Кем был Авраам и почему был избран именно он? Ответ далеко не очевиден. В отличие от Ноаха, его нигде не описывают как «праведника <…> <того, кто> был беспорочен в своем поколении». У нас нет его словесного портрета, сопоставимого с рассказом о том, как молодой Моше применял физическую силу, вмешиваясь в конфликты и протестуя против несправедливости. В отличие от Давида, Авраам не был воином, в отличие от Йешаяу, не был провидцем. Лишь в одном месте, почти в самом начале нашей недельной главы, Тора сообщает, почему Б‑г выделил его среди прочих людей:

«Г‑сподь сказал: “Скрою ли Я от Авраама то, что собираюсь сделать? [Ведь] Авраам станет великим и сильным народом, им будут благословлены все племена земли! Я полюбил его, потому что он заповедает своим сынам и потомкам следовать путями Г‑спода, творить добро и правосудие. И тогда Г‑сподь исполнит для Авраама все то, что обещал ему».

Авраам был избран, чтобы стать отцом: Аврам (имя, которое он носил первоначально) означает «могучий отец», а имя удлиненное — «Авраам» — означает «отец многих народов».

Подметив это, мы тут же припоминаем, что первым человеком в истории, получившим собственное имя, была Хава, потому что, сказал Адам, «она стала праматерью всех живущих». Обратите внимание, Тора заостряет внимание на материнстве намного раньше, чем на отцовстве (строго говоря, на двадцать поколений раньше: от Адама до Ноаха — десять поколений, от Ноаха до Авраама — еще десять). Дело в том, что материнство — явление биологическое. Оно свойственно почти всем высокоразвитым живым существам. Отцовство же в смысле участия отца в жизни потомства — явление культурное. Биологических механизмов, которые способствовали бы возникновению крепко связанных пар, моногамии и супружеской верности, не так‑то много, а механизмов, которые формировали бы привязанность мужской особи к потомству, вообще почти нет. Поэтому отцовство всегда нуждается в дополнительной поддержке со стороны морального кодекса, действующего в том или ином обществе. Если такая поддержка отсутствует, семьи скоро распадаются, и в большинстве случаев бремя забот ложится на брошенную мать.

Это особое внимание к родительству — к материнству в случае Хавы, к отцовству в случае Авраама — занимает центральное место в еврейской духовной жизни, так как авраамический монотеизм привнес в мир не просто количественное сокращение богов — мол, было много, стал один. Б‑г Израиля — Б‑г ученых, Тот, Кто посредством Большого взрыва привел в движение вселенную, но не это главное. Он — Б‑г философов, Тот, Чье существование необходимо как фундамент нашей изобилующей превратностями жизни, но и это не главное. Он — Б‑г мистиков, Эйн‑соф Эйн‑соф — каббалистический термин, синоним Б‑га; отражает Его непознаваемость вне связи с миром. — Примеч. перев. , Бесконечность, обрамляющая наше конечное земное существование, но даже это не главное. Б‑г Израиля — это Б‑г, окружающий нас любовью и заботой, как родитель — свое дитя.

Иногда Б‑га называют Отцом нашим: «Не один ли Отец у всех нас, не один ли Б‑г сотворил нас?» (Малахи, 2:10). Иногда, особенно в последних главах книги Йешаяу, Б‑г описывается как мать: «Как утешает человека мать его, так Я утешу вас» (Йешаяу, 66:13). «Забудет ли женщина грудного младенца своего, не пожалеет ли сына чрева своего? Да если и забудет, то Я не забуду тебя» (Йешаяу, 49:15).

Главное качество Б‑га, особенно всякий раз, когда используется четырехбуквенное имя Ашем, — милосердие. Причем ивритское слово, означающее «милосердие», — «рахамим» — происходит от «рехем», «утроба».

Итак, наши отношения с Б‑гом глубоко связаны с отношениями между нами и нашими родителями, и мы начинаем глубже понимать Б‑га, если по Его благословению у нас есть дети (мне очень понравились слова одной молодой матери, американской еврейки: «Теперь, сделавшись мамой, я обнаруживаю, что мне намного легче понять Б‑га: ведь теперь я знаю, каково создать существо, которое не можешь контролировать»).

