Гилель Цейтлин (1871–1942) — один из важнейших еврейских мыслителей первой половины XX века, философ и мистик, погиб по дороге в лагерь смерти Треблинка, в канун Рош а‑Шана 5703 (1942) года. Именно в его эссе «Безмолвие и глас», в 1936 году, впервые пророчески прозвучало слово «Шоа», предрекая надвигающийся крах мироустройства и уничтожение большей части европейских евреев. Цейтлин при жизни имел огромный авторитет в еврейском мире, а после смерти труды его надолго оказались в забвении.
Сегодня издательство «Книжники» предприняло перевод его трудов и комментирование на русском языке. Читатели «Лехаима» прочтут большую работу Цейтлина о хасидизме, публикацию которой мы продолжаем в этом выпуске.
Продолжение. Начало в № 8–11 (304–307)
Рабби Нахман из Брацлава
1
Так сказал однажды р. Нахман ученикам своим: «Не перенимайте у меня того, что открыто взгляду: пусть чаще всего я пребываю в печали, не должны вы следовать моему примеру» . Тот, кто за радость всегдашнюю ратовал, кто наставлял бежать от печали как от огня; тот, кто твердил, что ведет меланхолия к ереси и порождает дурные помыслы, кто учил, будто «основа возвышения и падения человека — в радости, которой он радуется Святому» , — сам был полон печали, и тучами омрачен был прекрасный лик его.
Желая объяснить ученикам причину печали своей, говорил им р. Нахман, что путь его пролегает по местам диким и безлюдным, где приходится рубить дремучие тысячелетние чащобы, рубить и рубить — пока не сделается торной дорога…
Иногда же говорил им, будто унаследовал снедающую его печаль от своего прадеда Бааль‑Шем‑Това, а тот был из потомков царя Давида, постоянно взывавшего к Всевышнему с сердцем, сокрушенным и полным тоски .
Ходил брацлавский цадик меж людей, как скорбящий меж женихов , ибо воображение его живо рисовало перед ним все мучения и беды, что выпадают на долю каждому человеку со дня рождения и до дня смерти. Ни на мгновение не забывал он, как мимолетна радость человеческая, что жизнь людская полна вздохов и скорбей, страданий и горя.
«Всякий человек в этом мире, — говорил р. Нахман ученикам, — полон мук и несчастий; даже самые богатые и знатные люди преисполнены гнева и боли, поглощены заботами и беспокойством, унынием и печалью. У каждого — свои особые терзания. Даже тот, кто, казалось, имеет для наслаждения все: роскошь, огромные дворцы, красивую посуду, царские сокровища и драгоценности, — даже он, если приглядеться, снедаем болью по разным поводам и на всякий манер» .
В горькую и тонкую насмешку облачает р. Нахман учение о преобладании в мире горестей: «Все говорят, что есть мир сей и Мир грядущий; и в Грядущий мир веруем мы, что воистину он есть; может быть, и сей мир отыщется где‑нибудь — ибо этот мир, в котором мы пребываем, более похож на преисподнюю» .
Весь мир, как он представляется нам, со страстями его и влечениями, с наслаждениями и удовольствиями, ужасом войн его и шумом побед, с трудом его и потом, — юдоль слез, горестей бескрайних и бесконечных.
Что проку во всех усовершенствованиях — если и поныне проливается кровь человеческая, словно вода, за каждый клочок земли и по каждому ничтожному поводу?
«Мудрецы‑то они великие, — говорил р. Нахман, — и в мудрости своей измышляют и исследуют, как создать оружие искусное, истребляющее тысячи в одно мгновение…»
Но, помимо обычных страданий, есть также страдания духовные, стократ более сильные; и чем больше человек духом, тем сильнее страдания его и горше мучения.
Не уставал р. Нахман учить, что жизнь всякого истинно верующего — это «у того сердце весело, у того всегда пир» (Мишлей, 15:15), что хороша жизнь такого человека, ибо принимает он с любовью все, что бы его ни постигло, и надеется на благость Г‑спода благодетельного. И все же — о простых верующих всe это (какими и были ученики р. Нахмана). Но не о праведнике, не о цадике — в том смысле, какой вкладывал в это слово р. Нахман: знающем все и все понимающем, взором своим все объемлющем, всему сострадающем, блага всему желающем.
«Кто‑то страждет собственными страданиями, — говорил р. Нахман, — иной — страданиями соседей, иной — страданиями семьи или города своего; а кому‑то выпадает страдание целого мира» .
2
Помимо скорби вселенской, как сказали бы мы теперь, — «страданий целого мира», словами р. Нахмана, — всегда переполняющей сердце великого духом, есть и другая скорбь вселенская, еще более глубокая и еще более горькая.
