Недельная глава «Ки‑теце». Действительно ли любовь побеждает все?
Эта недельная глава содержит больше законов, чем любая другая. Некоторые из законов стали объектом пристального изучения и поводом к многочисленным спорам, особенно два в начале главы : закон о женщине‑пленнице и закон о «буйном и непокорном сыне». Но есть еще один закон, заслуживающий большего внимания, чем уделяют ему обычно, — а именно тот, что помещен между двумя вышеупомянутыми. Он касается вопросов наследования: «Если у человека две жены, одна любимая, а другая нелюбимая, и обе — и любимая, и нелюбимая — родили ему сыновей, а первенец был от нелюбимой, то в день, когда он будет завещать сыновьям свое имущество, он не может предпочесть сына от любимой [жены] первенцу, сыну от нелюбимой. Он должен признать первородство за сыном от нелюбимой жены и дать ему двойную долю из всего, что у него имеется, поскольку [этот сын] — начало его силы, за ним право первородства» (Дварим, 21:15–17).
Обратите внимание: ивритское слово «сенуа», переведенное здесь как «нелюбимая», обычно значит «ненавистная». Позже мы увидим, почему здесь употреблено именно это экспрессивное слово.
На первый взгляд незамысловатый и логичный закон. Он говорит нам, что любовь не должна брать верх над справедливостью. Первенцы — и в Древнем Израиле, и в других странах — имеют особые права, особенно в связи с наследованием. В большинстве обществ первенцы обычно становились преемниками отца, занимая его положение в обществе. В Израиле так было с царской властью и священничеством . Первенец наследовал не все отцовское имущество, но его доля в наследстве вдвое превышала долю каждого из остальных детей.
Вводить такие правила, как вышеприведенное, было важно, чтобы не допускать пагубных семейных распрей, которые иначе могли бы случаться всякий раз после чьей‑то кончины или накануне неотвратимой смерти. Тора содержит выпуклый пример придворных интриг, продолжавшихся, пока Давид лежал при смерти, — тогда решалось, кто из детей Давида должен стать его наследником. В недавние времена, ле‑авдиль , было несколько примеров неустранимых расколов в хасидских династиях из‑за того, что одна группа людей хотела, чтобы главенство унаследовал такой‑то, а другие группы — чтобы его унаследовали другие.
Личная свобода находится в непростых отношениях с общественным благом. Личная свобода говорит: «Это богатство — мое. У меня должна быть возможность делать с ним все, что я захочу, в том числе решать, кому я его передам». Но надо подумать и о благополучии других, в том числе других детей и других членов семьи, а также общины и общества — ведь семейные ссоры наносят им урон. Здесь Тора устанавливает границы дозволенного, признавая права ребенка, который биологически является первенцем, и ограничивая права отца.
Сам по себе этот закон прост. Примечательно в нем другое: когда его читаешь, кажется, что он словно направлен против конкретной библейской фигуры, а именно Яакова. На эту связь указывает, в том числе, словоупотребление. Ключевые термины нашего закона — противопоставление «аува» («любимой») и «сенуа» («ненавистной/нелюбимой»). В Торе это противопоставление встречается десять раз. Три случая его употребления касаются наших отношений с Б‑гом: «те, кто ненавидит Меня, и те, кто любит Меня». Остается еще семь случаев. Четыре из них мы находим в вышеприведенном абзаце. А в остальных трех речь идет о Яакове: в двух о его любви к Рахели — ее он предпочитал Лее (Берешит, 29:30–31, 32–33), а в третьем о его любви к Йосефу — этого сына он предпочитал другим своим сыновьям (Берешит, 37:4). Обе эти ситуации спровоцировали сильные огорчения внутри семьи, а в долгосрочной перспективе возымели разрушительные последствия.
Вот как Тора описывает чувства Яакова к Рахели: «Яаков полюбил Рахель и сказал [Лавану]: Я буду служить тебе семь лет за твою младшую дочь Рахель. <…> Яаков работал [на него] за Рахель семь лет, но они показались ему считанными днями — так он любил ее <…> [Яаков] вошел также и к Рахели. Рахель он полюбил больше, чем Лею, и служил у [Лавана] еще семь лет» (Берешит, 29:18–30).
А вот описание того, как это подействовало на Лею: «Увидел Г‑сподь, что Лея ненавистна (так в английском оригинале у Сакса, см. примеч. ниже. — Примеч. перев.), и сделал ее чрево плодоносным. А Рахель оставалась бесплодной. Лея забеременела, родила сына и дала ему имя Реувен. “Увидел Г‑сподь мои страдания! — сказала она. — Теперь‑то мой муж полюбит меня!” Она снова забеременела и родила сына. “Услышал Г‑сподь, что я ненавистна, — сказала она, — и даровал мне еще и этого [сына]!” И дала ему имя Шимон» (Берешит, 29:31–33).
Здесь я перевел слово «сенуа» как «ненавистна», чтобы дать вам почувствовать шокирующее воздействие ивритского оригинала. Нам также становится понятно, отчего употреблено именно это слово. Как гласит текст, Лею муж любил меньше, чем Рахель. Яаков не ненавидел Лею, но она ощущала себя ненавистной, ведь если тебя любят не так сильно, как кого‑то, это значит, что ты нелюбима. Это ощущение преобладало в ее супружеской жизни — мы видим это по именам, которыми она нарекла старших детей. В следующем поколении соперничество продолжается и нарастает: «Братья увидели, что отец любит его больше, чем прочих, и возненавидели его так, что не могли с ним мирно разговаривать» (Берешит, 37:4).
