Прочитав первые строки недельной главы «Трума», мы резко переключаемся с напряженной драмы Исхода с ее знамениями, чудесами и эпическими событиями на длинное подробное повествование о том, как сыны Израиля создавали Мишкан — портативное Святилище, которое затем несли с собой через пустыню.

Этот фрагмент Торы по любым меркам требует дотошных разъяснений. Первое, что нас удивляет, — объем повествования: оно занимает треть книги Шмот, пять недельных глав («Трума», «Тецаве», половина «Ки тиса», «Ваякгель» и «Пкудей»), и прерывается лишь для того, чтобы была рассказана история о золотом тельце.

Эта особенность озадачивает еще больше при сравнении с рассказом о другом акте созидания — а именно о сотворении Б‑гом вселенной. Ведь эта история рассказана с предельной лаконичностью: в ней всего тридцать четыре стиха. А рассказ о созидании Мишкана занимает почти в пятнадцать раз больше стихов. Зачем так много?

Вопрос становится еще заковыристее, когда мы вспоминаем о том факте, что Мишкан не был непреходящим элементом религиозной и духовной жизни сынов Израиля. Он был сконструирован специально для того, чтобы путники несли его с собой через пустыню. Позднее, во времена Шломо, на смену Мишкану пришел Храм, возведенный в Иерусалиме. Каким, собственно, неустаревающим истинам должно научить нас сооружение, не рассчитанное на долговечность?

Еще больше озадачивает тот факт, что эта история помещена в книге Шмот. Ведь Шмот повествует о рождении нации. Египет, рабство, фараон, казни египетские, исход, переход через Тростниковое море и завет у горы Синай — рассказ обо всем этом тут уместен. Все это отпечатается в коллективной памяти народа. Но Мишкан, где люди приносили жертвы, казалось бы, следовало описать в Ваикра (иначе называемой «Торат коаним», или книга Левит) — книге о вещах, касающихся священства. Как представляется, Мишкан не имеет отношения к истории Исхода.

Разгадка, на мой взгляд, открывает перед нами глубокие истины.

Переход от книги Берешит к книге Шмот — в сущности, переход от рассказа о семье к рассказу о нации. Когда сыны Израиля пришли в Египет, все они были одним, пусть и разветвленным, семейством. А ко времени исхода из Египта сделались многочисленным народом, который подразделялся на двенадцать колен, причем его сопровождала аморфная группа попутчиков, называемая «эрев рав» — «смешанная толпа (иноплеменников)».

А сплотила их судьба. К этому народу египтяне относились с недоверием и поработили его. У сынов Израиля был общий враг. Вдобавок они хранили память о своих праотцах и их Б‑ге. Прошлое у них было общее. А вот добиться, чтобы эти люди взяли на себя коллективную ответственность за свое будущее, оказалось крайне нелегко, почти невозможно.

Все, что мы читаем в книге Шмот, сообщает нам: эти люди — как частенько случается с теми, кто долго пребывал в неволе, — были пассивными и по самому пустячному поводу принимались роптать. Эти черты часто сочетаются. Люди рассчитывали не на свои силы, а на то, что кто‑нибудь другой — хоть Моше, хоть Г‑сподь Собственной Персоной — снабдит их пищей и водой, приведет в безопасное место и проводит в Землю обетованную.

Всякий раз, когда возникали трудности, они роптали. Они возроптали тогда, когда первая же попытка Моше изменить их положение к лучшему закончилась неудачей: «Пусть увидит Г‑сподь ваши [дела] и накажет вас! Из‑за вас фараон и его слуги духа нашего не переносят. Это вы дали им повод расправиться с нами!» (Шмот, 5:21).

У Тростникового моря они возроптали вновь: «Разве нет могил в Египте, — сказали они Моше, — что ты привел нас погибать в пустыню? Что ты сделал с нами, [зачем] увел нас из Египта? Мы же говорили тебе в Египте: “Оставь нас, мы будем работать на египтян!” Уж лучше бы нам служить египтянам, чем умереть в пустыне» (Шмот, 14:11–12).

