персией, включая нефтеносный Мосул.
Но больше всего забот было у Англии, ибо чем шире владения, тем труднее их сохранить. Индия, жемчужина британской короны, нуждалась в постоянной защите от других хищников. Кратчайший путь туда вел через Суэц, а значит, требовалось всегда помнить о безопасности канала. Поэтому еще до войны британцы построили базы на Кипре, в Порт‑Саиде, Александрии и в Адене. По задумке лондонских стратегов, с запада Индийский океан должна была обрамлять так называемая красная полоса британских колоний — от Кейптауна до Александрии. Теперь их былой оптимизм может вызвать лишь улыбку, ведь хорошо известно, что Британия не удержала своего несметного богатства. И неудивительно: бери ношу по себе. Но тогда, в разгар Первой мировой, никто еще не знал, как все обернется, а потому сильные мира сего составляли планы на полном серьезе.
В марте 1915 года был подписан первый секретный протокол по разделу Османской империи. Русские получили свое (в виде обещаний) и отвалили, оставив Францию и Англию разбираться в тонкостях толкования термина «Великая Сирия». В итоге англичанам удалось‑таки уговорить французов отложить обсуждение вопроса о статусе Эрец‑Исраэль: конечно, не из‑за симпатий Форин‑офиса к сионистам, а лишь потому, что этот кусок территории представлял собой очень уж удобную базу для нападения на Суэцкий канал. Разве можно допустить, чтоб этой землей владели французы? Сегодня они союзники, а завтра — поди знай…
Тут следует сказать пару слов о традициях английской дипломатии. Как правило, англичане действуют по нескольким параллельным каналам, часто взаимоисключающим. Они предпочитают вести переговоры одновременно со всеми, что само по себе нормально, вот только переговоры редко ограничиваются выяснением позиций друг друга. Для поддержания переговорного процесса всегда приходится что‑то давать — по меньшей мере обещания. Вот и английские дипломаты обычно дают обещания всем своим партнерам, стараясь, впрочем, формулировать их потуманней. Точно так же велась и дипломатическая игра по поводу будущего Ближнего Востока.
Одновременно с переговорами в рамках Антанты шли интенсивные контакты англичан с арабами — прежде всего с шерифом Мекки, отпрыском хашимитской династии , Хусейном ибн Али. Они начались летом 1915 года, после неудачного наступления турок на Суэцкий канал. Руководитель каирского офиса сэр Артур Генри Макмагон и его представитель на переговорах Рональд Сторс предлагали шерифу (в то время еще турецкому подданному) поднять в Хиджазе восстание, обещая взамен деньги, оружие и будущую независимость. Хусейн ответил письмом, в котором изложил свои условия. Он требовал от Англии признания права арабов на независимое государство в следующих границах:
с севера — от турецких городов Аданы и Мерсина, и далее по 37‑й параллели до границы с Персией;
с востока — по линии персидской границы до Басры;
с юга — по линии побережья Индийского океана (за исключением Адена, где шериф милостиво разрешал англичанам сохранить военную базу);
с запада — по линиям побережья Красного и Средиземного морей до Мерсина.
Примерно так видели свое блестящее государственное будущее вожди арабских националистов. Макмагон ответил, что война еще в разгаре и рано говорить о конкретных границах, но британское правительство не станет возражать против создания независимого арабского государства на территории, которую он обозначил в письме как «Arabia land». Сущность этого географического понятия весьма туманна; ее можно трактовать в духе всеобъемлющих требований Хусейна, а можно ограничиться песками Аравийского полуострова.
Однако Хусейн требовал более конкретного ответа (как и представители «Национального сирийского комитета», с которыми также велись переговоры). Поэтому 24 октября 1915 года шерифу Мекки было отправлено новое письмо от Макмагона — на сей раз со ссылкой на позицию британского министра иностранных дел сэра Эдуарда Грея. В письме содержалась следующая фраза: «Части Сирии к западу от округов Дамаска, Хомса, Хамы и Халеба нельзя назвать чисто арабскими, а потому они должны быть вынесены за пределы затребованных границ».