Братья, которых отец любил меньше, чем Йосефа, ощутили, что ненавистны отцу, а потому сами возненавидели Йосефа — того, кого отец любил больше. Любовь порождает конфликты, даже если ни одна из сторон не хочет конфликта. Яаков не ненавидел ни Лею, ни ее сыновей, ни сыновей служанок. Он не принимал сознательного решения полюбить Рахель, а позднее Йосефа. Любовь устроена иначе. Она врывается в нашу жизнь, обычно не по нашему выбору. Но у людей, не вовлеченных в эти отношения, может появиться чувство, что мы отстраняемся от них, что они нелюбимы. Это схоже с ощущением, что они нам ненавистны. В Торе употреблено слово «сенуа», чтобы втолковать нам, как серьезно нужно относиться к этому чувству. Недостаточно говорить «тебя я тоже люблю», когда в каждом поступке, в каждом слове, в каждом взгляде звучит: «а другого человека я люблю больше».
И это выводит нас на тему наследства. Йосеф был одиннадцатым из двенадцати сыновей Яакова, но первенцем Рахели, любимой жены Йосефа. Яаков поступил так, как наша недельная глава запрещает поступать. Он отнял право первородства — двойную долю наследства — у Реувена, своего первенца и первенца Леи, и отдал эту долю Йосефу. Он сказал Йосефу: «Два сына, родившиеся у тебя в земле египетской до моего прихода к тебе в Египет, будут [считаться] моими. Эфраим и Менаше будут моими, наравне с Реувеном и Шимоном» (Берешит, 48:5).
Ниже в той же главе он говорит: «Вот, я умираю, — сказал Израиль Йосефу. — Да будет с вами Б‑г и да возвратит Он вас в страну ваших предков. Я даю тебе на один надел больше, чем твоим братьям. Я отобрал [этот надел] у эмореев своим мечом и луком» (Берешит, 48:21–22).
Существует много истолкований этого стиха, но Раши дает такое: «Это относится к праву первородства, к тому, что дети Йосефа должны получить две доли, когда Ханаан будут делить между коленами» . Другие дети Яакова должны были получить по одной доле, а Йосеф — две доли, по одной для своих сыновей Эфраима и Менаше.
Именно против этого обыкновения направлен закон, который содержится в нашей недельной главе. И именно это необычайно. Яаков/Израиль — отец нашего народа. Но конкретно в этом отношении его поступок нельзя считать прецедентом. Нам воспрещено поступать так, как он.
Тора не говорит нам, что Яаков поступил неправильно. Существуют всевозможные объяснения, примиряющие его поведение с позднейшим законом. Яаков не соблюдал Тору, кроме как в Земле Израиля (Рамбан), а дарение, посредством которого он отдал Йосефу двойную долю, имело место в Египте. Нам воспрещается передавать право первородства исключительно по любви, но мы можем передавать его, если полагаем, что у первенца есть серьезные недостатки в характере, а Яаков полагал, что у Реувена такие недостатки были (Берешит, 49:3–4; Абарбанель).
Но закон сообщает нам кое‑что воистину глубокое. Любовь — самое возвышенное чувство. Нам заповедано любить Б‑га всем сердцем, всей душой и всеми силами. Но в то же время любовь в контексте семейных отношений потенциально опасна. Любовь раз за разом разрушала жизнь Яакова: в отношениях между ним и Эсавом (Ицхак любил Эсава, а Ривка — Яакова), в отношениях между Леей и Рахелью, а также в отношениях между Йосефом и его братьями. Любовь приносит радость. Но она же доводит до слез. Некоторых любовь сближает, но другие из‑за нее чувствуют, что от них отдалились и их отвергли.
Следовательно, говорит в нашей заповеди Тора, если велика вероятность, что любовь вызовет конфликт, она должна отойти на второй план, уступив место справедливости. Любовь пристрастна, справедливость беспристрастна. Любовь испытываешь к кому‑то конкретно; справедливость существует для всех. Любовь вселяет чувство личной удовлетворенности; справедливость блюдет порядок в обществе.
Иудаизм — самая эффективная в истории попытка найти верное соотношение частного, особенного — и всеобщего, универсального. В нем есть и то и другое. Иудаизм — поклонение всеобщему Б‑гу, принимающее форму конкретного, особенного вероисповедания. Иудаизм — вера во взаимосвязанность Б‑га и человечества, как в универсальную: все мы сотворены по образу Б‑га (Берешит, 1:27), так и в особенную: «Израиль — Мой сын, Мой первенец» (Шмот, 4:22). Это вера в универсальный завет с Ноахом и в особенный завет с Авраамом, а позднее с сынами Израиля.
Итак, это вера в то, что справедливость имеет всеобщий характер, а любовь — частный, и в то, что обе они важны.
Когда речь идет об отношениях между людьми, существует иерархия приоритетов. Сначала обеспечь справедливость, а затем уже выражай любовь. Ведь если мы позволим этим приоритетам поменяться местами, допустив, чтобы во имя любви совершилась несправедливость, мы расколем и разрушим семьи и группы людей и еще долго будем страдать из‑за последствий.
Второстепенный, казалось бы, закон о наследовании — в действительности важная декларация еврейских ценностей. Полагаю, иудаизм рассудил правильно, поместив любовь — любовь к Б‑гу, ближнему и чужестранцу — в средоточии благочестивой жизни, но в то же время признав, что, если нет справедливости, любовь не спасет нас. Она даже может нас погубить .
Вопросы за шабатним столом
1. Почему любовь порой конфликтует со справедливостью?
2. Как вы думаете, почему Тора (особенно книга Берешит) полна запутанных семейных историй о любви и ненависти?
3. Почему справедливость важнее любви?
Двар Тора. Ки-Теце: Право первенства
Ки-Теце. «Когда выйдешь»
