Продолжение. Начало в № 8–11 (304–307), 1–2 (309–310), 4 (312), 6–8 (314–316), 10–11 (318–319)
Гилель Цейтлин (1871–1942) — один из важнейших еврейских мыслителей первой половины XX века, философ и мистик, погиб по дороге в лагерь смерти Треблинка, в канун Рош а‑Шана 5703 (1942) года. Именно в его эссе «Безмолвие и глас», в 1936 году, впервые пророчески прозвучало слово «Шоа», предрекая надвигающийся крах мироустройства и уничтожение большей части европейских евреев. Цейтлин при жизни имел огромный авторитет в еврейском мире, а после смерти труды его надолго оказались в забвении.
Сегодня издательство «Книжники» предприняло перевод его трудов и комментирование на русском языке. Читатели «Лехаима» прочтут большую работу Цейтлина о хасидизме, публикацию которой мы продолжаем в этом выпуске.
12
Не только возвышенными средствами пользовался р. Нахман, чтобы поселить в сердцах чувство веры; иногда избирал он более простые методы.
Оставлял он в стороне святую тоску и возвышенные устремления — и говорил с людьми в терминах пользы, рассматривал вопросы веры с точки зрения материальности.
Снова видим мы, что слишком хорошо знал р. Нахман умонастроения безбожников и изыскателей; не похожа речь его на слова человека, говорящего о предметах, знакомых лишь поверхностно; напротив, изъясняется он как знающий дело во всех подробностях.
И так говорит он: «Жизнь исследующих — не жизнь вовсе, даже в этом мире. Ибо случись с ними что‑нибудь, противное их желанию, тем более случись с ними беда, — не к кому будет им обратиться, ведь они признают лишь законы естества. И в итоге нет у них ничего, чтобы поддержать себя в живых. Жизнь же человека, который верует в Г‑спода Благословенного, хороша весьма: если даже постигнет его беда, черпает он в Г‑споде жизненные силы. Ведь он уверен, что все у Г‑спода — к лучшему: что благодаря мучениям простятся ему грехи или удостоится он за это в конце концов какого‑нибудь великого блага <…> Изыскатели вечно полны страданий, ведь воочию видно, что не может все исполняться по их желанию; мир земной выбрали они, а поскольку мир этот полон мучений и горестей, то гнетут их непрестанно беды, страдания и заботы мира дольнего, и все дни их — гнев и страдания (см.: Коелет, 2:23)» .
Во многих своих книгах возвращается к этой мысли р. Нахман; о том же сказка его «О мудреце и простаке» и другие истории. Неудивительно ли, что все это говорит он непорочным своим ученикам, чьи сердца, как ни у кого, далеки были от любых изысканий и никогда не ведали искушения безбожием?!
Можно еще понять, отчего в последние годы жизни так много говорил р. Нахман о необходимости укреплять веру, воочию видя, как распространяются и крепнут вольнодумные и безбожные учения; однако и в юности, когда окружали его лишь люди простодушные и праведные, находил он необходимым укреплять веру своих хасидов с позиций материальной пользы — и поистине достойно это удивления.
Хорошо понимал р. Нахман очарование мучений, доставляемых святостью, и так говорил он об этом: «…мучения эти — вовсе и не мучения, ибо они словно прибавляют человеку жизни, как сказано: “страх перед Г‑сподом прибавляет дни” (Мишлей, 10:27)» .
Так же и ученик его, р. Натан, неоднократно повторял: «Нет человека без страданий; тот счастлив, чьи страдания — от Торы» .
Но ни он, ни учитель его не постигли очарования, таящегося в мучениях познающего.
Если бы и это постигли они, знали бы: как любезны праведнику сами муки Торы, так любезны исследователю муки познания. Не променяет он их ни на какую пользу, ни на какое удовольствие, ни на какое — подобающее глупцам! — простодушие.
13
Как возвышает душу в уединении сияющая красота природы, возвышает ее и созерцание красоты духовной. Человек прекрасный и возвышенный очищает, просветляет всех вокруг каждым своим словом и намеком, каждым своим вздохом или смехом. В каждом жесте его, в манере речи и пластике, в радости и слезах, в шутках, привычках, повадках — что бы он ни делал — проявляются зримо его внутренняя красота и душевное богатство.
Р. Нахман влиял на своих учеников не только глубоким смыслом напевов, бесед и историй и не только красотой их — но и тоном речи.
Рассказывали ученики р. Нахмана, что умел он привлечь их волшебными узами, заставлял их души трепетать — вовремя сказанным словом, точным жестом или разрывающим сердце вздохом.
