Гилель Цейтлин (1871–1942) — один из важнейших еврейских мыслителей первой половины XX века, философ и мистик, погиб по дороге в лагерь смерти Треблинка, в канун Рош а‑Шана 5703 (1942) года. Именно в его эссе «Безмолвие и глас», в 1936 году, впервые пророчески прозвучало слово «Шоа», предрекая надвигающийся крах мироустройства и уничтожение большей части европейских евреев. Цейтлин при жизни имел огромный авторитет в еврейском мире, а после смерти труды его надолго оказались в забвении.
Сегодня издательство «Книжники» предприняло перевод его трудов и комментирование на русском языке. Читатели «Лехаима» прочтут большую работу Цейтлина о хасидизме, публикацию которой мы продолжаем в этом выпуске.
Продолжение. Начало в № 8–11 (304–307)
Возношение чуждых мыслей
Возношение чуждых мыслей подобно возношению искр святости — так же отыскивают во всяком творении святое и чистое и возносят его к Бесконечному. Чем же возношение чуждых мыслей отличается от возношения искр? При возношении искр человек‑избавитель силой добра возносит все, что встречает на пути своем; при возношении же чуждых мыслей возвышает он само зло, в его душе коренящееся. В этом новизна хасидского подхода: чтобы отвратиться от зла, нужно не отталкивать его, а, напротив, вознести его ввысь, огонь страсти соединить с огнем Б‑жественным. При возношении искр превращают будничное в святое; при возношении чуждых мыслей освящают зло. В чуждой мысли отыскивают святую искру (ибо «жизненность святости пребывает и в клипот», и «в десять корон нечистоты облачается Шхина в тайне, как сказано [Теилим, 103:19]: “И царство Его над всем властвует”») и приникают к ней — и тогда все, кроме этой святой искры, устраняется.
«Мысль чуждая и недобрая — строение цельное, но ущербное. Наваливается она на человека, и, отвергнув ее, сбросит он эту мысль с ее духовной ступени и предаст гибели; и потому не отталкивать должно подобные мысли, но исправлять их. Способ же исправления таков: когда только приходит чуждая мысль к человеку, должно ему предаться великому трепету и стыду пред Г‑сподом благословенным, и тогда пусть удерживает он эту мысль (а если не сделает этого, он в опасности — мысль эта может повредить ему, ибо он не отвергает ее, как сказано: “С Лаваном жил я” [Берешит, 32:5]. Поэтому должен человек прежде убояться, пока не удостоверится, что мысль эта не породит в нем зла). А затем пусть обдумает мысль эту тщательно и поймет, что в ней зло, а что — добро, и отделит злое, а доброе выскажет в речах или претворит в деяниях. Тем самым приведет он мысль эту в мир речений или деяний и освободит от пятнавшего ее изъяна. Так пригоршней углей смывают пятно с одежды, и одеяние остается целым, пятно же исчезает» .
«Сообщу тебе великую тайну, — говорит р. Нахум из Чернобыля , — если приключится вдруг такое с человеком, что пал он и одолели его, упаси Г‑сподь, дурные качества, особенно же если овладела им, упаси Г‑сподь, страсть любовная, — пусть знает, что желают вознести его, со всем, что сокрыто в душе его, на более высокую ступень. И желают отворить сердце его для любви Г‑сподней, дабы удостоился он “дарования Торы свыше”. Но возвышению предшествует унижение, так что низвергается человек к истокам этой злой страсти, и трепещет пред Г‑сподом со ступени падения своего, и в любви порочной укрепляется, дабы пробуждающейся любовью к Творцу, да благословится Его Имя, победить свое Злое начало . Этим возносит он себя на ступень высочайшую и собою выводит все павшие любовные страсти в мир Б‑жественной любви».
Как же вознесется человек от «дурных качеств» и «любви порочной», страсти низменной и грубой, в «чертог любви»? И как, очищая влечения чувственные, удостоится «дарования Торы свыше»? Каким путем ему следовать?
Автор «Беэр маим хаим» отвечает на этот вопрос изысканной платонической притчей: «Приказал Царь мастерам построить себе дворец просторный, с множеством покоев, с вереницами комнат, проходов и чертогов — и каждый покой изукрашен на свой лад, и ни одно зеркало не похоже на другое. И в том лишь сходство меж чертогами этими, что каждый прекрасен красою чудесной и чарующей. Прежде чем приступить к строительству, вычертили мастера на листе бумажном подробное изображение дворца, всех покоев его и чертогов, всех окон, дверей и проемов.
И бумажный лист этот с изображением дворца прекрасного пленяет взор, и, если взглянет на него человек, не ведая, что перед ним, подивится он красе изображения. Но, если поймет смотрящий, к чему отсылает каждая из линий чертежа, возникнет в сердце его неодолимое желание увидеть дворец, ибо разве сравнится чертеж с великолепием самого дворца и его убранства?»
Мир видимый и открытый взорам лишь изображение дворца высочайшего. И каждая точка, каждая линия этого изображения намекают на высшие миры, красотой бесконечно превосходящие мир, предстающий глазам нашим. Два пути перед человеком: либо прилепится он к великолепию мира видимого и наслаждениям чувственным и не увидит ничего, кроме «листа бумажного», линий и точек — то есть низших ступеней прекрасного. Либо же эти линии и точки красоты подвигнут его узреть величие блистающих миров Святого Ветхого .
Тот, кто возвышает чуждые мысли, выбирает второй путь. Красота и блеск мира явлены ему отчетливее, чем другим, но знает он, что они лишь падалица блеска и красоты высочайших, и при виде прелести плодов недозрелых охватывает его тоска неодолимая по древу святому, их породившему…
Таков путь, ведущий от наслаждений чувственных к «дарованию Торы свыше». Тот, кто не изведал красоты мирской, и к высшей красоте останется слеп и не найдет к ней пути. И потому пристало человеку‑избавителю любоваться и наслаждаться прелестью мира, но не следует предаваться ей безоглядно, ибо от красоты чертежа должно ему перейти к красоте чертога.
Так обстоит дело с красотой, и так же — со всяким качеством и со всякой идеей.
«В целом же все разветвления мыслей человеческих могут быть сведены к семи видам мыслей, притянутых из семи дней построения , и, когда хочет человек возвысить некую чуждую мысль, пусть познает исток мысли этой, падшей в клипот после разбиения сосудов, а теперь ожидающей, что человек возвысит и возведет ее к корню.
И когда, к примеру, слышит он слова насмешливые, и порождают они радость в мире, пусть молвит в сердце своем: “Разве исток слов этих — не в мире любви?” А если находит он в вещи усладу для глаз или уст, пусть думает: “А это — из мира наслаждения”, но не позволяет усладе этой обрести материальность, напротив, пусть всем существом своим стремится к миру [высшего] наслаждения. И тогда выйдет, что сидит он здесь, но вкушает от мира наслаждений Святого, благословен Он. И так же с величием — если восхваляют его или если посреди молитвы возвеличит себя человек, подумав: “Велико усердие мое в молитве!” — пусть укрепит он себя в мире величия. А если охватит его страх дурной, пусть укрепит себя в мире трепета святого, а если дух преодоления овладеет им, то пусть преодолеет сам этот дух (“победит сам себя”, “укрепит себя в преодолении”). И так же — с благодарностью, и так же — со всякой привязанностью, дабы был он привязан лишь к одному Г‑споду благословенному» .