Хочется человеку разрешить загадку жизни и мира, стремится он познать тайну Творения, смысл и цель его; жаждет он ясного ответа на вечные вопросы, мучительные и терзающие; ждет все более великих и чудных озарений; стремится он духовно расти, со ступени на ступень подниматься — и вот, всякий раз терпит поражение, впадает в ошибки грубейшие, в великие и малые грехи. Печаль овладевает сердцем его, когда видит он, что по‑прежнему стоит снаружи, что по‑прежнему сокрыто все от него и заперты врата засовами крепчайшими. Ничего не постиг он, так и остался лишь человеком из плоти и крови; по‑прежнему властны над ним естественные потребности и бурлят внутри него дурные мысли и недобрые побуждения.
Тогда мнится человеку веры, будто отталкивают его, будто указывают ему, что нежеланны на небесах добрые дела его, отвергнуто вожделение, которым взыскует он Г‑спода; будто столь тяжелы прегрешения его, что нет ему места под крылами Шхины, так что гонят его прочь из горних чертогов и не увидеть ему сокровищ Царя царей. И чем более велик человек, чем чувствительнее его естество, чем возвышеннее и шире внутренняя жизнь — тем больше гложет его бесконечная мука от ничтожности постигнутого перед постигаемым и от косности тела, не дающей ему узреть свет великий — свет горний.
Таково мучение «меланхолии», о которой столь часто говорят р. Нахман и ученики его.
Р. Натан, ученик р. Нахмана, в письмах своих отчитывает сына , что позволяет тот меланхолии овладеть собою. Вновь и вновь увещевает его, доказывает, что нет причин впадать в уныние, что Святой, благословен Он, не требует невозможного, что основа всего — в радости; что все — благо и деяния Г‑спода милостивого — к лучшему. Но раз за разом получает он от сына ответные письма, полные горестных жалоб; и снова настаивает отец на своем — но снова жалуется сын .
В сердце всякого, кто взыскует истины, глубоко коренится горькая эта тоска, «меланхолия»; у каждого — соразмерно величию духа. В сердцах учеников р. Нахмана вмещалась она в пределы известные и отмеренные: великая боязнь греха; страх нанести ущерб горним мирам; осознание, что долог еще путь к подлинному совершенству. Но намного более глубокая и беспредельная тоска коренилась в сердце самого р. Нахмана.
Ибо хоть и было сердце р. Нахмана полно святости и отрешенности от мира, хоть и наполняла его непорочная вера, жила в сердце его и тоска великая — тоска Фауста .
3
Вывел я такой закон: если во все дни своей жизни противостоит человек с пылом и ожесточением некому учению ли, душевному ли свойству — истинно свидетельствует это о том, что у данного учения или свойства есть великая власть над сердцем этого человека. И все же если иное мнение или иное свойство входит в противоречие с первым, то побеждает его неизменно.
Все дни жизни своей сражался р. Нахман против стяжателей непостижимого. Среди всех проповедей его, бесед или поучений не найдется такой, что не была бы направлена против философов и свободного изыскания . Изыскания философские — вот заклятый его враг.
Когда боремся мы с неким свойством, по сути своей нам противоположным и чуждым или знакомым совсем лишь немного, спокойны мы в борении, в строгом порядке выстроены наши речи; стремимся мы понять опровергаемое — чтобы иметь возможность с большим основанием его опровергнуть. То ли дело, когда опровергаемое весьма близко нам, и все же мы по тем или иным причинам сопротивляемся ему. Тогда боремся мы с ним в ярости великой и с ожесточением, ни с чем не сравнимым. Это себя хотим мы одолеть, в себе самих что‑то подавить, не выпустив на свободу. Голос звучит в глубинах нашей души — и всеми силами стараемся мы заглушить его; ощущаем всем существом величие и красоту — и все же находится у нас причина ополчиться с ожесточением на величие это и красоту несмотря ни на что. Тогда собираем мы последние силы, поднимаем все в душе нашей, что только способно к борьбе, — и с яростным ожесточением вступаем в бой.
Вот какова была борьба р. Нахмана с философскими изысканиями и свободным исследованием!
Однажды, когда сказал сын р. Пинхаса из Кореца , что одолжил кому‑то почитать «Море невухим» , разгневался отец его и воскликнул: «Когда есть в доме книги Рамбама , наполняют они сердца людей страхом Г‑сподним» . Насколько же понял р. Пинхас Рамбама и его книгу!
Иного мнения был р. Нахман: строго‑настрого запретил он книги изыскателей, в особенности же Ибн‑Эзру , и Ральбага , и комментарий «Маргалиот а‑това» на Ибн‑Эзру .
Верно, знал он эти книги и понимал их — слишком хорошо понимал.
Основные направления в учении хасидизма
Основные направления в учении хасидизма