История Авраама крайне трудна для понимания по двум причинам. Первая причина: Авраам — тот самый сын, которому Б‑г велел оставить отца: «Уходи из своей земли, от твоей родни, из дома твоего отца». Вторая: Авраам — тот самый отец, которому Б‑г велел принести в жертву сына: «Возьми своего сына, — сказал Он, — своего единственного, любимого [сына], Ицхака, пойди в землю Мория и там, на одной из гор, которую Я тебе укажу, принеси его в жертву всесожжения». Неужели в этом может быть хоть какая‑то логика? Нелегко понять, как Б‑г мог приказать такое кому угодно. Еще труднее доискаться до смысла, если учесть, что Б‑г избрал Авраама, чтобы он служил образцом для подражания в отношениях между родителями и детьми, между отцом и сыном.

Тора преподает нам основополагающую истину, противоречащую интуитивным представлениям. Прежде чем можно будет привязаться друг к другу, нужно отделиться и зажить своим домом. Чтобы мы стали хорошими детьми для своих родителей, у нас должен быть простор стать собой; а чтобы быть хорошими родителями, мы должны дать своим детям простор — чтобы они, в свою очередь, стали собой.

Я утверждал в комментарии к предыдущей главе, что Авраам в действительности продолжает путь, начатый его отцом Терахом. Однако мы осознаем этот факт далеко не сразу, а лишь достигнув определенного уровня зрелости: ведь при первом прочтении этой истории нам кажется, что Авраам собирался начать совершенно новое путешествие. По известной мидрашной традиции Авраам был бунтарем — разбил молотком идолов своего отца. Только на более поздней стадии жизненного пути мы начинаем осознавать и ценить тот факт, что, сколько бы мы ни бунтовали в подростковом возрасте, в нас есть больше от наших родителей, чем мы считали в юности. Но прежде, чем мы сможем оценить это по достоинству, нужно отделиться от родителей.

Примерно то же самое касается связывания Ицхака. Я давно утверждаю: суть этой истории не в том, что Авраам любил Б‑га так сильно, что был готов принести своего сына в жертву; нет, суть скорее в том, что Б‑г дал понять Аврааму: дети, как бы сильно мы их не любили, не являются нашей собственностью. Первое дитя рода человеческого назвали Каином, потому что его мать Хава сказала: «С помощью Б‑жией я приобрела (канити) человека» Так в английском переводе. В русском переводе Д. Сафронова под редакцией А. Графова: «Я обрела человека с [помощью] Г‑спода!». — Примеч. перев. (Берешит, 4:1). Когда родители считают ребенка своей собственностью, это приводит к трагедиям.

Сначала отделиться — а потом соединиться. Сначала пойти по пути индивидуализации — а потом найти, что между вами общего. Таков один из основополагающих принципов еврейской духовной жизни. Мы — не Б‑г. Б‑г — не мы. Именно благодаря тому, что границы, отделяющие небесное от земного, четко очерчены, для нас возможны «здоровые» отношения с Б‑гом. Правда, в еврейском мистицизме есть понятие «битуль а‑йеш» — полное исчезновение «я» во всеобъемлющем бесконечном свете Б‑га, но оно не входит в нормативную традицию еврейской духовной жизни. Совершенно поразительная черта героев и героинь Еврейской Библии: разговаривая с Б‑гом, они остаются самими собой. Б‑г не подавляет нас. Каббалисты называли этот принцип «цимцум» — самоограничение Б‑га. Б‑г как бы отодвигается в сторону, чтобы дать нам простор быть самими собой.

Аврааму пришлось отделиться от отца, прежде чем он смог понять (и мы тоже), сколь многим обязан отцу. Ему пришлось отделиться от сына, чтобы Ицхак мог стать Ицхаком, а не просто клоном Авраама. Это неподражаемо выразил рабби Менахем‑Мендл из Коцка: «Если я — это я, потому что я — это я, а ты — это ты, потому что ты — это ты, тогда я — это я, а ты — это ты. Но если я — это я, потому что ты — это ты, а ты — это ты, потому что я — это я, то я не я, а ты не ты!»

Б‑г любит нас, как родитель — свое дитя, но родитель, по‑настоящему любящий дитя, дает ему простор для развития индивидуальности. Когда мы даем друг другу такой простор, любовь подобна солнцу, освещающему цветок, а не дереву, затеняющему растения у своего подножия. Роль любви, человеческой и Б‑жественной, — в том, чтобы, как прекрасно выразился ирландский поэт Джон О’Донохью, «благословить простор между нами».