В Торе сказано: после того как Тростниковое море расступилось, «Израиль увидел великое деяние Г‑спода над египтянами, и народ устрашился Г‑спода, поверив Г‑споду и рабу Его Моше» (Шмот, 14:31).

Но не прошло и трех дней, как люди снова принялись роптать. Сначала у них не было воды. Потом вода отыскалась, но горькая. А потом оказалось, что нет еды.

«Лучше бы нам было умереть от руки Г‑спода в земле египетской, — сказали им сыны Израиля, — когда сидели мы у горшка с мясом и ели хлеб досыта! А вы привели нас в эту пустыню, чтобы уморить весь народ голодом!» (Шмот, 16:3).

Вскоре сам Моше говорит: «Что мне делать с этим народом? Еще немного, и они побьют меня камнями!» (Шмот, 17:4).

А ведь Б‑г уже ниспослал знамения и совершил чудеса на благо этим людям, вывел их из Египта, велел морю расступиться перед ними, даровал им воду, которая брызнула из скалы, и ман, который посыпался с неба. Но они до сих пор не сплотились в нацию. Перед нами куча индивидуалистов, которые то ли не хотят, то ли не могут брать на себя ответственность и действовать сообща вместо того, чтобы роптать.

И вот теперь Б‑г совершает самое величайшее деяние в истории. Он является сынам Израиля при откровении на горе Синай: единственный раз, когда Б‑г явился целому народу, — и люди трепещут. Ничего подобного никогда не случалось дотоле, ничего подобного не случится вновь.

И надолго ли этого хватило? Всего лишь на сорок дней. А затем народ изготовил золотого тельца. Если даже чудеса, расступившееся море и откровение на горе Синай, не смогли изменить характер сынов Израиля, что их вообще может изменить? Ведь чудес, которые были бы грандиознее, нет и не бывало.

И тут Б‑г совершает абсолютно неожиданный поступок. Он говорит Моше: поговори с людьми и прикажи, чтобы каждый внес свой вклад в общее дело: принес что‑то из своего имущества (хоть золото, хоть серебро, хоть медь, хоть шерсть или кожу животного, хоть масло для светильника или благовония), или применил свои умения на общее благо, или потратил свое время на участие в коллективном труде; и убеди людей сообща создать кое‑что: построить символический дом для Моего присутствия, Мишкан. Вовсе необязательно, чтобы этот дом был огромным, великолепным или постоянным сооружением. Просто убеди людей что‑то создать, сделаться созидателями, строителями. Убеди их сделать приношения.

Моше так и сделал. И люди откликнулись на его просьбу. Они делали приношения так щедро, что сподвижники сообщили Моше: «Народ приносит больше, чем нужно для работы, которую повелел сделать Г‑сподь» (Шмот, 36:5). И Моше был вынужден приказать: «Хватит, больше не несите».

Все то время, пока продолжалось изготовление Мишкана, не было ни ропота, ни мятежей, ни раздоров. То, чего не удалось добиться знамениями и чудесами, получилось добиться работой над Мишканом. Этот труд преобразил людей. Он превратил их в сплоченную группу. Он даровал им чувство ответственности и идентичности.

Если рассмотреть ее в этом контексте, то история Мишкана — неотъемлемый элемент рождения нации. Неудивительно, что она рассказана так пространно. Неудивительно, что помещена в книге Шмот. Неудивительно, что в ней нет и тени эфемерности: Мишкан не сохранился навечно, но то, чему он научил людей, — урок на все времена.

Нас преображает не то, что Б‑г делает для нас, а то, что мы делаем для Б‑га. Мишкан — наилучший символ свободного общества. Это дом, который мы строим сообща. Только став созидателями, строителями, мы превращаемся из подданных в граждан. Свободу мы должны заработать, безвозмездно отдавая что‑то ради общего блага. Нельзя получить свободу просто так, в подарок, не заслужив ее своим трудом. Нас делает свободными то, что делаем мы сами, а не то, что делает для нас кто‑то другой. Эта мысль сегодня так же верна, как и во времена Мишкана.