Эта формулировка чуть менее туманна, но и ее нельзя признать стопроцентно конкретной. В дальнейшем арабы утверждали, что в письме подразумевался Ливан и больше ничего — ведь именно он находится к западу от указанных округов. Англичане на это отвечали, что Дамасский вилайет (провинция) Османской империи простирается до самой Акабы , а потому сэр Макмагон имел в виду не только Ливан, но и Эрец‑Исраэль. Именно это отметил в 1922 году Уинстон Черчилль (в ту пору министр колоний) в своем июньском письме членам делегации арабов Эрец‑Исраэль, когда те прибыли в Лондон требовать исполнения обещаний семилетней давности. Подводя итог, Черчилль писал: «Таким образом, вся часть Земли Израиля к западу от Иордана не относится к сфере обещаний сэра Артура Генри Макмагона».
Необходимо правильно понимать, чем вызвано упрямство англичан в этом вопросе. Разумеется, они желали сохранить для себя территорию, важную с точки зрения защиты Суэцкого канала. Но Форин‑офис не мог обещать арабам побережье Средиземноморья еще и потому, что продолжал вести ожесточенную дискуссию с Парижем, который к тому времени еще не отказался от своего желания заполучить всю прибрежную полосу от Александретты до Синая. Переговоры с арабами велись в тайне от союзников по Антанте — что неудивительно, ведь письмо Макмагона содержало ряд недвусмысленных требований: новорожденное арабское государство обязано остаться сателлитом Великобритании, назначить на ключевые посты английских советников, использовать английский (и только английский) административный опыт, и прочая, и прочая.
Что касается шерифа Хусейна ибн Али, то в дальнейшем он не выказывал своего несогласия как с английским пониманием письма Макмагона, так и с последующей Декларацией Бальфура. В конце концов, споры об этом сравнительно скромном клочке земли к западу от Иордана меркли по сравнению с огромностью грядущих приобретений. Хусейн видел себя ни больше ни меньше как халифом всего мусульманского мира, подобно нынешним головорезам из «Исламского государства» (запрещена в РФ. — Ред.). Год спустя, в июне 1916‑го, в Хиджазе вспыхнуло арабское восстание под формальным руководством Хусейна и его сыновей Абдаллы и Фейсала (впоследствии королей Иордании и Ирака соответственно). Де‑факто восстанием управляли британские офицеры.
Итак, треугольник Англия – Франция – Хусейн? Ах, если бы так просто…
Все это время Англия вела еще и секретные переговоры со злейшим врагом шерифа Хусейна — эмиром ваххабитского Неджда Абу‑Саудом (который впоследствии выкинул династию хашимитов из Хиджаза и стал саудовским королем), а также, на всякий случай, и с сионистами. Почему с ними? А вдруг пригодятся. Как уже было сказано, правительство его (и ее) величества всегда вело переговоры со всеми действующими лицами, даже самыми незначительными.
Заручившись обещаниями Хусейна и, в свою очередь, пообещав ему халифат, англичане возобновили секретные переговоры с союзниками на предмет послевоенной карты Ближнего Востока. Англию представлял сэр Марк Сайкс, Францию — ее бывший генеральный консул в Бейруте Франсуа Жорж‑Пико. Присутствовала и Россия, но с ней спорных вопросов не было (см. выше), так что ее роль была, скорее, наблюдательной. А именно: русские наблюдали, как английская дипломатия пытается увязать то, что они обещали арабам, с требованиями французов. Тайный договор, подписанный 16 мая 1916 года, впоследствии был назван соглашением Сайкса–Пико.
Поделив между собой прочие сферы влияния, стороны договорились пока не решать вопрос об Эрец‑Исраэль, оставив его открытым до окончания войны. В договоре эта территория была обозначена завуалированно: оговаривалось, что она находится «под международным управлением». Что именно имелось в виду, нигде не было определено. Таким образом, Англии удалось до поры до времени приостановить стремление Франции к Суэцкому каналу, хотя до окончательного определения статуса этого небольшого, но спорного куска Ближнего Востока было еще далеко.
Сказать, что соглашение было секретным, — значит не сказать ничего. О нем не знали даже английские дипломаты в Каире, которые продолжали тем временем сыпать обещаниями в адрес шерифа Хусейна. Не знала Италия — союзник по Антанте. Не знали арабы в Сирии, Ираке и Хиджазе. Не знал доктор Вейцман, который с 1916 года вел неторопливые беседы с английскими чиновниками разного уровня. Потом стали просачиваться кое‑какие слухи, но не более того. Бомба разорвалась лишь в ноябре 1917 года, после свершившегося переворота в Петрограде, когда большевики, выплачивая должок кайзеру, опубликовали соглашение Сайкса–Пико в числе прочих сверхсекретных документов, которые нашлись в архиве российского министерства иностранных дел . Какой же был скандал!