Пусть даже многое в словах учеников преувеличено, как в любых хасидских рассказах; пусть найдется в них немалая толика похвальбы, с какой часто говорят хасиды о своем учителе, — даже если мы отбросим все преувеличенное, несомненно, останется немало достоверных свидетельств о великом духовном богатстве р. Нахмана, о том, как умело применял он при случае это богатство, возвышая души учеников, очищая их и просветляя.
Кроме того, преувеличение преувеличению рознь. С такой искренностью приукрашивают ученики р. Нахмана рассказы о нем, так полны слова их священного трепета и пламенного восторга, что поневоле убеждаемся мы в безграничных духовных способностях учителя.
«Уже сказано было, — повествует один из его учеников, — какой неподдельный стыд и страх были всегда запечатлены на лице р. Нахмана. Святой учитель р. Нахум из Чернобыля, блаженной памяти, видел его юным в общине Медведовки и настолько поразился глубине этого страха, что сказал: “Наглядно явилось на нем сказанное в Писании: ‘…чтобы страх Его был на лице вашем, дабы вы не грешили’ (Шмот, 20:17)”» .
«Свет его глаз, — продолжает ученик свой рассказ, — воистину подобен был свету луны и солнца. Особенно же горел его взор в святой субботний день, так что все лицо его светилось и сияло. Кто не видел великой святости его и жгучего пыла, с коим предавался он по субботним дням двейкуту, кто не видел его произносящим кидуш за накрытым субботним столом, кто не внимал напеву его песнопений за трапезой — “Приготовлю трапезу” и “Воспою хваления”, не слышал, как пел он “Всякий, освящающий” и “Отдых и успокоение” или “Жену достойную кто найдет” и “Подобно миру будущему” , тот вовсе не видел блага в жизни .
Все, кто бывал там, в один голос соглашаются: не видеть уже подобного до самого прихода Машиаха Праведного. И будь даже все моря полны чернил и т. д. , не хватило бы их, чтобы описать и малую толику той красоты, той устрашающей святости и глубинного страха, что осеняли его, когда наступало — в кротости и истине — чудесное удовольствие единения с Г‑сподом : не бывает на свете ничего подобного» .
А о беседах р. Нахмана так говорит ученик: «Подолгу вел он подобные беседы, разъясняя свои слова и так и этак различными языками истинной мудрости, великой и чудесной. И каждое из разъяснений было “слаще патоки и сотового меда” , так что проникало оно в самую глубину сердца. И не хватит слов для того, чтобы описать речь его, святую и устрашающую, приятную для слуха пуще самого блаженства, как исходила она из его святых уст в святости и чистоте, трепете и страхе: были в ней все существующие виды красоты. Так засвидетельствует и скажет любой, кто удостоился перемолвиться с ним хоть словечком» .
А вот рассказ другого ученика: «Не было в обычае его поучать и бичевать нравы наподобие проповедников . И все же каждое его слово и каждая беседа говорили лишь о служении Всевышнему; были слова его точно раскаленные угли, и кто удостаивался услышать его речь — тому входила она в сердце пылающим огнeм . Даже в будничном разговоре слова исходили из святых и устрашающих уст его в такой святости и чистоте, что ни сказать словом, ни описать пером. Уж тем более сияла и пламенела горящим огнeм, сполохами искр каждая речь его, когда шла она о служении Всевышнему или когда раскрывал он тайны Торы <…>
И часто казалось нам, когда стояли мы перед устрашающим величием его святости, что нет у нас более никакого выбора, ибо с непреложной необходимостью вынуждала нас эта устрашающая святость исполнять волю Г‑спода Благословенного» .
Также письма ученика его, р. Натана, собранные в книге «Алим ле‑труфа» («Лекарственные листья»), полны хвалы и благодарности Господу благословенному, что удостоился он пребывать под сенью и прислуживать столь великому праведнику.
Когда терзали душу р. Натана тревоги и волнения, когда ополчались против него враги и преумножались, к его огорчению, различные противники, когда одолевали его тяжкие мысли о грехах и повинностях, говорил он: и, однако же, удостоился я стоять перед Старцем святым и слышал из уст его проповедь о стихе «воспою Г‑споду, пока еще жив я» (см.: Теилим, 145:2) .
И считал р. Натан, что ради одной этой проповеди стоило жить, и терпеть страдания вседневные, и влачить ярмо тяжких трудов! 
Основные направления в учении хасидизма
Основные направления в учении хасидизма