Британия попала в крайне неудобное положение по отношению к своим союзникам в Сирии и в Хиджазе. Турция и Германия активно использовали ситуацию для контрпропаганды среди арабов. Не приходится сомневаться, что если бы большевистская революция (а значит, и публикация документов) произошла месяцем раньше, знаменитая Декларация Бальфура (датированная 2 ноября 1917 года) вряд ли увидела бы свет.
Назначение этого документа ясно из вышеизложенного — это всего лишь еще одно туманное, ни к чему не обязывающее обещание, подобное десяткам других пустопорожних цидулек, разбрасываемых Англией в адрес всех без исключения игроков. Наряду со смутным подобием халифата, обещанного одновременно Хусейну, Ибн‑Сауду, арабским националистам Сирии и их французским коллегам, появилось столь же неясное обещание «еврейского национального очага». Но все‑таки зачем было его давать, это смутное обещание? Не для того ведь, чтобы просто отвязаться от настырного Вейцмана? Конечно, нет.
Появление декларации было продиктовано отнюдь не заботой о евреях и даже не желанием получить поддержку американских сионистов с целью активизации участия Америки в войне. Куда логичней рассматривать ее как прямое продолжение политики Англии в регионе — политики сдерживания как французов, так и арабов в вопросе получения контроля над ключевой (с точки зрения безопасности Суэцкого канала) территорией. Это требовало немалых дипломатических усилий. И французы, и арабы заявляли о своем обоснованном праве на Великую Сирию. И те, и другие считали Эрец‑Исраэль неотъемлемой частью территории, являвшейся предметом их притязаний. И те, и другие были важными союзниками Англии, и ссора с ними не входила в ее планы. Главная проблема заключалась в том, что отказ арабам в праве на Великую Сирию означал автоматическую передачу этого права французам, и наоборот. А прямое объявление этого района зоной английского влияния было бы справедливо расценено союзниками как односторонняя, ничем не оправданная мера.
Найденный англичанами ход решал эту трудноразрешимую задачу с элегантностью, присущей британской дипломатии в целом. Они просто вычленили спорный район из территории Великой Сирии, а затем уже со спокойной душой обещали оставшуюся Великую Сирию обоим союзникам. Иными словами, выделение Эрец‑Исраэль в самостоятельную территориальную единицу (без чего, скорее всего, впоследствии не получилось бы Израиля) произошло исключительно благодаря хитрецам из Форин‑офиса.
Британский план предусматривал двухэтапное решение проблемы. Во‑первых, объявить спорный кусок ничейным, нейтральным, а во‑вторых, практическими шагами (в том числе шагами английских солдат) склонить этот мнимый «нейтралитет» в сторону не чьего‑либо, а именно британского управления. Декларация Бальфура стала одним из таких практических шагов: Форин‑офис был просто обязан найти себе союзников в Эрец‑Исраэль — тех, кто встречал бы цветами войска генерала Алленби, тем самым подчеркивая желательность именно английского «нейтралитета».
Только этой и более никакой цели Декларация Бальфура обязана своим появлением, о чем свидетельствует типично английская уклончивость документа, туманность формулировок. «Национальный очаг» — что это?.. государство?.. автономия?.. плита с двумя духовками: для мясного и для молочного? «В Палестине» — это где?.. — во всей Палестине?.. или в той ее части, которая определена соглашением Сайкса–Пико?.. или на территории еврейских поселений? И что понимается под «нарушением гражданских и религиозных прав нееврейских общин»?
Грубо говоря, Декларация Бальфура не обещала евреям ничего конкретного. И тем не менее — помимо, а то и вразрез с желаниями ее составителей — она сыграла поистине выдающуюся роль в образовании Израиля. Земля Израиля была впервые за две тысячи лет выделена из другой, неважно какой, большой державы, обретя таким образом самостоятельный статус. И сионизм тоже, впервые с момента своего появления, был выделен из общей толпы в качестве пусть незначительного, но самостоятельного игрока — наряду с такими важными персонами, как бедуинский шериф Мекки и ваххабитский королек. Думали ли об этом лорд Бальфур, Форин‑офис и прочие стихийные (с сионистской точки зрения) силы? Вряд ли: у них шла большая игра, и в этой игре горстка (60 тыс.) евреев Эрец‑Исраэль не тянула даже на пешку. Лорды‑министры старались на благо Британской империи, и не их вина, что в итоге все получилось на пользу евреям. 
